Позвольте вас поздравить, мадам. Я не ожидал встретить на выставке титулованную особу, Мишель нарочито скромно отозвалась:
Я ношу титул только благодаря мужу, месье Леон. Мой прадедушка работал на земле в Квебеке. Только мой дед выбился в люди и получил образование. В семнадцатом веке в Акадию, словно позже в Австралию, ссылали каторжников. Мы совсем неблагородного происхождения, Котов галантно возразил:
У вас замечательное, очень тонкое лицо. Вы могли бы стать актрисой, как ваша тезка, мадемуазель Мерсье. У нас показывали фильмы об Анжелике. Вы знаете, что один из авторов романов русский литератор, покойный месье Голубинов? Они с женой приезжали в Советский Союз
Наум Исаакович читал и романы об Анжелике и произведения месье Дрюона, бывшего министра культуры Франции, тоже наполовину русского.
То есть еврея, хмыкнул Эйтингон, пишет он лихо, но с викторианскими романистами его не сравнить
Поболтав с девушкой за кофе, Наум Исаакович убедился в своей правоте. Мадам баронесса оказалась невинным созданием. Эйтингон сначала сделал вид, что принимает ее за работника издательства. Узнав, что мадам де Лу приехала на ярмарку с мужем, он рассыпался в неподдельных извинениях. Девушка улыбнулась:
Ничего страшного, месье Леон. Я проведу вас по стенду, я знаю все издания «Галлимара». Жена должна разделять интересы мужа, Наум Исаакович подмигнул ей.
Позвольте мне сначала загладить неловкость чашкой кофе. В последний раз я пил его с парижанкой сорок лет назад.
Как он и ожидал, девушка развесила уши. Эйнтингон мог бесконечно травить байки о делах, как он выражался, давно минувших дней.
Надо приручить ее, холодно подумал Наум Исаакович, сегодня она не разговорится, мы едва встретились, однако через нее мы узнаем о планах Атоса.
Эйтингона что-то неуловимо волновало. Движения и жесты девушки казались ему знакомыми.
Она копирует повадки актрис, успокоил себя Наум Исаакович, девицы всегда так делают
Заказав мадам баронессе мороженое, он заметил:
Я чувствую себя вашим, Эйтингон не собирался записываться в старики, вашим отцом. Я могу показать вам настоящую Москву моей молодости, Москву Булгакова и Маяковского. Я знал их обоих, а потом я сражался с Хемингуэем в Испании, мадам по-детски открыла рот. Эйтингон едва удержался от упоминания имени месье Маляра.
Иначе она потащит меня знакомиться с мужем, оборвал себя Наум Исаакович, не стоит показываться ему на глаза
Вспомнив давнюю операцию предателя Воронова, он добавил:
Я знал и убитого франкистами Лорку, Наум Исаакович вздохнул, я переводил его стихи на русский язык.
Подумав о первом Ягненке, подвизавшемся тогда в Испании, Эйтингон почувствовал что-то вроде уважения.
Его светлость тоже начал там воевать. Они люди другого калибра, молодежь им не чета. Интересно, куда делась младшая дочка Ягненка? Его сын и доктор Ева работают на ЦРУ, хотя о сыне давно ничего не было слышно, его тревога усиливалась.
Эйтингон напомнил себе, что Ягненок давно лежит на Востряковском кладбище.
Его сын, где бы он сейчас ни был, тоже здесь не появится, мадам баронесса зачарованно его слушала, оставь, Наум, все в порядке, девушка робко сказала:
Но что с вами случилось после Испании, месье Леон? вместо ответа он указал на свой шрам.
Ладушка считала меня жертвой репрессий, Эйтингону стало горько, и малышка мне тоже поверила. Сейчас она скажет, что читала повесть об Иване Денисовиче.
Эйтингон неоднократно замечал, что, ограничься дело Иваном Денисовичем, им не пришлось бы разгребать, как он говорил, неразбериху с Солженицыным.
Правда должна быть такой, какой мы ей разрешим быть, сказал он Андропову, надо держать правду под контролем. Владимир Ильич это понимал и мы не скатились в анархию. Нельзя врать всем и всегда. Народ достоин правды, но надо точно рассчитывать, какой и когда
Вы настоящий герой, по лицу девушки пробежала тень, позвольте мне угостить вас кофе
Мадам попыталась встать.
Простите, пробормотала она, у меня закружилась голова
Подхватив потерявшую сознание девушку, Эйтингон закричал: «Позовите врача!».
Большие руки Исаака тряслись, юноша просыпал растворимый кофе. В ешиве предпочитали чай, однако на бедноватой кухоньке болталась жестяная банка гадкого порошка. Исаак еще не справился с волнением.
Это не могла быть она, юноша водрузил на плиту ободранный чайник, я ошибся, но рядом точно сидел Кепка
Исаак никогда не встречался с Наумом Исааковичем Эйтингоном, однако много слышал о нем от родни. Кепка, как его называли, выглядел едва ли шестидесятилетним. Исаак заметил его за столиком кафе, куда он направлялся за заслуженной чашкой кофе. Ему пришлось побегать по ВДНХ, чтобы найти спекулянта с билетами. Принимая купюры, парень предупредил:
Если ты пришел ради иностранцев, то имей в виду, что павильон кишит ментами. Они явились в штатском, будь осторожней.
Иностранцы Исаака не интересовали. Юноша велел себе не задерживаться у стендов израильских и американских книжных издательств. Он не хотел нарываться на знакомых по ешиве, пришедших сюда за подметными, как выражались в газетах, сионистскими брошюрами.
Я здесь инкогнито, и в кармане у меня золота на десять лет колонии строгого режима, парень наметанным взглядом осматривал толпу, ребята из Малаховки мне не помогут.
Исаак быстро отыскал подходящего парня. Он сразу видел фарцовщиков.
Беда в том, что их видят и менты, залив кипятком порошок, юноша вышел с кружкой на деревянное крылечко, но сегодняшнее рандеву должно пройти гладко
Парень в модных синих джинсах, полосатой рубашке и наброшенном на плечи, дорогом на вид свитере безмятежно листал журнал «Америка». Он тащил тряпичную авоську с портретом битлов. Исаак не сомневался, что внутри таятся изделия, говоря канцелярским языком, русских народных промыслов.
И банки икры, он пристроился рядом, иностранцы падки на такое, взяв со стеллажа яркий журнал, Исаак неслышно сказал:
Я только что из Якутии, фарцовщик поднял бровь, мне надо поговорить с твоим старшим.
Парни не работали поодиночке. Исаак предполагал, что стенды павильона разделили между несколькими группировками. Реб Лейзер не влезал в воровские дела, однако и от отца, и от ныне арестованного Павла Петровича Исаак слышал об организации серой стороны жизни. Старший над фарцовщиками не появлялся в павильоне.
Он сейчас снаружи, ест мороженое или шашлык, Исаак незаметно оглянулся, но и он не купит самородок, а только сведет меня с нужными людьми.
Фарцовщик беззастенчиво оглядел его с головы до ног.
А я только что с Чистых Прудов, издевательски отозвался парень, и что? Исаак спокойно ответил:
Твой старший мне обрадуется. Если хочешь вернуться сегодня на Чистые Пруды, эту братию, по мнению Исаака, не мешало припугнуть, скажи мне, где его найти
Старший обосновался в летнем кафе неподалеку от знаменитого фонтана. День выдался ярким, но свежим. Из репродукторов гремел очередной марш, ветер полоскал флаги советских республик.
Лысоватый парень лет тридцати с наколками на пальцах выглядел, в отличие от фарцы, совершенно неприметно. Жмурясь на солнце, он благодушно попивал квас. Присев напротив, Исаак коротко сказал:
Моя фамилия Бергер, парень приоткрыл один глаз, я знакомый Павла Петровича, глаз стал колючим, я работаю в артелях Туманова в Якутии, Исаак пыхнул «Беломором», и у меня есть товар
Парень ничего не сказал ему о судьбе Павла Петровича, но Исаак на это и не рассчитывал.
Он может ничего не знать, юноша всмотрелся в пустынную дачную улицу, но на Казанском вокзале меня ждут серьезные люди, услышав о якутском товаре, парень в кафе поднялся.
Подожди, велел он, я сейчас
Исаак не мог ничего заказать. Хороший кофе в стекляшке не варили и даже не продавали минералку. Юноша решил зайти в павильон, где стояли западные кофейные машины. Прилавки осаждала толпа, но Исаак считал, что он заслужил чашку эспрессо.
Вернувшись в стекляшку через четверть часа, парень велел ему приехать к десяти вечера на Казанский вокзал. Исаак с облегчением думал о том, что скоро избавится от самородка. Носить при себе пятьдесят грамм золота было по меньшей мере неразумно.
Через пять часов мне надо быть там, он взглянул на хронометр, а завтра я рвану в Сыктывкар. Не стоит болтаться в Москве, если рядом Кепка, юноша попытался забыть об увиденной им на выставке девушке.
Она напоминала Михаэлу, окурок обжигал пальцы, наверное, она переводчица и тоже работает на Лубянку, Исаак помотал головой, я не рассмотрел ее как следует, я все себе придумываю, едва заметив Кепку, Исаак немедленно дал задний ход.
И поехал сюда, калитка заскрипела, кого еще несет? Минха закончилась, сейчас все учатся
На него повеяло сладкими пряностями, Исаак встрепенулся.
Я сплю, твердо сказал себе юноша, я прикорнул на крыльце. Такого не может быть, я проснусь и она исчезнет
Каштановые кудри развевал ветер. Михаэла носила скромную юбку и темный свитер. За плечами девушки болтался туристический рюкзак.
Здравствуй, милый, улыбнулась жена.
Вы, значит, не еврей, в голосе бородатого старика слышалось недовольство, а если подумать?
Пьер развел руками.
И думать нечего, они стояли в бедном кухонном закутке, совсем не еврей.
Старик взял с крашеной белой эмалью полки бутылку зеленого стекла. Горлышко заткнули самодельной пробкой, внутри плескалось что-то темное.
Благословить можно и водку, сообщил он Пьеру, но это все же хупа, пусть и на скорую руку. Изюмное вино созрело, его ставили перед Песахом. Ладно, вздохнул он, обойдемся двумя свидетелями, мной и ребом Авромом, реб Авром, как и старик перед Пьером, выглядел совсем древним, тем более, что свадьба формальность, они и так женаты.
Зашаркав к потрескавшейся двери, старик обернулся.
Пейте чай, велел он Пьеру, сейчас реб Исаак, Пьер сначала не понял, о ком идет речь, вернется из миквы и мы начнем церемонию. Реб Авром пишет ктубу. Хорошо, что идут занятия, старик подергал себя за седую бороду, нам никто не помешает.
Из-за стены доносился слаженный гул голосов. Чайник на плите засвистел, Пьер отыскал на полке жестяную банку, испещренную пятнами ржавчины.
Тетя Марта показывала ему альбомы с фотографиями, как она выразилась, настоящего Советского Союза.
Его не допускают в гостиницу «Националь», невесело сказала женщина, изучай и запоминай, тебе все пригодится.
Пьер хорошо запомнил и привокзальные лотки с пирожками, и телефоны-автоматы, и фотографии консервов.
Кофе растворимый, пробормотал он, эспрессо мне не выпить еще долго.
Они с Мишель появились в Малаховке в самой скромной одежде. Пьер услышал о визите Кепки в кафе, куда его вызвали с переговоров на стенде «Галлимара». На встречах с советскими издателями инспектор занимался делом.
Иначе я окончательно почувствовал бы себя китайским болванчиком, заметил он Мишель, мои якобы коллеги по издательству не говорят по-русски, а Министерство культуры настаивает на местных переводчиках.
Французские издатели подозревали, что гладкорожие, как назвал бы их кузен Максим, парни и лощеные девицы переводят далеко не все. Слушая разговоры русских, Пьер приватно сообщал соотечественникам об истинном положении дел. Об обмороке Мишель он тоже узнал за кофе.
И прибежал в кафе, оказавшись на крыльце, где четверть часа назад стоял Исаак Бергер, Пьер щелкнул зажигалкой, Мишель молодец, она разыграла все, как по нотам
Судя по всему, Эйтингон решил не рисковать. Так называемый товарищ Котов покинул кафе, оставив Мишель на попечение посетителей. Пьер обнаружил рядом с девушкой врача из выставочного медпункта и очередного парня, лицо которого показалось ему знакомым.
Это наш второй куратор, понял инспектор, негласный, в отличие от месье Анатоля.
Парень обмахивал Мишель выставочной брошюрой. При виде Пьера девушка оживилась.
Спасибо, господа, она приподнялась, милый, не волнуйся, у меня закружилась голова.
Пьер понял:
Что-то случилось, серебряный браслет перекочевал с левого на правое запястье девушки, она мне все расскажет в тихом месте.
На стендах выделяли комнатки для отдыха. Пьер не сомневался, что русские воткнули жучки во все углы павильона, однако техника не должна была записать шепот. Нежный голос Мишель шелестел ему на ухо. Со стороны могло показаться, что они обнимаются.
Исаак был на выставке, Пьер напрягся, он едва не зашел в кафе. Увидев его, я разыграла обморок, иначе он мог нарваться на Кепку, инспектор открыл рот, надо немедленно отправляться в Малаховку.
Пьер отвез Мишель в гостиницу на приданной им серой «Волге». Он не сомневался, что так называемый Анатоль услышит об обмороке.
И примчится в отель, мрачно сказал Пьер девушке под шум воды в ванной, поэтому мы должны исчезнуть.
Он надеялся, что им удастся выскользнуть из гостиницы незамеченными. Пьер вынул из тайника в саквояже документы и советские рубли. Оружие он в Москву везти не рискнул.
Майя Наумовна и Петр Михайлович здесь, усмехнулся Пьер, и в «Националь» они больше не вернутся.
Дверь заскрипела, он оглянулся. Светлые волосы Исаака были еще влажными.
Он окунался, вспомнил Пьер, перед свадьбой так положено, парень неуловимо напоминал ему кого-то знакомого.
Артиста Черкасова, инспектор задумался, из-за бороды. Нет, он более изящный
Пьер видел фотографии фон Рабе военных времен. Исаак Бергер мог быть сыном Максимилиана.
Что за дикая чушь, парень мечтательно улыбался, видно, как он счастлив, Пьер весело сказал:
Никогда не думал, что свадьбу можно организовать за четверть часа, он взглянул на советские часы, сменившие его ролекс, надеюсь, для меня найдется койка? Исаак кивнул.
Отыщем. Но вечером я отправляюсь в Москву, у меня, он поискал слово, рандеву на Казанском вокзале. Пора, он обернулся, все готово, Пьер поинтересовался:
Что за рандеву? Исаак тяжело вздохнул:
Я продаю золотой самородок, меня обещали свести с надежными людьми.
Пробормотав: «Час от часу не легче», Пьер последовал за ним в ободранную комнатку со скрипящими половицами, где за канцелярским столом обосновались раввины.
Ктубу, написанную на листке из школьной тетрадки в клеточку, вложили в простой конверт. На картинке поднимались современные кварталы. Надпись сообщала: «Москва организатор игр XXII Олимпиады». У реба Аврома оказался неожиданно красивый почерк.
Он учился на сойфера, шепнул Исаак, до войны, в Польше. Потом он попал в Советский Союз, сражался в партизанском отряде, как папа, потом тоже сидел
Искореженные артритом руки старика выводили изящные буквы на арамейском.
В пятый день после шабата, двадцать пятого числа месяца элула в 5737 год от сотворения мира согласно летоисчислению, которое ведем мы здесь, в городе Москве, сказал Исаак, сын Элиезера, девице Михаэле, дочери Эммануила будь моей женой согласно закону Моисея и Израиля, а я буду работать, и кормить и почитать и обеспечивать тебя, как это принято у мужей еврейских
Мишель не могла поверить, что она действительно замужем. Золотое кольцо, снятое перед миквой, вернулось на ее руку. Окунание не заняло и пяти минут. Пожилая женщина в завязанном тюрбаном платке сказала что-то на идиш. Мишель кое-как разбирала язык, но покраснела.
Извините, лучше на русском или на иврите, ребецин покачала головой.
Язык умрет, если на нем не говорить, мейделе. Иди сюда, она приоткрыла деревянную дверь в подвал, ты сама откуда?
Девушка пробормотала: «Из Бердичева». Мишель все больше чувствовала себя Майей Наумовной, комсомолкой и бывшей работницей треста озеленения в Бердичеве.
Но даже если бы и не чувствовала, невесело подумала она, мне бы об этом напомнили.
У них имелся адрес синагоги в Малаховке, однако сначала они заплутали в поселке. Мишель спросила у прохожей, как попасть на улицу Лермонтова. Дама махнула направо.