Голосом подрожал:
Я тебя любил?
Любил.
На постелю брал?
Брал.
Так чего ж?
Батюшка,сказал.Сказни меня и утешься.
Ответа не дал.
Перебирал камни, лицом зарывался, нюхал, покусывал, языком полизывал, а в глазах отблескивало пыточными угольками:
Сливочки-переливочки, лей-перелей... В красных одеждахкровь проливать. В черных одеждахстрах нагонять... Ибо высшим повелением воцарились, взяли принадлежащее... От предков наших, смиренных скипетродержателей...Взвизгнул, деря кожу ногтями:А чужого не возжелали, ни-ни!!
Ощерился.
Ногой пнул без жалости.
Воняло поскулил от боли и затих. Царь поскулил тоже.
Кто я?.. Последняя нищета, грешный, непотребный холопишко... В колтунах и наготе... Но придет, придет день светлости и разгонит все тёмности! Подь сюда. Ближе. Еще. Тайну открою, тайну... Тебе одному!
Забормотал горячо, вонью обдавая и за ухо дергая:
Брюхатые предатели... Криводушные ласкатели... Потому и места меняю, шатом шатаюсь... Шатом! Шатом! Шатом!..
Ай!дернулся шут, и кровь пролилась за ворот.
Ты чего?..шептал.Чего ты? На, на, возьми... Не отниму! Твоетебе! Скажешьцарь наградил за службу... Обещал еще милостей... А если делаешь злобойся!!
Подхихикивал, дергаясь. Уха совал лоскуток. Подушки искалывал в исступлении.
С женами моими разлучали?.. Детскими страшилами пугали?.. Поесть не давали ко времени?.. Желая свести со света сосущего молоко младенца... И не надейтесь, что и теперь вам удастся, не надейтесь!!
Передохнул. Всхлипнул. Почесался со стоном. Зачерпнул камней пригоршню:
Граната по-русски виниса-камень, сердце веселит и кручину отдаляет... Сапфир охраняет, лал кровь очищает, адаманткамень крепокот ярости удерживает и сластолюбия... А ну, не стони! Не стони ты, убогий человече!!
Батюшка,воззвал со всхлипом.Что я теперь без уха? Раб клейменый...
Дурак ты,посуровел царь.В старость вошел, а ума не имеешь. Кто бьет, Воняло, тот лучше, а кого бьют да вяжут, тот хуже. Чтобы не стать наковальней, Воняло, стань молотом. Повтори теперь, как запомнил.
Ох, батюшка... Поздно мне в молоты: пробовалне выходит.
Ах-ах! Чистенький какой! Был при государе в великом приближении, и в том приближении будучи Враг, враг!завопил.Перевертень! К Литве утекать?!.. Зажарить, собаку! Целиком и на вертеле!!
Передернулся от зуда, волдыри покарябал, слезу пустил скорбную:
Не мною начато, Воняло. Как тому взойти, что гнило сеяно?..
Захлопнул ларец, спросил деловито:
На Англию как проехать?
Изумился:
Не знаю, батюшка... На Англиючерез воды.
Подь сюда. Подь... Ближе. Еще ближе...
Боюсь, батюшка.
Да не трону уха, не трону...Заспешил в горячке:Шведский король под защиту просится... От злоумышленников своих... Шведский бежит в Россию, русский в Англию, аглицкий в земли гишпанские, гишпанцы в Индию, те к африканцам, африканцык самояди... Всяк от страхов своих... Нету, Воняло, нету царям покоя на земле!
Оттолкнул с раздражением:
Да не в Англию я теперь, не в Англию... С Новгородом не посчитались... В ярости непомерной гнев наложу и опалу! Видал? Все тут записаны: кого в Волхов метать, кого кольями протыкать... Они еще жрут-жируют, баб на печи мнут: многая лета!а многих и нету...
Смеялся, причмокивал, руками встряхивал, пузырился слюной сверх меры, потом сказал озабоченно:
Колокол на Москве упалк беде... Помру, что делать станете? Говори!
Живи, батюшка. Живи и нас радуй.
Не, я помру, помру... Вкушу смерти. Наворотите без меня крамолы с самоуправством, а я вдруг воскресну, гонение великое воскурю... Ох, воскурю!
Поглядел с сумасшедшинкой:
Не веришь, небось?
Верю, батюшка.
А веришьслушай дальше.
Заговорил напевно и с грустью:
Есть остров на море, остров Нескончаемого Веселияотовсюду далек. Через бурные воды, пороги с пучинами в вечную его благодать, где жители многосмышлены, разумительны, в слове и деле неколебимыне наша пьянь-вонь. Всяк день на острове тепл и тих, к работе располагает, всяк вечерсмех, плясание, детское лопотание. Нужен дождьих дождем сбрызнет. Нужен ветероких обдует. Едят, пьют, веселятся, счастье с радостью глотают, а кончились припасыразулся, встал босым на землю, пустил корни, опушился листьями, обвис плодамисливы-финики, яблоко с орехом: живи-радуйся... Всем счастье на острове и никому горе.
А там болеют?спросил Воняло, заслушавшись.
Болеют. Животами маются от смеха.
Там помирают?
Помирают, Воняло. Единственноот пресыщения радостью.
А туда пускают?
Ощерился злобно:
Пускают... Шиш тебе! Всякого пускатьостров поганить. Приедузаборов понаставлю и охрану заведу. Наползут тараканами, мигом загадят...
Похихикал сладостно, руки потер:
Пузырь при тебе?
При мне, батюшка.
Попердеть можешь? Молодость вспомнить.
Да он, батюшка, пересох. Скрип один, и только.
Понял теперь? Время, брат, не воротишь... Иди давай. Навонялне вздохнуть.
И полог отдернул.
16
Темнело по округе.
Тени вечерние удлинялись.
Звезды показывались поверху и луны огрызочек.
А этот где?спросил царь с интересом.Главный мой охранитель?
Столбенел на кобыле великан Кирюшка, ногами до земли доставал.
Какой ещеэтот?сказал с важностью.Нету никакого этого.
И лошадь промял.
Рядом стояла пешая Авдотька, секиру держала наизготовку.
Мы его, батюшка, руками порвали и в колодец кинули. Схоронили концы, чтоб крамола не завелась.
Ну да?
А чего мешкать? Пожил свое и будет.
Авдотька,сказал с одобрением,ты меня удивляешь. Ты меня утешаешь и потешаешь, Авдотька.
То ли еще будет, батюшка. Чего дальше прикажешь?
Едем,велел.В ночи сбережемся.
Это ей не понравилось.
Не, батюшка,и секирой пристукнула.Не делоуезжать без острастки. Чтоб навек забоялись.
Думаешь?
Думаю,сказал Кирюшка.ЭтогоВонялу. Этихбаловников. Порвать и в колодец.
Я не согласная,возразила Авдотька.Отдай мне Вонялу, батюшка. В шуты-развлекатели.
Лучше убить,сказал Воняло.
Лучше в шуты,сказал царь и животом забурчал.
Ах!завопили баловники.Это мы мигом, царь-государь! Это мы враз!
Подскочили, стали обмахивать платками, дуть на него и возле.
Чего это они?спросил с подозрением, а Авдотька секиру выставила.
Как чего?кричали наперебой.Сам, небось, приказал! Бурчанием чрева своего! Охладить на жаре...
Поглядел на них страшно, кулаки сжал, опять забурчал.
О!сказали.Все слышали? Подтвердил, батюшка!
И дальшедуть-махать.
Молодые, ловкие, увертливые,царь осмотрел с интересом, пальчиком поманил: без раздумий вскочили на запятки.
Ко двору в дураки.
Кого же тогда сказнить?сказал царь и мужиков оглядел.
У плетня, на привычном месте, сидел на пеньке малоумный старик Бывалыч, звезды осматривал.
Царьне царь, а у него забота: знак не упустить.
Этотчего?
Этого,сказала Авдотька,можно. Этому пора. Засиделся в жизни.
Кирюшка кобылу тронул.
Не надо,попросил Воняло.Не трогайте. Он знаки караулит с неба.
Знаки?
Знаки. Когда начнется.
Царь дрогнул, поглядел с опаской:
Чего начнется?
Этого он не знает.
Волдыри почесал в раздумье. Губу покривил в ухмылке. Глазом заиграл. Оживился, как водой спрыснутый.
Снизу-то,сказал со значением,знаков не увидать... Емунаверху быть, поближе к небу. Да посветите, чтобы не упустил, разглядел в точности...
Сделаем, батюшка,отчеканила Авдотька.Как повелел. Повыше и посветлее.
17
Горела Талица на бугре.
Избы полыхали в ряд, чистым, смолистым пламенем, свет расплескивая в ночи.
Баньки догорали первыми, сараи с амбарами, курятники и конюшни, а избы держались долго.
Избы-свечечки...
Уходил обоз по просеке.
Укатывала колымагасчастливые баловники на запятках: охотник добежит до источника.
Кирюхаглавный теперь охранительехал неспешно возле, гусаком погогатывал: гуляй, детина, твоя година!
В барском возке катила Авдотька с секирой, а на облучке притулился шут, Горох Капустин сын Редькин, пузырем попискивал, хозяйку ублажая.
Трясся в колымаге неистовый людодерколенками на дне, поклоны клал без счета головой о ларецкровавые натеки на лбу, шептал-умолял в исступлении:
Не так это, Господи!.. Всё было не так! Не слушай их, Господи, пред Тобой стоящих, не взвешивай на весах Твоих! Кто они такие, чтобы неистово хулить меня?.. Я приду, Господи, скоро уже... Я не задержусь, разъясню без утайки: про каждого и про всех... Не внимай им, Господи, не внимай!! Этаких собак повсюду казнят, сам знаешь!..
Облака летели над землей, подсвеченные пламенем.
Край неба розовел, будто и там догорала Талица.
На высокой сосне, на толстом сукуближе к звездамвисел малоумный старик Бывалыч, головой навзничь, как знаки на небе выглядывал.
На радость знаки и знаки на горе.
Но было покане разглядеть...
ПРЕДПОЧИТАТЕЛЬ БЕСПОЛЕЗНОГО
про храброго, сильного, славного
необоримого витязя
про Бову Королевича
и про прекраснейшую супругу его
про девку Марфутку
1
Засказывается сказка
Разливается по печи кашка.
Сквозь печь капнуло
В горшок ляпнуло.
Течи-потечи
Идет добрый молодец из-за печи...
Отставной кавалер-майор Василий Савельев сын Оплечуев, ликом грозен и намерением страшен шел войной на соседа своегонастичь и покарать и ничего он на свете не боялся, орденов кавалер, победитель и истребитель ибо бояться ему было нечего.
Сосед от инфантерии гарнизонный крупоед прапорщик от котлет Оболдуев Угреватая Рожа, превеликий нежелатель добра, пересек спорную межу и конницей потоптал посевы ненавистника своего Оплечуева.
Вражда соседей началась по-писаному: скороспешно и без затей.
Крупоед от инфантерии Оболдуев призвал к себе Проню Фуфая и слово молвил:
Ой еси Проня Фуфай, верный мой слуга Личарда! Дай три пота с себя поспеши безоглядно во град Дементиян привези за сходную плату девицу буланой масти.
Старичишка в паричишке а туда же...
Слуга Личарда господина своего не ослушался повеление принял и коня взнуздал. Поехал Проня во град Дементиян он же Воруй-городок привез на показ превозрастную злодей-девицу, масти рыжей в окалину: нрава лютого стана крепкого спелости напросвет наливной и началось такоене приведи Господь! Винопитие. Срамословие. Всескверные песни и козлиная поскакуха.
Тайный уд утишенный возрастом вновь стал непокоен распирая материи одежд и Оболдуев намекал в нетерпении чувств:
Очень бы я желал предаться с вами постыдному...
А девица с полной отдачей:
Дак что ж...
Заглотал сверх меры грызных орехов к беспредельному постельному деланию, начал лакомиться с неюона и готова:
Езжал ты в эти ворота?
Целовала его в угреватую рожу укладывала на пуховую перину сажала уд грешный во мрак свой кромешный а Василий Савельев сын Оплечуев тут как тут:
Моя она и ворота мои. И имя ей отнынеМилитриса.
Глазом сверкнул плечом двинул переплатил сверх сходной цены и умыкнул Милитрису Кирбитьевну в свой удел. А там уж столы накрыты разносол-бламанже: петушьи гребешки да щучьи щечки.
Милитрису напоил и с Милитрисой опочил.
У соседа от инфантерии уд опал от переживаний. Гарнизонного крупоеда огорчением поморщило лицо обратив в гузку куриную. Прапорщик от котлет зубом скрипнул панталоны натянул кликнул по деревне мужиков злобу слюной испущая: с ними и межу пересек, с ними посевы потоптал в необузданном своем вожделении а буде пофартитвсякому корысти хочетсяи землицу оттягает Оплечуеву-отцу пожалованную в кормление за долгую службу-старание Оплечуеву-сыну завещанную.
Узнал про то отставной кавалер-майор скорый на обиду и на ярость подвижный в рог повелел трубить и войско собирать. А мужикам не впервой! Рубахи в портки заправили и запылили лаптями с лесинами наперевес: Балда Кондрат Лопотуха Артемий Рукосуй Семен Верещага Афанасий Осип Плакса да Алеша Песенка. Мужатые жены вставали у околицы прикусив концы головных платков. Непочатые девки провожали бойцов без надежды на возвращение. Милитриса катила в обозе для скорого приспичения на привале а отомститель за неправду отставной кавалер-майор Оплечуев вел к победе славное воинство бакенбарду пушил от куража:
Пушек у нас нету? Уя! Мы и так сладим!
Уя!откликалось воинство.Хрена в ей в пушке? Дырка облитая жалезом...
Бежит речка по песку
Во матушку во Москву...
Была сеча зла, бранная лютость, самовольное пошибаньице: под дыхало не бить, коленом не давить, над лежачим не тешиться. Балда Кондрат и Верещага Афанасий с лесинами пошли на приступ, споспешествуя прорыву вражьих рядов. Лопотуха Артемий, боец-побивала, хрястал без устали по сусалам и болтухи отвешивал: как век не стояли. Рукосуй Семен трескал по лбампо затылкам, повергал их рядами, колупал-затаптывал. Осип Плакса жалобить мог без меры: силы у врага таяли и кулаки опадали. Алеша Песенка вовсе обходился без рукоприкладства, пением исторгая у противника выдохи и стенания: "Ах, туманы, вы, туманушки, как печаль-тоска, ненавистные..."
Те и сдавались без счета пупыши-коротышки:
И еще бы воевал да воевало потерял... Замирение мужики! По домампо бабам...
И дали драла.
Крупоед от инфантерии только стыда добыл в конфузию приведен, и вместо радостного ликования постигло его печальное сетование. Прапорщик от котлет Оболдуев Угреватая Рожа отошел в станы свои с великим срамом отчего и сник в панталонах стручком усох в огорчении подвял без пользы.
Давно ли заплешивел а теперь и зашелудивел...
Баталия завершилась полным скороспешным побитием и отставной кавалер-майор угощал на радостях приуставшее воинство. Щучек наловили на уху ерша в навар лещиков на жарение. Говядину в котлах варили и запекали на угольях. Блинов напеклипшеничных ячневых гречишных. Бочки раскатывали с брагой пиво хмельное ведрами квас с ледника ягодный взвар бадейками брусничную воду на запивку. Хлебы раскладывали на столах пироги кислую капусту в чанах огурцы-рыжики крутого соления мармелад для баб репу-горох пастилу калиновую ребятишкам овсяные кисели беззубым. Пот мужественный утерли руки сполоснули: на пируи рубаха из порток!
Войнавсякому известнодело грыжное а оттого в холодке постанывал Осип Плакса: пуп сорван от натуги. Обхаживали его бабы с девками горшок накидывали на живот ковши подносили без меры для исцеления славного воина.
Оплечуев пил за здравие мужиков хвалил с бабами пляски затевал: "Как у наших у ворот стоял девок хоровод..."
Нахороводился всласть и с Милитрисой опочил.
И Милитрису изнурил.
2
Василий Савельев сын Оплечуев ел мало и весьма редко. Щи потреблял по утрам пироги с морковью кушанье из потрохов чтоб до вечера не обеспокоило а затем усаживался у окна с книгой в руке скучливый в томлении бездействия ощущая натекание скорбей. Сад перед нимзаброшенный. Деревня егозапущенная. Бытие печальное в неухоженности своей.
Будто не ему назначали встречу от желань сердца. Будто не его высматривали из оконца в воспылании чувств. Будто не он спешил в ликовании помыслов к радости непроцелованной: "Коса длинная триаршинная! Лента алая двуполтинная! Брови черные наведенные..." Было Оплечуеву тридцать лет и четыре года и жизнь без интереса двигалась на закат. Благополучие наваливалось рыхлым пузом тоской душило в сытых объятиях но колечко притаилось в комодике бирюза-камушек с давней сердечной утехи да висела на стене в резной рамочке прельстительная картинка с гульных его времен: "Видъ Кремля изъ Замоскворечья между Каменнымъ и Живымъ мостомъ к полудню".
За стеной неслышно прибиралась девка Марфутка: плосколика курноса в ноздрях широка дурна и черна от ломовой работы. Замирала на миг в щелочку на барина взглядывая вздыхала неслышно на невозможную мужскую породу: высок смугл угож волосом рус грудью широк лицом долголик и телом долгоног. Оплечуев знал про ее воздыхания вяло недоумевая по поводу ибо давно не любил сам себя и не понимал за что его любили другие.