А в конце мая «она» сама явилась к ним в дом. Галина Борисовна так обомлела, что даже в комнату не пригласила. «Она» справку липовую о сдаче экзамена по русскому языку принесла, чтобы он русский при поступлении в мерзляковское училище не сдавал. Нужная справочка, но признавать это Галина не хотела. Всё что было из «её» рук, было им не нужно и вредно. А справку «она» добыла, потому что мафия, а у мафии «длинные руки». Какая грязь, грязь, но что делать. Олег с ними ездил летом в еврейский лагерь. Противно. Зачем это ему надо? Почему в еврейский? Где евреи и где её сын? А что удивляться, у Олега на шее висел теперь магендавид. Вот гадость, да и опасно. Галина однажды ночью попыталась у него звезду снять, но он проснулся, вышел очередной скандал, в котором за Галиной последнее слово не осталось. Десятый класскак во сне: какие-то концерты, Олег «лабает» на скрипке, поёт какие-то пошлости и доволен при этом как никогда, весел, полон надежд, вокруг него девочки. Все его любят, но не за то, за что следовало бы любить и ценить. Этот нагловатый, разбитной и развязный юноша в шикарных, слишком броских и элегантных нарядахне её сын. Всё в нём казалось Галине чужим и неприятным.
А потом внезапно Олег объявил, что уезжает в Америку учиться.
А где ты там будешь жить?
У одного дядьки, он меня приглашает. Галина снова подумала о гомосексуалистах, но говорить с Олегом об своих страхах не стала.
А как же музыка? Институт?
Мам, я сейчас поеду в Америку, а потом видно будет. Ты что не рада, что я могу изучать в Америке английский язык?
Что тут возразишь? Оля всегда нацеливала брата на Америку. В начале 90-х ехать учиться в Америку считалось правильным, но они должны были сами найти для Олега такую возможность, а не принимать это от «них». Галина поехала в Шереметьево, сына провожала симпатичная девушка и страхи насчёт гомиков немного отошли на задний план, хотя ничего нельзя было исключать. Приехал «её» муж, разыгрывал её, но Галина, как всегда, юмора не поняла и приняла шутку всерьёз, все смеялись, она глупо выглядела, Олег снисходительно припомнил папины рассказы о «Галочке наивной». А зачем вообще было с такой момент шутить. Но «её» муж плевал на то, что Олег уезжает, он и поехал на своей белой Волге другой дорогой, отказавшись смотреть на русские березки. Ну да что им наши березки. Так она и знала, что всё это антирусское настроение шло от их семьи. Олег подпал под их тлетворное влияние. Галине тогда и в голову не приходило, что Олег больше уже никогда в Москве жить не будет.
Весь первый год Галина Борисовна считала дни до его возвращения. Она очень скучала, звонила, тратя на каждый звонок большие деньги. Желание звонить было императивным и бороться с ним она не могла и не собиралась. Неважно, что разговор, как правило, не клеился, лишь бы услышать его голос.
Галина к сыну разок даже съездила в Сиэтл, сама посмотрела, как у них там и что. Нет, Олег не был так уж сильно рад её приезду. Вернее, совсем не рад. То отчуждение, которое наметилось между ними в Москве, в Сиэтле даже усугубилось. Он ничего не хотел ей рассказывать, отвечал на её вопросы уклончиво, Галина видела на лице сына вымученную, терпеливую гримасу. А она так старалась наладить близкие отношения: и утром варила ему кашу, и до школьного автобуса провожала, и всем еду готовила. Нет, чем больше она старалась, тем больше Олег хмурился и вышучивал её. У кого он этому научился. Понятно у кого. Как дела у них он не спрашивал, ни единого сколько-нибудь серьезного разговора у них не вышло. Наверное, с самого начала можно было уловить какие-то признаки того, что Олег решил жить в Америке, но Галина Борисовна их не уловила. Олег собирался поступать в университет, ну что ж высшее американское образованиеэто, как Оля говорила, супер. Но «она» с младшей дочерью тоже уехала. Галина Борисовна к тому времени даже пыталась с учительницей подружиться, приходила в гости, её чем-то угощали. Галина Борисовна горячо обсуждала с учительницей свою жизнь: за мамой трудно ухаживать, мама невозможная, Наташа едет в Болгарию со своими стихами, Оля чуть расширила свою диету, слава богу Олег, когда неудавшаяся дружба началась, ещё жил в Москве. А потом Галина к «ним в дом» ходить перестала. Оля отсоветовала. Галина не замечала, что подпадала под большую зависимость от Оли, Оля всё всегда знала лучше.
Не замечала она и того, что у «них в доме» говорит только она сама, ей ничего не рассказывают, все гостеприимны, милы и предупредительны, но отстранены. Да «она» не могла стать подругой, а кем тогда? Получалось, что никем. Вскоре после «их» приезда в Америку Галина узнала неприятную новость: Олег теперь жил у них, как бы став членом их семьи. Вряд ли Галина понимала, насколько плохо и тревожно Олегу было у Питера, попав к самым своим близким людям, он оттаял, смог наконец расслабиться. Приехавшие в иммиграцию близкие помогли ему. Галине следовало бы быть им благодарной, но о какой благодарности могла идти речь? Смешно. Оля тоже съездила в Америку, но Олег встретил её отвратительно, без обиняков дав понять, что не любит и не ценит сестру, высказывал ей какие-то там претензии и Оля потом маме в Москве горько жаловалась на холодный прием. От Оли Галина узнала, что он живет с Лизой. Это ужасное «живет» как раз и было у неё в голове ассоциировано с «их» семьей, с этими чуждыми, распущенными, аморальными людьми.
Когда она разговаривала с сыном, нечасто и недолго, они говорили о чём угодно, только не о его новой семье. Приходилось признавать, что они вроде как семья, Олег поставил мать в известность, что женится на Лизе. «Что за срочность? Вы ещё такие молодые», она отказывалась его понимать. «Мамуля, ты не понимаешь. Мне нужен статус», вот был его неизменный ответ. Мамуляон так всё ещё её по привычке называл. Про статус Галина не понимала и понимать не хотела. Если бы она знала, что Олег её даже и на свадьбу приглашать не хотел, но потом всё же пригласил, уступая условностям.
Хорошо они с Валюшей тогда в Америку съездили или нет? Однозначного ответа у Галины не было. Всё зависело от её настроения. Иногда казалось, что замечательно: много вкусной еды, дети такие молодые и красивые, у них с Валюшей отдельная комната, концерт сочинили, Галина правда почти всё пропустила мимо ушей, что-то всё-таки в этом концерте было не то. Наверное, ей следовало бы тост произнести, но она не смогла, не решилась, а вот почему Валя ничего не сказал странно. Их привечали, кормили, водили в магазин и на экскурсии. А потом всем удалось съездить в Питтсбург к Валюшиному коллеге. Приехали, полные впечатлений, показывали фотографии. Всё отлично. Когда Галину охватывала тоска, она начинала понимать, что Олег не вернётся, чужая семья поглотила его полностью, да и поездка далась ей трудно. Не хотела она там «у них» жить, но пришлось, поговорить наедине с сыном не удалось, он весь был поглощён молодой женой. Как Галине Борисовне хотелось бы видеть в красивой девчонке новую дочку, но не получалось. Своенравная, нескромная девочка, вся в маму свою. Что от них ожидать. Так она и знала: женили её прекрасного доброго сына на ленивой младшей, чтобы Олег всю жизнь на неё горбатился. Вот как на самом деле было, и Оля так считала. Что ж ей так не везёт: Наташу еврей увёл и увёз, теперь ей сына объевреили. Ей и самой пришлось под купой стоять. Видела бы мама! Хорошо, что не видела. А Вале хоть бы что, он вообще не понимал, чем она недовольна. И снова Галина видела, что сын полностью от неё отчуждён, даже вынужден держать себя в руках, чтобы не нахамить. Что с ним не так? «Не так» в том, что «они» его под себя переделали, сломали хребет. Олег стал неприятный, чужой и холодный. Уехали пусть, таким он ей не нужен. Галина сама ужасалась тому, что ей иногда в голову приходило.
Олег не ездил в Москву, Галина больше с тех пор не была в Америке. У них с Олегом осталось только телефонное общение. Теперь он ей звонил, раз и навсегда взяв на себя эту обязанность. По телефону Галина с сыном почти не ссорилась. Скучала она по нему гораздо меньше, её одолевали другие заботы, совершенно с Олегом не связанные: Олины поездки, Наташины бесконечные кризисы, Валина болезнь, да мало ли По телефону она входила в раж, горячечно пересказывала Олегу свои горести и заботы, спрашивала совета, старалась донести до него проблемы семьи. Он молча слушал, подолгу, не перебивая, потом говорил какие-то практические вещи. Никогда ни слова сочувствия. Галина регулярно спрашивала, как дела, и Олег отвечал довольно скупо, в основном про себя и потом про дочь Нину. Про Лизу и тем более про остальных членов её семьи она никогда не спрашивала, а Олег искусно избегал любого о них упоминания. Галина этой странной бреши в разговоре не замечала, и вряд ли понимала, что Олег нарочно о «них» не говорит, не хочет мать расстраивать, знает, что ей был бы неприятен даже сам звук ненавистных имен. Впрочем, «ненавистных»это громко сказано. Когда-то Галина Борисовна испытывала к «ним» ненависть, но это прошло. Наверное, если бы Олег сам ей что-нибудь рассказал о семействе, она бы послушала, ведомая обычным женским любопытством, но он не рассказывал, а она просто органически не могла себя заставить начать обо всех расспрашивать. Это было выше её сил.
Ненависти не было, но жгучая ревность продолжала её сжигать изнутри: они видят его часто, следят за его жизнью, разговаривают на какие-то общие для всех темы, смеются семейным шуткам, обнимают внучек, вместе едят. Они все вместе, а онаодна. И так будет всегда. Несправедливо! Она воспитывала такого умного, яркого, тонкого, доброго, мальчика для них? Она его сделала, а они забрали и ей ничего не досталось. Галина так думала, и ничего с собой сделать не могла. Как она была счастлива, когда Олег стал работать в Гарварде, а потом уехал в этот их заштатный Портланд. Он предпочёл семью! Ну да, это было бы нормально, но чью семью? Это получается теперь его семья, он к ним уехал.
Галина мыла посуду, когда раздался телефонный звонок, слишком резкий, надо было бы сделать его потише, но всё руки не доходили. Звонил Олег, у него был вечер, а у неё утро. В трубку были слышны посторонние звуки, значит Олег звонил из машины, из дому-то никогда ей не звонил, там ему было не до неё. Галина услышала его бодрый голос:
Мамуль, привет! Я с работы еду. Как ты? раньше он всегда говорил «как у вас дела?», а сейчас спрашивал только о ней, у папы для него, видимо, никаких дел уже быть не могло. Галину это вдруг покоробило.
Привет, ничего у нас дела. Всё по-старому.
Как папа? Ага, он интересуется. Рассказывать Олегу, что Валентин с ней не разговаривает, хотя, наверное, мог бы, ей не хотелось. А что ещё говорить? Как она его в туалет водит, как с утра памперс меняет, как помогает ложку до рта донести? Хорошо он устроился, ничего этого не видит и не понимает. «Как папа?», видите ли. Плохо папа
Галина не заметила, что она не ответила на его вопрос. В разговоре получилась странная пауза.
Мам, ты где? Что молчишь? Я спрашиваю, как папа?
Да всё по-старому. Наташа звонила
Да подожди ты про Наташу.
В голосе Олега засквозило лёгкое раздражение. Почему он никогда не хочет говорить о том, что ей интересно?
У Наташи всё стало ещё хуже.
Мам, подожди. Ты мне и про Наташу расскажешь у меня для тебя новость: я в Москву еду в ноябре на конференцию. У меня доклад.
Надо было реагировать, но Галина опять пропустила момент и разговор немного провис.
Мам, ты слышишь, я приеду в Москву. Скоро увидимся.
Олег ждал вопросов, но Галина Борисовна растерялась, и как с ней обычно в таких случаях бывало, не знала, что спросить.
Да, да, очень хорошо. Когда ты приезжаешь? Оля в Баку, я ей сейчас позвоню, и она обязательно приедет с тобой повидаться.
Она ждала, что Олег как-то отреагирует на Олин приезд, но он промолчал. Галина Борисовна спросила про детей, про Лизу, Олег ответил. Разговор про детей Галина вести умела, это был её конёк. Она стала советовать каждый день гулять с малышкой и мыть её обязательно в холодной воде. Пусть закаляется, это чрезвычайно важно. Олег вяло ответил ей «да, да, конечно» и распрощался. Сказал, что к дому подъезжает. Ну, конечно, из дома он с ней не разговаривает. Недосуг. Она там лишняя, не до неё. Для неё остаётся только время в машине. Галина повесила трубку и принялась думать о приезде Олега. Хорошо, что приезжает, просто здорово, хоть увидятся, но он же не к ней приезжает, он приезжает на конференцию, а она уж так заодно. Он будет занят докладом, культурной программой, может кому-то будет звонить занимать себя не ею, не семьей, не папой. У неё не будет ощущения близости, а ей так хочется ему всё рассказать. Что всё Галина и сама до конца не понимала. Всёэто про Олю, Наташу, Валю, а главное, про себя. Она обязательно должна рассказать ему про себя: ей трудно, мучительно, тоскливо, страшно, тревожно.
В последние годы, когда Олег приезжал повидаться, Галина не была удовлетворена тем, как всё проходило. Она приглашала гостей похвастаться сыномон был недоволен, ходили гулять по Москвеон был недоволен, она покупала билеты в театрон был недоволен, недоволен тем, что рядом Оля, что рядом её друзья, что она хочет сидеть с ним по ночам на кухне, что говорит о Наташе и немецких внуках у Олега на лице появлялась усталая, обречённо-покорная гримаса, он зевал, вертелся, а потом начинал ей агрессивно возражать, перебивать её сбивчивые рассказы. Ну да, она ему пару раз сказала, что было бы лучше, если бы он вообще не приезжал, что он теперь не её, а их. Олег уезжал злой и раздражённый, явно на неё обижаясь. Да, как можно на мать обижаться! Она же такой эмоциональный человек, какие-то вещи говорит в запальчивости, это минутная реакция, выплеск эмоций, не стоит её слова воспринимать всерьез, а он воспринимает! У Галины всегда было ощущение, что сын постоянно думает о доме, о своём доме в Америке, о семье, Лизе, детях, о «них» всех, о которых он никогда не рассказывал, а она не спрашивала. Он перед ней делал вид, что их вообще рядом с ним не было. Но они же были ну и пусть, Галина не любила сама себе делать больно: Наташа просто странный сложный человек, онане сумасшедшая, нет, нет. Олег просто поселился в Портленде, они живут отдельно, отдельно от «них». Лиза может не такая, как её мать, гораздо лучше. Оля не помогает, потому что её жизнь посвящена служению науке. Как можно называть её эгоисткой? И вообще Оля по-своему помогает, направляет её, что тут такого? Валю можно и нужно лечить! Как можно сдаваться! Никаких сиделок, чужих людей в доме, она всё будет делать сама. Они вот ей говорят, что ничего не надо в Америку посылать, а она будет У неё свои понятия, а у нихсвои.
Галина посмотрела в окно. Была только середина октября, а в небе опять собрались тёмные тучи, из которых сыпалась острая снежная крупа. Ничего, что холодно, нельзя ей уезжать. Там в Москве она не сможет полностью принадлежать Валюше, начнет куда-то ездить, звонить подруге, ходить на физкультуру. Там домасоблазны, а здесь их нет. Она тут ещё месяц просидит, а уедет только к приезду Олега. У неё выбора не будет: надо быть в Москве встречать сына.
К вечеру Галина очень устала. Пришлось таскать со двора тяжёлые мокрые дрова, накопилось много стирки. Галина размораживала филе трески, недорого и в большом количестве закупленное в поселковым магазине, по всему первому этажу резко пахло жареной рыбой. После обеда она обнаружила, что в доме совсем нет хлеба, пришлось надевать резиновые сапоги, старое стёганое пальто и идти в магазин. Шапка не налезала на уши и у Галины Борисовны от ветра разболелась голова. Она включила телевизор, посмотрела новости, где нарочито негативно упоминали Америку. Галина Борисовна знала, что Америка как бы ни при чём, но в чем-то «новости» были правы, с доходчивым антиамериканизмом ей было бы трудно спорить. А там жил её сын. А вдруг друзья считали, что он «родину предал»? Как неприятно, хотя глупость, конечно. Галина Борисовна не умела спокойно и аргументированно ни с кем полемизировать. Оля умела, но она была с ней рядом всё реже и реже.
На душе у Галины Борисовны было тяжело. Как так могло получиться: всю свою жизнь она посвятила семье, мужу, детям, не жила, а им служила. Когда она мазала всем бутерброды, варила супы, водила детей за руку на кружки, давала на всё денег, она представляла себе благополучную мудрую старость в кругу любящих близких. Онаматриарх, к ней прислушиваются, уважают, обожают, окружают заботой, предупреждают каждое её желание. Вокруг внуки и правнуки, для которых она добрая мудрая бабушка Галя Они с Валюшей бодры, здоровы и достаточно состоятельны, чтобы ездить отдыхать за рубеж, набираясь впечатлений, делая фотографии и снимая фильмы, чтобы потом собирать у себя детей и показывать им отснятое. Все соскучились, рады друг друга видеть. Она царит, всем распоряжается, улыбающаяся, подтянутая, гибкая, в новых нарядах. А все «Ах, мама мама мама мама-молодец». Нет ничего этого.
Галина понимала, что уже, пожалуй, никуда отдыхать не поедет. Во всяком случае пока жив Валя. Теперь ей часто приходили в голову мысли о его уходе. Хоть Галина и старательно скрывала от себя, что Валина болезнь неизлечима, что сколько-то он ещё протянет, а потом ей предстояло его хоронить. Впрочем, разве сейчас он жил? Разве это был её прежний Валя? Что лучше смотреть на него «такого», или пусть его не будет? Галина не знала ответа на этот вопрос, она даже боялась его себе задавать, но всё равно задавала в такие вот минуты одиночества, задавала и ничего не могла с этим поделать. «Такой» Валя её злил и раздражал.