Все из-за волнения, она выпила ледяной воды из-под крана, я не могу ждать ребенка. С первого раза ничего не случается, что бы ни говорила Фаина Яковлевна
Велев себе собраться, девушка умылась. Вернувшись в комнату, она обнаружила Лопатина успокоившимся.
Как пирог, милый? поинтересовалась Мишель, садясь за стол. Лопатин протер очки полой куртки. Месье Марсель, недавно обзаведшийся парой окуляров для чтения, как их называл Механик, делал точно так же.
Они похожи, поняла Мишель, только месье Виктор светловолосый. Он вырвется из СССР и встретит любимую девушку. Нельзя терять надежду, фараон отпустил евреев на свободу
Лопатин широко улыбнулся: «Отличный. Налей мне еще чаю, Майечка».
Нарьян-Мар
На рассвете над крышей деревянного барака проносились самолеты. Ривка снимала комнату на окраине города, неподалеку от железных ворот с красной звездой, ведущих в аэропорт. На военном поле базировались и гражданские вертолеты, доставляющие грузы в тундру.
За проржавевшей оградой блестела гладь печорского затона, куда приводнялись гидросамолеты. Мощная серая река тоже текла неподалеку. Горизонт ощетинился черными силуэтами подъемных кранов. От города до дельты Печоры оставалось сто километров, но морские суда легко поднимались вверх по течению.
И до Нового Бора тоже сто километров, легкий ветер вздувал холщовую занавеску, осталось подождать полтора года, даже меньше.
Ривка разложила тетрадки на крепко сбитом столе, приставленном к широкому подоконнику. Хозяйка комнаты сказала, что барак построили в тридцатых годах.
Не тяп-ляп, как сейчас, недовольно добавила пожилая женщина, я той порой девчонкой была, вроде тебя, однако помню, что зэка работали на совесть, дочь хозяйки уехала с мужем, как здесь выражались, на большую землю.
Комната свободна, живи на здоровье, заведующая детским садом окинула ее цепким взглядом, только мужиков не води, Ривка смутилась:
Что вы, я не заведующая махнула рукой.
Все вы так говорите, но ты, кажется, девушка приличная, за год ее хозяйка укрепилась в своем мнении. Ривка не ходила с соученицами на танцульки в единственном городском доме культуры.
Я только учусь, работаю, она подрабатывала нянечкой в том же детском саду, и пишу письма Павлу Наумовичу.
Ривка не держала на виду фотографию Павла Наумовича, вырезанную из старой «Юности». Девушка нашла журнал на дальних полках городской библиотеки. Зачитывать книги не полагалось, однако библиотекарша пожала плечами.
Это на макулатуру пойдет. Забирай на здоровье, аккуратно обрамив фотографию, Ривка хранила ее в ящике стола.
Осталось полтора года, оглянувшись на дверь, она достала снимок, даже меньше.
Ривка пока не могла приехать в колонию, но слышала, что невест расписывают без лишних вопросов. Позавчера на почтамте она заказала разговор с Сыктывкаром. В поселке Заречном телефонов не завели, однако Ривка звонила заказчицам матери. Фаина Яковлевна, как и просила Ривка, оказалась у городского телефона на следующий день.
Всякие есть новости, мейделе, тихо сказала мать, и плохие, и хорошие, Ривка узнала об аресте Исаака и о том, что у нее появилась невестка.
Майя поехала дальше на север, со значением сказала мать, ты понимаешь, о чем я, Ривка понимала, а тебя скоро навестит гость, мать описала ей Петра Михайловича Волкова. Пока никто похожий на улицу Победы не заходил.
Привстав, Ривка выглянула за окно. Заходящее солнце золотило лужи на разбитой дороге. В палисаднике дремала на цепи старая лайка. Оживившись, пес брехнул. Ривка успокоила его:
Это только я. Товарищ Волков знает мой адрес, надо заняться делами.
На следующей неделе Ривка впервые вела урок в местном детском доме. Обычно педагогическую практику там не проходили, однако директор училища сдалась под ее напором. Напечатав сказки на ненецком языке в салехардской газете, Ривка стала чем-то вроде местной знаменитости. В самом Нарьян-Маре газета «Красный тундровик» выходила только на русском, однако Ривка была известна и там. Она писала для детской странички «Тундровика».
Все равно пришлось взять псевдоним, вздохнула девушка, Михаил Семенович меня уговорил, Михаил Семенович Золотов попал в Нарьян-Мар, как выражался старый журналист, за казенный счет еще в тридцатых годах.
Мне тогда едва исполнилось двадцать пять, сварливо сказал он, поверь моим шестидесяти семи и не спорь, перечеркнув ее подпись, Золотов вывел: «Римма Горская».
Михаил Кольцов писал под псевдонимом, добавил редактор, а ты пока не Кольцов, Ривка довольно дерзко заметила: «Пастернак не писал». Михаил Семенович привистнул:
Пастернак в другой лиге, мейделе. Я его видел на поэтических вечерах. Мой британский кузен, усмехнулся Золотов, из-за которого я погорел в тридцать пятом, тоже изменил фамилию. Я не менял, в паспорте я Голденкранц, а его отец в Британии стал Голдом, встреча с британским кузеном, приехавшим в Москву писать репортажи для Флит-стрит, оказалась для Золотова последней.
Солли отправился в Лондон, кисло сказал Золотов, а я уехал на Соловки и вышел на свободу только в пятьдесят шестом году. Он перебрался в Израиль, Золотов показал Ривке вызов от кузена, однако я ответил, что доживу жизнь здесь. Но ты, Римма Горская, он подмигнул девушке, еще прогремишь в газетах. Погоди, он оживился, ты можешь писать на идиш?
Ривка покраснела:
Не очень хорошо. Я его никогда не учила, я имею в виду в школе, Золотов, успевший восемнадцатилетним юношей отправиться в Биробиджан, поработал и в тамошней газете.
Я с тобой позанимаюсь, пообещал журналист, попробуем попасть на страницы «Советиш геймланд». Там меньше цензуры, чем в изданиях на русском. Говоришь ты бойко, осталось отточить перо, он ласково взглянул на Ривку, но ты способная девушка. Ребята в Салехарде не поверили, что ты раньше не знала ненецкий.
В отдельной тетрадке Ривка собирала местные сказки.
Надо продумать занятие в детском доме, она покусала ручку, мама сказала, что Волков похож на артиста кино, в Заречном хватало старых «Советских экранов». Лайка опять брехнула, в открытом окне показалось веселое девичье лицо.
Риммочка, так называли ее соученицы, хватить киснуть над книгами, сегодня суббота, затараторила подруга, пошли погуляем, Ривка закатила глаза.
Театр пока не открылся, театр в Нарьян-Маре был народный, а в «Арктике» крутят «Судьбу», которую мы видели на культпоходе, девушка широко улыбнулась.
Не театр и не кино. Вертолетчик с танцев пригласил меня на вечеринку, но неудобно идти одной. Пожалуйста, Риммочка, умоляюще протянула соученица, что тебе стоит, здесь недалеко, захлопнув тетрадку, Ривка строго сказала:
Не больше, чем на час, у меня в понедельник практика в детдоме, сдернув с крючка полотенце, она отправилась к рукомойнику.
Окно в барачной комнате раскрыли, над столом плавали сизые слои табачного дыма. Пепел упал на яркий конверт от пластинки. Пальмы поднимались в небо, соперничая с изящным силуэтом увенчанной шпилем башни. Диск крутился в старом проигрывателе, водруженном на полированную тумбу. Над расшатанной тахтой красовался гобеленовый ковер с оленем.
Слушай, Михайлыч, пьяно сказал крепкий парень в тельняшке, кореш в Архангельске мне списал слова, хозяин комнаты помахал тетрадкой в дерматиновой обложке, пластинку он нафарцевал у моряка с иностранного корабля за матрешки, вертолетчик Гена затянулся «Примой», мы споем девчонкам, когда они придут.
Гена кивнул на прислоненнную к ковру гитару. Звякнуло горлышко водочной бутылки. Петр Михайлович Волков подцепил погнутой вилкой хороший кусок соленой рыбы.
И картошечкой заполировать, Гена проглотил выпивку, рыбы у нас хоть одним местом ешь, а картошку везут с материка, Пьер пока не побывал в нарьян-марских магазинах.
И еще нигде не побывал, розовая семга таяла на языке, за похожую рыбу у Фошона дерут втридорога, а Гена держит ее в ведре, семга, по заверениям хозяина, вчера плавала в Печоре.
Вчера я еще трезвый был, когда ты мне позвонил, честно сказал вертолетчик, но ты кореш Сереги, как за такое не выпить?
Пьер набрал телефон парня в будке на деревянном дебаркадере, куда причалил старинный речной пароход. По дороге на север они миновали пристань поселка Новый Бор. Колонию с реки видно не было, но Пьер мысленно пожелал Павлу скорого освобождения.
Он сидит только три года из двенадцати, вздохнул инспектор, но, по крайней мере, его сын не останется в СССР.
На пароходе Пьер не мог оторваться от бескрайнего простора речных берегов. Мимо проплывали деревни, выстроенные из крепкого потемневшего дерева. Лодки лежали на песке, на косогорах ветер трепал белье. Пароход шел среди мощных серых скал. Осень кое-где раскрасила тайгу в золото, но мачтовые сосновые леса блистали зеленью.
После Усть-Цильмы течение замедлилось, Печора расширилась. Северный ветер забирался ледяным дуновением под ватник, заставлял покрепче заматывать шарф. Вчера они спускались по течению среди поросшей рыжеватой травой тундры. Низкое осеннее солнце блестело в мелких озерах. Над рекой появились чайки.
Скоро Нарьян-Мар, сказал Пьеру пожилой человек, с которым он делил скамью, в сорок пятом году мы тоже сначала увидели чаек, пассажир помолчал, а паромов здесь тогда еще не водилось, в быстром течении Печоры у каждой деревни деловито сновал через реку проржавевший паром.
Пьер не спросил, почему сосед в сорок пятом году оказался на полярном круге. От него и не ждали продолжения беседы. Слыша сильное заикание Пьера, соседи предпочитали объясняться с ним на пальцах.
Гене, кажется, все равно, вчера вертолетчик забрал его с дебаркадера на мотоцикле с коляской, мы так напились, что я могу говорить по-французски, он ничего не вспомнит.
Пьер незаметно усмехнулся. Несмотря на вторую бутылку водки, голова инспектора оставалась ясной.
Потому что я не понижаю градус, он захрустел соленым огурцом, вкус домашний, как у тети Марты, огурцы и впервые увиденные им соленые зеленые помидоры прислала с большой земли мамаша Гены, как выражался вертолетчик.
Мои родители свое на севере отработали, заявил парень, они оба прошли войну, Гена оказался ровесником Пьера. Старшие Москалевы осели в родной Воронежской области.
У них дома виноград растет, Гена блаженно потянулся, а яблок и груш и вовсе не считано. Бери моченые яблоки, велел новый приятель, под водку самое то, Пьеру понравились и яблоки и помидоры. Тоже чиркнув спичкой, он взялся за гитару.
Д-д-давай слова, велел инспектор, с-с-сейчас все подберу, Гена откашлялся:
Он э дарк дезерт хайвей, кул винд ин май хайр, он пошевелил губами, на темном шоссе в пустыне холодный ветер в моих волосах. Надо выучить припев, у Гены оказался неожиданно хороший тенор, велком ту зэ хотел Калифорния, летчик налил себе еще.
У нас сегодня тоже хотел, он усмехнулся, твой станок скрипит, но нам с Томой будет не до этого. С Томой или Таней, Гена нахмурился, не помню. Я ее приглашал на вечеринку, когда был подшофе, на танцах. Мы с приятелями отмечали день рождения, а сейчас мы отмечаем твой приезд, Михайлыч, стакан Пьера опять наполнился водкой. Вертолетчик добавил:
Одна она не придет, девчонки появляются парами. Твоя гостиная, гостиная больше напоминала закуток, моя спальня.
Пьер утешил себя тем, что улица Победы совсем недалеко. На дебаркадере, ожидая Гену, он изучил нарисованный на фанерном щите план города. Пьер пообещал себе отыскать Ривку завтра. Он видел фото девушки в Сыктывкаре.
Она тогда носила школьную форму, Пьеру почудились шаги в коридоре, она очень красивая, словно Аня с Надей, только блондинка, Гена тоже встрепенулся.
Встречаем гостей, он подмигнул Пьеру, с песней, зазвенела гитара, в дверь постучали.
Велком ту зе хотел Калифорния, заорал Гена, заходите Пьер услышал девичий голос:
Геночка, привет, Таня или Тома оказалась брюнеткой, у вас иностранная пластинка, здорово, она подтолкнула вперед высокую девушку в неожиданной для Нарьян-Мара джинсовой юбке.
Знакомьтесь, моя подруга Римма.
Колено Пьера подвело в самый неподходящий момент. Поморщившись от боли, он с трудом поднялся. Глаза цвета ясного неба в пшеничных ресницах лукаво взглянули на него. На носу девушки виднелись летние веснушки.
Это Михайлыч, вмешался Гена, успевший уместить Тому или Таню рядом, он заика, поэтому стесняется. Риммочка, не бойся, он не кусается, на розовых губах заиграла легкая улыбка.
Я не боюсь, девушка коснулась его ладони, очень приятно, а как вас зовут?
Он у нас Петр, летчик пошарил по столу, выпьем за встречу, девушки
Выпьем, инспектор не мог отвести глаз от Ривки Бергер, непременно выпьем, Гена.
В темных сенях загремело жестяное ведро. Полосатый кот, оскорбленно зашипев, вылетел из-под ног Пьера.
Лампочку надо ввернуть, озабоченно сказала кутающаяся в шерстяной платок бабка, возраст у меня не тот, чтобы по стремянкам лазить.
Римма, как Пьер велел себе называть девушку, весело заметила:
Петр Михайлович ввернет, Ангелина Васильевна, узкие глаза бабки недоверчиво сощурились, он мужик рукастый, он и с дровами поможет, смуглое лицо новой квартирной хозяйки Пьера оставалось недовольным.
Прямо не знаю, Ангелина Васильевна остановилась перед обитой прорванным дерматином дверью, комната маленькая ровно конура. Стыдно туда человека селить, хотя после войны мы в ней сам-пятеро жили, по лицу бабки Пьер понял, что у нее есть северная кровь.
Римма внезапно сказала:
Петр сава хасава, пидья манзара, бабка подтолкнула ее: «Пидья тов Печора джав?». Римма кивнула:
Петр ху мервуна хайя манзара. Джилейя хардар, она взяла Ангелину за сухую ручку, эя?
Пьер понятия не имел, о чем они говорят. Бабка распахнула дверь.
Здесь койка и коврик, Ангелина Васильевна вздохнула, шкаф, тумбочка
Подслеповатое барачное окно выходило в палисадник, трепещущий золотом полярных берез. Давешний котик, ловко проскользнув между ними, уселся на покрытый вспучившейся краской подоконник. Пьер покачался на половице.
Наверняка, гнилые, понял инспектор, переложить бы их. Впрочем, весь барак дышит на ладан, если говорить по-русски, они с Риммой быстро покинули застолье. Гена, обнимавшийся со все-таки Томой на тахте, пьяно пробормотал:
Михайлыч, на выходных едем на рыбалку. У моего кореша есть катер, Пьер отозвался: «Непременно». Во дворе он смешливо заметил мадемуазель Бергер:
Летчик пригодится в хозястве, Пьер оглянулся, это полезное знакомство. Вокруг никого нет, лайка, сидящая на цепи, лениво помахала хвостом, я могу не заикаться, он заставлял себя не рассматривать девушку слишком откровенно.
Ей семнадцать лет, бессильно понял Пьер, а мне за тридцать, то есть тридцать один. И я не еврей, зачем я ей нужен? Ривка-Римма носила хорошенькие, вышитые бисером сапожки и отороченную мехом курточку. Перехватив его взгляд, девушка объяснила:
Это летняя обувь, кисы. Зимой их меняют на пимы, но я надеюсь, что до зимы вы найдете Паоло, она вытащила пачку сигарет, а что касается заикания, то продолжайте, у вас так не слышен акцент, Пьер едва успел чиркнуть спичкой. Ривка заметила:
Мне не исполнилось восемнадцати, мне не полагается курить. У нас строгая директриса, а город маленький, все друг друга знают. Если ей расскажут, что меня видели курящей, мне попадет по первое число, Ривка деловито добавила:
Я говорила с мамой и все знаю и о вас и о Майе, она со значением помолчала, получается, в Москве вы видели Исаака только несколько часов? Пьер грустно кивнул:
Мы поехали на Казанский вокзал, где у него была деловая встреча, он решил умолчать о самородке, там его арестовали, но мы с Ми, он вовремя поправил себя, с Майей успели скрыться от милиции, Ривка поджала губы.
Фараон рано или поздно умрет, нараспев сказала девушка, и мы освободимся из Египта в наши времена и наши дни. Сара в земле обетованной, и мы тоже там окажемся, она встряхнулась, но сейчас надо позаботиться о ночлеге, девушка привела его именно на улицу Победы.