Невест пускают. Письма Виктора Алексеевича у нас есть. Когда он сидел в Забайкалье, можно было писать не родственникам. Там, свекровь махнула на север, никто не станет разбираться, что это за конверты. Смотрящего арестовали, Исаак поделился с Мишель своими опасениями, никто ему передач не пришлет, и Виктор Алексеевич не сможет отправить весточку семье.
Это заповедь, мейделе, Мишель кивнула, а со свидетельством о браке ты получишь новый паспорт. Никто к тебе не придерется, Фаина Яковлевна подмигнула ей, у тебя появится русская фамилия девушка не могла не улыбнуться.
Бьют не по паспорту, она встряхнула каштановыми кудряшками, главное, чтобы Виктор Алексеевич согласился, ребецин уверила ее:
Он достойный человек. Придется тебе Йом-Кипур в дороге провести, она помрачнела, даже если Исааку разрешат свидания, тебя к нему не пустят, вы в загс не ходили. Я к нему поеду или Ривка, Фаина Яковлевна потушила окурок, пойдем зажигать свечи, мейделе.
На подоконнике швейной мастерской, как весело называла свекровь закуток, стояла свеча в жестяной банке из-под томатной пасты. Йом-Кипур начинался через три дня. К тому времени Мишель должна была оказаться в неизвестном ей поселке Харп на Полярном Урале, где располагалась колония Виктора Лопатина. Встряхнув ватник, она позвала:
Петр Михайлович, как штаны? инспектор отодвинул ширму.
Штаны отлично, Пьер повертелся перед створкой от шифоньера с мутноватым зеркалом, свитер великоват, но Исаак шире меня в плечах, Мишель передала ему ватник: «Примерь».
Хромой инвалид Волков появился в Заречье с билетами на поезд в Котлас, отходящий сегодня вечером. Им с Мишель предстояла пересадка на железную дорогу, построенную зэка четверть века назад. Их следующий поезд шел в заполярный Лабытнанги. Пьер покидал состав на станции Печора, меняя поезд на речной пароход до Нарьян-Мара. Навигация заканчивалась в начале октября. Он пока не решил, как выбраться с Паоло из Советского Союза.
Как, как, рассердился Пьер, привезти парня в Москву и прорваться во французское посольство, хотя это большой риск. Или доехать до Архангельска и найти британское судно, что тоже риск
Инспектор велел себе подумать об этом позже. Сначала ему надо было оказаться в Нарьян-Маре и отыскать Ривку Бергер. В следующем году девушка заканчивала педагогическое училище.
Ей пошел семнадцатый год, а она отучилась два курса за Полярным кругом, понял Пьер, в СССР быстро взрослеют, он заметил Мишель:
Насчет комнаты договорился, узкая комнатушка в деревянном бараке стоила сущие гроши, хозяйка тебя ждет, пожилая женщина, тоже еврейка, не говорила Пьеру, как она попала в Сыктывкар.
Понятно, как, инспектор снял ватник, она сидела в Печорлаге и вышла замуж за освобожденного, женщина недавно овдовела. Пьер объяснил, что снимает комнату для сестры. Аккуратно сложив вещи, Мишель поднялась.
Ушанка у Исаака есть, ее голос дрогнул, мы экипировались для поездки на север, с кухни раздался голос Фаины Исааковны.
Дети, за стол, Пьер сначала не понял, что ребецин зовет именно их.
Младшие спят, а остальные в школе, он пропустил Мишель вперед, для нее мы дети, но на самом деле мы взрослые, Пьер задержался у зеркала.
Видно, что мне скоро тридцать, понял он, а я в Советском Союзе всего чуть больше недели. Действительно, детство закончилось, закрыв шифоньер, он пошел на кухню.
За грязными окнами плацкартного вагона простиралась бесконечная тундра. Рыжая шерстка травы взбегала к поросшим низкими елями холмам. На горизонте громоздились серые скалы. Утром северное небо затягивали тучи, но сейчас в разрывах облаков заплескалась робкая лазурь. Слабое солнце блестело в мелкой воде озер. Рядом с железнодорожным полотном скакала по камням быстрая речушка.
После обеда пассажиры, словно сговорившись, начали собираться. Поезд прибывал в Лабытнанги без четверти семь вечера.
Многим надо переправиться через Обь, вспомнила Мишель, они едут в Салехард, в Оби, разделявшей города, было два с половиной километра ширины.
Летом паром ходит, объяснил беззаботный парень, храпящий сейчас на верхней полке, зимой автобус пускают. Пешком тоже можно, он усмехнулся, смелые и в апреле через полыньи сигают, однако каждую весну и осень непременно кто-нибудь тонет.
Мост бы возвести, мечтательно добавил пассажир, отец рассказывал, что в Новосибирске и в Хабаровске мосты построили при царе Николае, прожевав кусок лекаха, парень одобрительно сказал:
Очень вкусно. Мой отец был инженером, он строил Трансполярную магистраль. Слышали о такой? Пьер, заикаясь, промычал: «Н-нет». Парень, представившийся Серегой Плюсниным, шумно отхлебнул железнодорожного чая.
Сейчас на Ямале все заброшено, продолжил парень, а в сталинские времена хотели проложить рельсы от Воркуты до Игарки на Енисее, Пьер присвистнул, и построить ветку от Салехарда до будущего порта на мысе Каменном. Мой отец во время войны работал от Главсевморпути на Таймыре и Ямале. Он составлял карты побережья, но в сорок третьем году его арестовали, как резидента немецкой разведки, Мишель открыла рот: «Откуда здесь взялись немцы?». Серега усмехнулся:
В Арктике шла война, сюда корабли фашистские приходили, случались воздушные сражения, он разгрыз крепкими зубами сахар в голубой обертке, отцу выписали десятку, он сел тридцатилетним, а вышел на свободу, когда усатый сдох, парень хотел ругнуться, но сдержался, на строительстве ему отвалили вторую десятку, только он не успел ее отсидеть.
Серега, родившийся в год двадцатого съезда партии, возвращался в родные края после отпуска, проведенного, как выразился Плюснин, на югах. От деревянных ящиков, засунутых на багажные полки, упоительно пахло фруктами. Серега широко улыбнулся:
Мамашу и сестренку побалую. Сестренке моей тринадцать. Я отца хорошо помню, а она сиротой растет, старший Плюснин погиб в экспедиции на Таймыре. Парень трудился вертолетчиком в Салехардском аэропорту.
Только успевай поворачиваться, он довольно улыбнулся, с освоением новых месторождений у нас случается по десять рейсов на дню, по лицу нового знакомца Мишель поняла, что у него есть местная кровь. Серега спохватился:
Держите персики, в отсеке повеяло приторной сладостью, корешам на юг я вожу икру, а они меня снабжают фруктами.
Перегнувшись через проход, он положил персик перед девушкой, занимающей нижнее место. Попутчица склонилась над неизвестной книжкой в школьной дерматиновой обложке. Мишель показался знакомым ее старомодный белый платочек.
Катерина Петровна завязывала его похоже, вспомнила девушка, и, кажется, она носит крестик, попутчица ждала ребенка.
Поешьте, девушка, предложил Серега, вам нужны витамины, вертолетчик покраснел, извиняюсь, если что не так. Вы к мужу едете? девушка тоже смутилась:
Да. Спасибо за фрукты. Не стоит, они ведь дорогие, Серега вскричал:
Михайлыч, давай кошелку, Пьер протянул ему пустую авоську, держите подарок от покорителей неба, девушка, заведя разговор о ненцах, Мишель не обманулась в своих догадках. Деда Плюснина, оленевода, расстреляли в сорок третьем году.
Моя мать выросла в интернате, вздохнул вертолетчик, язык она толком не знает, два слова связать не может.
У Плюснина, как и у любого северянина, было не счесть, как он выразился, корешей. Узнав, что Михайлыч, как его называл Серега, едет в Нарьян-Мар, вертолетчик оживился:
Держи телефон моего приятеля, велел Плюснин, он работает в тамошнем аэропорту. Он поможет тебе обустроиться, Серега вышел с ними на перрон станции Печора, куда поезд прибыл в половине четвертого утра. Плюснин посчитал их братом и сестрой.
Не бойся, Михайлыч, он сунул Пьеру персики, за Майкой я присмотрю, пока она с поезда не сойдет, обняв ее, Пьер шепнул:
Ты все правильно делаешь. С чистым паспортом тебе будет легче, он поцеловал девушку, передавай Виктору привет от семьи. Жди открытку на сыктывкарский адрес, Майка.
Забросив рюкзак на плечо, Пьер пошел к неожиданному в такой глуши пышному сталинскому вокзалу.
Сейчас он на пароходе, Мишель очнулась, надо складываться, скоро выходить, проводник пробирался по вагону.
Станция Харп, на расширившихся путях замелькали грузовые составы, стоянка двенадцать минут
Девушка в платочке неуклюже поднялась, книжка полетела на пол. Мишель подняла раскрывшийся на титульной странице томик.
Новый Завет, она замерла, понятно, почему она прятала книгу, Мишель видела, что перед ней самиздат.
Извините, она протянула томик девушке, пожалуйста. Вы тоже в Харпе выходите? на бледных щеках заиграл румянец, попутчица отвела глаза: «Да». С верхней полки раздался встревоженный голос:
Чуть не проспал, Плюснин ловко спрыгнул вниз, девушки, бросьте багаж. Покорители неба не позволят вам таскать тяжести, Мишель поддразнила парня:
А как же первым делом самолеты? Серега рассмеялся:
Я вертолетчик, Майка. Для меня девушки важнее, Плюснин потащил поклажу в тамбур.
Начальник колонии строгого режима номер три с неудовольствием рассматривал сидящего перед ним зэка. Заключенный Лопатин носил аккуратную синюю куртку. Полковнику Сидорову подумалось, что, не находись они за Полярным кругом, наряд можно было бы назвать даже щегольским. По особому распоряжению ГУИНа, хранящемуся в папке Лопатина, зэка разрешалась неуставная прическа. В светлых волосах заключенного сверкала седина, хотя он едва перевалил за тридцать лет.
Ему тридцать два, если быть точным, Сидоров помешал чай, не хочется настраивать против себя топливное министерство. Речь идет о государственных интересах, а я здесь человек новый
Прибыв в колонию, он обнаружил, что Лопатин развел, как в сердцах думал полковник, целую империю. Начальник колонии, тем не менее, признавал, что зэка работает на совесть. Хлебопекарня, швейная мастерская, гранитно-мраморный цех и подсобное хозяйство трудились как часы.
Из Харпа на большую землю отправлялись вагоны с мраморными плитами для новых станций московского метро. Из ворот колонии выезжали грузовики со новой военной формой.
В Харпе шили песцовые шапки и котиковые ушанки. Подразделение каменного цеха занималось резьбой по моржовой кости. В колонии выращивали свиней и птицу. В теплицах Сидорова встретили зреющие помидоры и заполярная клубника. Природного газа в окрестностях Харпа разведали столько, что их скважина могла бы обеспечить энергией небольшую европейскую страну.
По мнению полковника, Лопатин тоже выглядел европейцем.
Если не американцем, начальник колонии видел американцев только по телевизору, хотя у них все безработные и ходят в обносках, так утверждала «Международная панорама», передающая репортажи из бедных кварталов Нью-Йорка.
Неслыханным для колонии образом Лопатин носил не только белую рубашку, но и галстук. Еще одним послаблением для зэка стали наручные часы. Сидоров ожидал увидеть импортный товар, однако Лопатин ограничился «Полетом».
Очки он надел здесь, в папке зэка имелся рецепт, выписанный медсанчастью, их привезли из Салехарда
Очки были скромными, без оправы, но зэка казался в них по меньшей мере кандидатом наук. В пухлом деле Лопатина полковник нашел машинописный лист с перечнем его статей в экономических журналах. За шесть лет зэка опубликовал дюжину трудов с почти непонятными Сидорову названиями.
«Применение факторного анализа для моделирования производительности труда», он вспомнил заголовок свежей статьи, что такое факторный анализ?
Молчание в кабинете становилось гнетущим. Сидоров опустил глаза к жалобе, поданной зэка Лопатиным третьего дня. Зэка устроил себе кабинет в рабочем крыле колонии. В лавочке, как о ней думал Сидоров, подвизались и другие заключенные, осужденные за экономические преступления.
У него настоящий счетный отдел, полковник покрутил головой, пять бухгалтеров и два секретаря, по распоряжению ГУИНа Лопатину позволялась беспрепятственная переписка.
Только по рабочим вопросам, удовлетворенно хмыкнул полковник, ему и не от кого получать письма, у него нет близкой родни.
Он собирался познакомить Лопатина с новой инструкцией ГУИНа, согласно которой передачи теперь тоже разрешались только от семьи.
Сидоров злорадно думал о конце вольной жизни лопатинской лавочки, где зэка курили «Союз-Аполлон» и распивали натуральный кофе. В отделе, как называли комнаты заключенные, стояла разрешенная особым письмом из Москвы электроплитка.
Теперь ему придется покупать «Беломор» в ларьке, довольно подумал Сидоров, хотя он устроится. Здесь достаточно получающих хорошие передачи, он купит себе и кофе и сигареты.
И не только себе, но и остальным зэка, об одном из лопатинских бухгалтеров и шла речь в жалобе.
Заключенный, наконец, нарушил молчание.
Надеюсь, что вы рассмотрели мою жалобу, гражданин начальник, сухо сказал зэка, мой отдел планирует строительство будущего газопровода от Ямбургского месторождения. Мне необходимо не пять бухгалтеров, а двадцать пять, а вы посадили одного из моих сотрудников, Сидоров хотел съязвить, но смолчал, в БУР по абсолютно необоснованному обвинению, полковник не менее сухо отозвался:
Зэка Максимов отказался от работы в воскресенье, лицо Лопатина оставалось невозмутимым, в то время, как заключенный прервал его:
Труд заключенных в выходные дни является добровольным и за него выписывается сверхурочная оплата, зэка поправил очки ученым, как подумал Сидоров, жестом, работа в воскресенье противоречит религиозным убеждениям гражданина Максимова, а конституция СССР охраняет свободу исповедования религии.
Лопатин поиграл автоматической, тоже неуставной ручкой.
Гражданину Максимову полагается свидание с женой, ожидающей ребенка. Она проедет полторы тысячи километров, чтобы узнать, что ее муж сидит в БУРе?
Максимов, на воле бухгалтер в Курске, получил пятерку за незаконную религиозную пропаганду. Согласно делу заключенного, он подвизался так называемым баптистским пресвитером. В своей бывшей колонии зэка тоже не вылезал из БУРа, куда его отправляли за проповеди и пение гимнов.
Он поет вторые сутки, вспомнил Сидоров, и отказывается от еды. Черт с ним, пусть идет на свидание, иначе Лопатин напишет в Верховный Совет, полковник допил чай.
Я удовлетворю вашу жалобу, он взялся за красную ручку, однако имейте в виду, что с первого числа заключенным разрешаются передачи только от близких родственников, а таковых у вас, кажется, не имеется, Лопатин едва заметно дернул безукоризненно выбритой щекой.
На столе полковника зазвонил внутренний телефон, он махнул рукой. Сидоров не понял, как зэка выскользнул из кабинета.
Проклятый теневой миллионер, полковник расстегнул верхнюю пуговицу кителя, он ходит бесшумно, словно зверь, звонили с проходной. Выслушав дежурного, Сидоров растерялся.
Пропустите ее, распорядился начальник колонии, откуда он взял невесту? Ему запрещена личная переписка. Хотя в Забайкалье он вроде отправлял кому-то весточки
На проходной ожидала невеста зэка Лопатина, некая гражданка Гольдберг Майя Наумовна.
Цепкая рука вохровца схватила сунутую в громыхающий лоток пачку экспортного «Союз-Аполлона». Красная лампочка над железной дверью замигала.
Проходите, гражданин заключенный, неприязненно сказал охранник, и в следующий раз помните, что здесь все курящие
Вохра получила распоряжение о досрочном освобождении зэка Максимова из БУРа, но алчным псам, как думал о них Лопатин, закон был не писан.
Здесь один закон, он ждал, пока вохровец шмонал его карманы, кто сильнее, тот и прав. Не сунь я им пачку сигарет, они протянули бы волынку до отбоя и Василий Иванович вместо трех суток свидания получил бы только двое. Сейчас выйдет двое с половиной, но лучше больше, чем меньше
Ради визита в БУР Витя решил обойтись без обеда. По дороге через чистый лагерный двор он наткнулся на кухонных зэка с тележкой. Парни тащили пайку по тому же адресу. Завидев Витю, ребята остановились.