А красота каменная опадала пока что от безнарядьяна стенах березы выросли, на низу малинник, от кузни осталось горелое место, где не селился никто, не ковал редкостно, яхонты лазоревые в земле потускнели, камыш выжгли, птицу разогнали, реку попортили,обвалялся Мозгляк Лучка, моргавый, сопатый побирушка, в свином непотребстве, помочился обильно на свою рванину, завизжал, зарычал, прокрутился волчком, полез на карачках в конуру собачью, сунул оттуда голову в колтунах и парше, пакостно загавкал на мир этот...
12
...тени легли предвечерние.
Лист опадал бездыханный.
Жизнь утихала в близких смерканиях.
Звуки утекали. Запахи. Цвет.
А на немятой траве, посреди позабытой тропы, сапогом зацепившись за пень, торчал высоченный жердяй с котомкой на спине, как ждал кого-то.
Долго торчал.
Потом сказал:
Задел за пень да простоял весь день.
Был он нескладен собою, виловат да жиловат, космат бородою и плешив на макушке: смешонне страшен.
Опять постоял. Опять подождал. Шагнул шаг целый, сапогом заплелся за сапог:
Без хмельного, без дуды ноги ходят не туды.
Что дурно, то и потешно. Гридя фыркнул с полатей, не удержавшись, но получил тычок в бок и поперхнулся.
А жердяй встал, как надолго, поглядел на ноги, сказал грустно:
Постой, дедушка, не умирай: за киселем побежали.
И пошел в пляс вокруг пня, сапоги задирая к голове:
А вот к вам Тихон, с того света спихан! В болоте живет, по-лягушечьи орет! Жить ему нынче весело, да жрать ему стало нечего! Пусто в кармане и даль в тумане...
Тут уж все прыснули, запихались локтями: смешно ведь! Даже Якуш просветился посреди забот.
Оборвал, как не было, зевнул, потянулся, сказал с тоской:
Охо-хо, похохотать не с кем... Пойдем дале, где бы дали.
И ушел за куст.
А они гляделине верили, моргали, не понимая, в тугом раздумье. Тут крутилоськуда укатилось?
Это чего было?сказал Гридя.
Это ничего не было,сказал Голодуша.Блаз. Игрец. Морока болотная.
А Масень встал решительно, шагнул без задержки с полатей на сук.
Сиди,велел Тимофей.
Ты сиди,велел Масень и шустро полез на низ, с ветки на ветку, споро шагнул за куст.
Стоял жердяй за кустом. Ждал. Не уходил.
Серьезныйбез улыбки.
Ты кто есть?
Ответил:
Человек со всячинкой.
Звать как?
Хвальбун шумоватый.
Куда идешь?
Иду по масло, да в печи погасло.
За его спиной выросли из травы Обрывок с Огрызком, руки потянули для хватания.
Ты им скажи,велел, не оборачиваясь.С меня давно уж корысти нету. Всю обобрали.
Те снова в траву ушли, звуком себя не выдали.
Полезли, что ли?сказал жердяй.
Куда это?
Солнышко на закате, время на утрате. Запоздал. Обночуюсь у вас.
Масень оглядел с пристрастием: уши лопухами, нос нашлепкой, губы вывертом, а глаза добрые.
Видно золото на грязи.
Полезли,сказал Масень.Ночлег с собою не носят.
Жердяй долго лез на березу, пропихиваясь нескладно в переплетении ветвей, взборматывал через раз:
Так-то так, а назад-то как?..
Сунул голову на полати, осмотрел каждого, сказал с почтением:
Провалитесь лес и горы, мы на кочке проживем!
Но они не ответили.
Рано им былоотвечать. Не обвыкли еще.
Забрался на полати, сел, ноги подобрал, отдуваясь:
Вот он я, люди добрые! Места у васкуриная гузка. Как же вы спать-то спите?
Нас больше было,осмелел Облупа.Зимой поредели.
Ясное дело,согласился.Где густо, там и помирают.
А густоэто сколько?
Мы с тобойвот и густо. Как огустеем, так нас и проредят. Чтоб лишку не было. Жирок не завязался. Мясом не обросли.
Лишку давно нету,сказал Голодуша.С самой еще с Талицы. На свадьбу у меня две хлебни наварили, три жарка: поросеночек, гусь, скотское мясо.
Поели?
Поели. Хлебушком вымакали.
Вымакать,пожмурился жердяй,я люблю...
Все кивнули согласно.
Ты кто?спросил Тимофей-бортник.
Человек со всячинкой,ответил за него Масень.Хвальбун шумоватый.
Точно,подтвердил тот.Иду по масло, а в печи погасло.
Мимо города не проходил?спросил озабоченный Якуш.
Проходил. Три дня оттуда.
Готовизну!всполошился.Обменять...
Сиди,велел Тимофей-бортник.
Сиди,велел жердяй.Тот город тебе не гож. Там не меняют. Там убивают.
Ты как прошел?с пристрастием спросил Масень.Тебя чего ж не убили?
Я их ухохотал,ответил смиренно.Весь путь ухохотал, от греков к варягам. Тем только и жив.
Проскользнули наверх Обрывок с Огрызком, сели на отлете, спина к спине, как не уходили.
Жердяй дрогнул, покосился на них, затосковал глазом.
Ты чей?спросил Тимофей без особой ласки.
Теперь ничей,ответил.А преждечей только не был!
Мы тоже ничьи,сказал Масень.Никак не привыкнем.
Не надо. Не привыкайте. Отвыкать потом трудно.
А Афоня Опухлый загунявил в кучерявую бороду, узелок тянул с вонливым составом.
Чего он? Угощает, что ли?
И все потупились.
Гостьптица редкая. Гость Богу угоден. Гостя у них не было с самой Талицы. Хоть укради, но угости.
Украсть негде и угостить нечем.
Ладно,сказал Тимофей-бортник и пошел за припрятанным жбаном.
У Тимофея всё есть, только не допросишься...
13
Меду в наших краяхнеудобь сказаемое множество.
Мед сотовый. Мед самотек. Мед на подсыту и мед на подсласту. Красныйс гречи. Белыйлипец. Каменныйзатверделый, от диких пчел. Вишневый, малиновый, черемховый, яблочный.
Был бы мед, мух много нальнет.
Эх!..заверещал жердяй.Кому мед пить, а кому биту быть!
Первым присосался к ведерному жбану.
Сидели они вкруговую, тесно, один к одному, жадно отхлебывали дармовое угощение. Было оно хмельное, тугое, настоено на иглах сосны, без охоты текло в рот. Сладкое поначалу да горькое под конец.
К меду,сказал жердяй с пониманием,хороши пироги пряженые, рыба живопросольная, пупки под уксусом, вязига под хреном, рыжики холодные, грузди гретые, потрох лебяжий с шафраном, уха окуневая, горлышко белужье, зайцы сковородные, куры верченые, морсы стоялые, варенье ягодное, варенье кардамонное, вино фряжское, черкасское, угорскоекакое есть.
Ты откуда знаешь?спросил Облупа обидчиво.Едал, что ли?
Едалне едал,ответил туманно,а что окоротил, того не воротил.
И присосался надолго по второму разу.
С голодухи в голову ударило. Ноги завалило. Язык отняло. Храбрости подбавило.
Жердяй был не страшен. Мир не страшен. Мужичина на болоте, что ухлюпывал без жалости. Прочие всякости.
А чего?
Уж на тот год,пообещал Гридя по пьяной смелости,в Талицу воротимся. Хватит. Накуковались на полатях.
В Талицу!загалдели.В Талицу!.. На прежний припёк! Сала наесть. Голодом не жить. Нужду не пасти...
Не,сказал Облупа без надежды.Другую зиму не пересидеть.
И пожалел себя по-пьяному, всласть. Слезу пустил в бороду.
Но жердяй расслюзиться не дал. Мед пили, жбан опрокидывали,для того, что ли?
Было ему тепло, покойно, усидчиво: на душе сытно стало.
Иду. Лесом. Буреломом. А навстречубесы! Мно-ого! Темные. Страшные. С хвостами. Губы толстые!
Округлил глаза.
Ну?!
Я их и пошел кочергой колоть. Колю да ногой давлю. Еще колю да еще давлю. Надавилвыше леса!
А где кочерга?спросил хозяйственный Якуш.
О крайнего поломал. Уж больно жирён был.
Глотнул из жбана.
Эх, братцы! Нажить-то я не сумею, а прожить-то и я смогу! Хотите, лётом улечу?
Забоялись:
Сиди...
Пили. Дурели. Слушали.
Я уж два раза обмирал. На том свете был. Хо-о-рошо! Не стра-ашно! Тутне в пример хуже.
Чего ж воротился?жадно спросил Масень.
Выкинули. Живи, говорят. Своего не нахлебался, а тоже лезет! В свой срок помшишься, тогда приходи.
Снова глотнул.
Иду. Полем. Пустоплесьем. Встал на пригорке мужичок, мал-стар человекне выше пенька. И пройти не дает! Дунетснесет. Еще дунетеще снесет.
А ты?
Плюнул на него да перешиб надвое.
Ври!
Выдь душа! Ноготь меня дери! Не эдаких видал, да редко мигал!..
Ты,сказал Масень.Живи с нами.
Остановился, как протрезвел, поглядел на них, отдельно на Обрывка с Огрызком.
Лучше вы со мною. Уйдем затепло. В куче будем. Любо два!
На это они не ответили.
Чего отвечать?
Мир полон страха. Опасностей. Западней с ловушками. Где-то там затаились Живоглоты, Волкохищные Собаки, Заломаи с Погонялами. Чтобы в полон, на пику, под саблю.
Нету там полона. И пик с саблями.
Куда зовешь-то?спросили с сомнением.
К блаженным гипербореям.
Чее-во?!..
14
Жбан опростали.
Каемочки облизали.
Угощение кончили.
Темень покрыла с головой. Мрак непросветный. Дремота с немотою.
Руки протянутой не видно: что в ней? Лица соседнего не видно: что с ним? Себя самого: кто я? Да поднимись над сосной, взлети птицей: что увидишь, в ночи уродившись?
Ночь для сна, день для зла.
И глаза залипали на долгую дремоту, как медом помазаны.
Я расскажу,начал жердяй.Хвастать не стану. Чего мне? Какая от вас корысть?
Тихо говорил, покойно и напевно, как баюкал-подманивал, и голова свесилась с верхних полатейлица не разобрать.
За Пучай-рекой, у синего Латырь-моря, за северными горами живут с начатия века блаженные гипербореи, на судьбу не ропщут. А место у нихБожья пазушка, небесная доброта с землеплодием, где всего предостаточно и всё без отказа,им и того не надо. Земля их кормит, река их поит, зверь одевает, а живут под деревьями в шалашах из ветвей, с детьми-стариками. Чего поймаютсварят, чего сорвутсгрызут: не радуйсянашел, не плачьпотерял. Нету у них забот, нет страха, даже желаний, за которые надо платить. Не завидуют чужому, не опасаются за свое, живут мирно, без усобицы и мятежа, тихость великая в их земле, и рады своему нехотению. Знают про тот край только бывальцы с зашельцами, и путь туда неодолимпропастями, снегами и лесом.
Ты как пройдешь?в дреме спросил Масень и повозился, укладываясь.
Старанием великим. Где пешью пройду, где на прилепушках доеду. Раз уж на сердце легло, на ум пало. Дойду, поклонюсь низко: братья, примите к себе в любовь. Они не погонят...
Коли так,бормотнул Гридя Гиблый и глаза под лоб увел.Я с тобою...
И я...
И мы следом...
Все вроде спали. Все утишились. Общий на полатях повал.
И пролетел кто-то невидим. Крылом чиркнул по ветке. Загугукал в ночи.
Гугук! Гугук! Хохлатая птица гугук! На чью хоромину сядешь? Кому смерть накличешь?
Гугук... Гугук...
15
...а в лопухах за огородами, под мясистыми листьями, где прохлада и в зной, смирно сидели задумчивые коротышки, невидные по малости, взглядывали оттуда на жизнь.
Звали его Митя Лапоток.
Звали ее Паня Маковка.
Катышками от рождения, проворные и укладистые, носы капелькой: подрастали вместе, кувыркались вместе, дружно сидели в лопухах.
А прозвание тому местуКаргино поле, сплошь пригодное для боя, конного и пешего, где вечно орали вороны, шевелом шевелились черви, трофей обрастал травою: напорешься на меч, наступишь на череп, наткнешься на острый скол. Пахать на поле не пахали, сеять не сеяли, хоть и удобрено былона метры вглубь.
Митя Лапоток ходил по грибы, Паня Маковка по ягоды.
Грибов было непомерное множество, ягод и того больше.
Набирали лукошками. Разжигали костерок. Пекли на прутиках грибы. Заедали малиной.
Вышел на них медведьна дереве схоронились. Вышел волкв дупле переждали. Выскакал торчин-собакаулепетнули в лопухи. И опять сидели за огородами, пристально глядели на жизнь, ладошкой держались за ладошку: губы измазаны земляникой, черникой, смородинойпо сезону.
Пыль вскипала на Каргином поле: "...перемоги нас, и тебе вся земля..."; дудели в боепризывные трубы, сшибались дружинамивсе вдруг, рубились, жали людей колосьями, топтали поверженных, трескзвонстоны со смятением: "...ох, этот враг меня покончил!..", и оставались колотые с рублеными, что дружно догнивали до нового раза: пленных продавалидешевле овец.
Митя Лапоток нырял камушком, с берега в бочажок, Паня Маковка отмокала на мелкоте, дружно обсыхали рядышком, без никаких,но подошло время, заёршилась Маковка, покрылась от стеснения гусиной кожей: прикрывать нечего, а детство кончилось.
Купались теперь одетыми, отжимались в лопухах и не подглядывали исподтишкачестно отворачивали головы.
А на Каргином поле ограды ладилитыном стоячим, кольев насовалине перелезть, грозно встали и грузно: "...мы их седлами закидаем, кулаками перемолотим...", но предательствовали уже ночами, по одному перескакивая через тын, трусили и отъезжали прочь: "...господин княже, не надейся на нас: ныне не твои и не с тобою есмы, но на тя есмы..."слава их и хвала погибли, дружины ни во что пошли: все там легли, все и погнили.
Митя Лапоток подрастал неприметно. Паня Маковкаследом.
Лопухи стали маловаты, мятые и давленые от шевелений: "...медовинка ты моя..."; прикрывать было чего, но не прикрывалидетство кончилось, и понесла Паня брюхо свое, хоть на каталке катай, родила на удивление двух катышков, Божью прибыльТипу и Типулю.
Типа с гонором, Типуля с норовом.
В зыбке еще не видно, а они на дыбочки.
На Каргино поле знамение нашлонароду на страх, помрачение на солнце, столп огнен до небесне на мир-добро, а на скверный шепоток, сговор, перевет, выкапывание глаз, окормление зельем и ножовое резанье: "...не говоря никому ни слова, ступайте и убейте брата моего Бориса...""...Бориса я убил,как бы убить Глеба?..""...перебью всех братьев и приму один всю власть на Руси..."
Шагнул Типа за порог, наткнулся на Пуговку.
Шагнул Типулянаткнулся на Кудельку.
Оглядели, обтрогали, языком лизнули: мягкое, теплое, не горчитвзяли себе в компанию.
В луже плескались, в пыли кувыркались, в сене барахтались, бегали по-цыплячьидождь-дождем, поглядывали завидно за огороды, где подрастали новые лопухи.
Для Типы с Пуговкой. Для Типули с Куделькой.
А на Каргином поле шумело всенародство, встань великая в людях, обидники и ябедники, винопийцы и драчуны, смутники-крамольники бесчинства чинили и укоризны, мучения припоминали и тяжелоносия: "...поди, князь, к нам: хотим тебя...""...не хотим ни тебя, ни сына твоего, ни брата""...дай нам сына твоего, а брата не давай...""...теперь не твое время, поезжай, князь, прочь...", но наскакал гонецрот перекошен, криком омирил всех: "Что вы тут спорите?! Поганые реку перелезли!.."и пометали с себя порты с сапогами, босыми ударились на врагов, притомили и вмяли в реку, отполонили своих и пот утерли, тела понесли с плачем: "...мы уже не безнадежники, но уповаем на жизнь вечную...",тут вдарили в колокол, созвонили вече, вновь заблажили во сто горл: "...иди, князь, прими город...""...пошел, князь, вон..."
А в лопухах за огородами, невидные по малости, смирно сидели задумчивые коротышкиТипа с Пуговкой да Типуля с Куделькой, взглядывая оттуда на жизнь; над Каргиным полем разгулялись орлы с воронами, играли, плавали, клохтализнамением на добро, да только где оно, кому оно и когда?..
16
...гугукнуло заново.
Ширкнуло крылом напоследок.
Умчалось прочьпернатый нетопырь.
Пробилась луна через завалы ветвей, ущербная, подозрительная, кошачьим глазом пощурилась на мир.
Было потом шевеление понизу, недолгое и затаенное, шумнуло разок и утихло: до лисьей темноты, до первого робкого досветка.
Потянулся жердяй после пьяного сна, спросил глухо:
Как нам снилось-ночевалось?
Лежали они на полатях, кто как, тяжелые приподымали головы, а Масень Афанасий фыркнул недовольно, перевалился по привычке на пузо и охнул коротко.
За ним охнули другие...
Светало.
Нехотя оттекала мглапод сосновые лапы, за дальние кусты, в глушь-непролаз.
Сидел на пне, посреди осмотренной не раз поляны, человек в богатых одеждах и стражи возлес десяток. Стояли важно, глядели грозно, оружием зазря не брякали: команды не было.
Дома ли хозяин? Беда пришла.
Так,сказал жердяй и присвистнул невесело.Немного погуляли да много наговняли.
Человек на пне был невелик ростом, плосколик и малобород, без особых примет-качеств. Запомнить его хотелось, чтобы не встречаться заново, отвалить при случае в сторону, отсидеться за кустом-валежником, но запомнить его было нельзя.