Его уклончивый взгляд остановился на Растёбине почти сострадательно.
Поймите правильно, совершенно нет цели вас напугать или не дай бог против кого вас настроить, но стоит ли вам, так сказать, плясать под чужую дудку?..
Никите стало совсем не по себе от этого разговора. Вокруг да около, прощупывания, обиняки, заигрывания и тут же невразумительные угрозы.
Давайте прямо. О чём, собственно, речь?
О чём речь? Да об авантюрах ваших новых друзей
Не понимаю, о каких вы авантюрах. Ну, перебрал человек, ошибся дверью. С любым могло
Лебедев откинулся на спинку кресла, прошелся ладошкой по столу.
Хотел, чтоб вы чистосердечно, сами, но вижу Никита Константинович, взрослые ж все люди, расскажите, как дело было, в ваших же интересах рассказать.
Да что, по-вашему, я могу рассказать? Никита вдруг почувствовал, как горло пересохло, вспотели ладони, будто за ним в самом деле вина, и вот сидит, выкручивается.
Как ваш сосед в генеральский номер угодил.
Удивительно, почему вы меня об этом спрашиваете?
Хорошо. Ладно. Хотите по протокольному? Будем по-протокольному, комендант подался вперед, но теперь уже взял шариковую ручку, вытянувшуюся поперёк заготовленного листа.
Уточните вы из города во сколько возвратились? брови сурово сдвинулись, светло-карие глаза словно бы потемнели.
Часов в шесть.
Так, дальше
Поднялись в номер.
С кем поднялись?
С Позгалёвым, ключ у него был, он открывал. Ну да, Алик куда-то запропастился. Может, на лестнице отстал, может, ещё где
Видите ли, какая штука, Лебедев скользнул по ручке пальцами, перевернул, упёр в лист торцом, со слов Позгалёва вырисовывается немного другая картина. Капитан говорит, это была ваша совместная затея.
Затея? Какая еще затея?
Подшутить над товарищем.
Если б не уличающая улыбка напротив, Никита решил бы, что ослышался.
В смысле, подшутить?
Дословно, капитан утверждает, что придумал этот злой розыгрыш, вы же ему активно содействоваливместе пьяного мичмана к генеральским дверям, так сказать Ради шутки. Позгалёв же известный шутник.
Может, он с вами подшутил? Не мог капита каптри такого сказать.
«Каптри», хмм снисходительная улыбка. Лебедев вновь съехал пальцами по ручке, крутанул, упёр в бумагу стержнем, да нет, со мной кап-три был серьёзен, как на духу. А пошутил, выходит, чуть раньше. Значит, отрицаете? Ладно, вот вам бумага, изложите, как дело было.
С края стола подполз ещё лист, за ним персональная лебедевская ручка.
Никита отодвинул все это обратно.
Брови напротив досадно выгнулись.
Должен предупредитьоткажетесь, за вас вашу правду придется изложить мне, подкрепив показаниями главного свидетелякапитана Позгалёва. Выждал секунду, пытаясь уловить в мимике, глазах Растёбина решение. Сочувственно свёл брови. Вот что. Предлагаю так. Торопить вас не буду, до завтра терпит. Даю вам время подумать. Только надо хорошенько подумать. Кажется, пустяк, мелочь, а сколько честных, толковых да на таких вот пустяках поскользнулось. Приятного отдыха, не смею больше задерживать.
Растёбин встал оглушённый, направился было к двери, когда услышал:
Если честно, между нами, Позгалёву у меня веры нет. Скажу больше: я на вашей стороне. Остерегайтесь его. Я таких повидал. Человек без принципов, трепач, манипулятор А вам не завидую. Созреете к завтрашнему или не созреете, а докладную составить придётся. И рад бы замять, но процедура есть процедура.
В номере Позгалёва не оказалось. Брюки, рубашка, словно сброшенные впопыхах, валялись на койке.
Никита спустился к морю, высматривая лысину. На лежаках нет. Плещется в водичке, гад? Двинулся по волнорезу. Даже не злостьудушливая обида, растерянность, в которых беспомощно барахталась хлипкая надежда: может, мелкие лебедевские уловкипереврал, переиначил? Или того прощене так понял слова Яна? Но если правда? За что подлость такая?
У оконечности волнореза, на верхнем ярусе, показалась фигура. Ныряльщик, проворно вскарабкавшись на прутья-перила, распрямился; лысая голова сияющей каплей на синем шёлке неба, вместо плавок знакомые фиолетовые казённики до колен. Нервно тряхнул кистями, качнулся, словно ловя кураж от зыбкого равновесия.
Никита пошёл быстрей. Фиолетовый стяг трусов трепыхался уже над его головой, где-то в солнечном зените. Позгалёв по-прежнему раскачивался на стальном пруте, словно щекотал себе нервы, от скуки играл с опасностью. Может, и со мной сыграл от скуки? Двинул, как разменную пешку. Никита пытался разозлиться, дабы к разговору быть во всеоружии. Выходило плохо.
Позгалёв заметил его. Как ни в чем не бывало махнул лапой:
Давай сюда! Высота что надо!
Что ты сказал Лебедеву?!
Не боись, глубина тоже! прокричал, будто не расслышал.
Ты чё ему наплел?!
Ян коршуном присел на жердь, для равновесия вскинул руки-крылья.
Не понял, вертухай тебя развёл?!
Похоже, ты меня развёл!
Аааааап!!!
Железный прут звучно свибрировал. По водебыстрая тень, и следомоглушительный шлепок со взрывом брызг. Шумно фыркая, всплыл, лёг на спину. Блаженно улыбнулся, покачиваясь на волнах.
Все так и было. Алик ни при чем. Мы с тобой подшутили.
За себя говори! Никита гаркнул в воду, почувствовав, что вышло неплохо, вполне веско вышло.
Ян лениво подплыл. Ухватившись за ребро волнореза, низвергая потоки воды, выбрался. Угрожающе навис над Растёбинымбронзовая глыба в водяном крапе с зелёными бойницами глаз, в которых жужжит усмешка. Горбоносый морской центурион.
Я за язык не тянул. Ты давеча сам предложилбери. Расслабленной ладонью смахнул с мускулистого живота влагу, сощурился, дробя ресницами ультрафиолет.
Никита не сразу сообразило чём он. Попытался отмотатьчего такого предлагал?
Ты о чём сейчас? Может, пояснишь?
Помнишь, как вчера раздавал? «Самое-самоебери, пользуйся». Ну, я твой голос и взял.
Наконец, всплыли давешние пьяные клятвы.
Вон оно что. Это была фигура речи.
Ну, значит, плохо у меня с фигурами, Ян сожалеючи отвесил губу. Короче, тут ведь как: ты или с нами, или сам по себе. Я, грешным делом, подумал, с нами. Нет? притворно-разочарованная улыбка.
От растерянности Никита онемел. Через силу сглотнув, промямлил:
Лебедев докладную готовит. Обещал в штаб отправить. Что прикажешь делать?
Промямлил и тут же услышал малодушный свой лепет со стороны.
Что делать? Ян развел руками. Cолнечные ванны принимать, наслаждаться югом, девочек кадрить. Чего всполошился-то?
Всполошился? Да я не пойму, что ты затеял?!
Остынь. Никакой докладной он не отправит. Нечего и не на кого. У Мурзянова амнезия, ты, понятно, в отрицалово ушёл, а я вроде как шут гороховый. Кто в лес, кто по дровапутаница, детский лепет. Чтоб ты ходил, как мызарежимленные, а лучшечтоб своей тени шугался. Режимвот что Лебедеву нужно.
Зачем, тут чтоказарма?
А на всякий случай. Порода такаяслужебная сторожевая. Неужто я б тебя втравил, не зная лебедевских прихватцев?
Вот именновтравил.
А кто дуралея Мурзянова прикроет? Если не для него, побудь для себя героем. Запиндюрят же по несоответствию, без пенсии и крыши. Ему так нельзя, только по сокращению. Пенсия, уловил? Подаем рапорта и крекс-пекспо сокращению. Кляуза может все карты спутать.
Ты ж говоришь, никакой кляузы он не отправит. Твои слова?
Вот теперь, когда поди-разберись, кто там и что, не отправит. Следствием виновный не установлен. Замучается потом с кадрами переписываться, себе дороже. Да и кому клоуном охота выглядеть? Нас на реабилитации трогатьсчитай, глухой номер. Можно было б тебя, конечно, не впутывать, на себя взять, только Мурз это дерьмо так просто мне не отдаст, сразу всё вспомнит, подмахнет. А наверху три раза начхать, вникать не будут. Двинут обоих по плохой статье, и вся недолга. Наши с тобой голоса нужны, твой нужен, тогда и Мурза никто слушать не станет. А на пару как-нибудь отбрешемся.
Легко у тебя«отбрешемся».
Не дрейфь, говорю, зелёных сейчас не трогают, нехватка в вас, и так драпаете. Бумагу от вас подальше держатне дай бог под рапорт используете. Ты у нас выручалочка. И потом, не то время, толмач, чтобы бояться. Не то.
Держался Янубедительней некуда. Будь Растёбин настоящим мичманом, наверняка плюнул бы, успокоился, но он дрейфил законно: приди докладная в штаб, откроется же отцовский подлог, откроется.
Ладно, решишь прыгатьвыше неба не залезай. Справакамни. А наперёдосторожней с клятвами-то, не разбрасывайся. Благодари, что попало не в самые плохие руки, Ян повертел своими лапами. И с фигурами речи тоже аккуратней, фигурист. Улыбнулся беспечно, пошёл к берегу, оставив Растёбина злиться на себя за то, что сначала показал испуг, а теперь, вдобавок, против воли, как будто даже с ним соглашался.
Хмарь
За ночь погода испортилась. Лазоревую сочинскую сказку к утру завесило тяжёлой хмарью. Ветер нагнал туч, раскачал и вздыбил море, так что оно воистину стало чёрным, будто где танкер с мазутом перевернулся. Только чаек с крачками перемена погоды радовала. Птицы с ума сошли от такой зловещей красотыто взмывали к тучам, словно задирая косматых, то гонялись как полоумные над штормовыми гребнями волн за жёлтыми клочьями пены.
Алика выпустили вечером. Оливковый бланш под глазом облагородил его смазливую чернявость, добавив ей сумрачной глубины. Настроение у Никиты было паршивей некуда. Весь день он маялся, думая о предстоящем визите к Лебедеву. Клял отца за дурацкую идею с этой поездкой. Клял себя: ведь уступил, согласился, и теперь вот по-идиотски влип! В итоге, скованный страхом, никуда не пошёл, решилесли уж всё серьезно, и суждено позорно отсюда вылететькомендант сам вызовет. Лебедев вызывать не спешил.
Прошло два дня с момента происшествия в генеральском номере. Два дня тревожных мыслей, ожидания худшего и презрения к себе за эти страхи. Объяснительной комендант не требовал, выселять Никиту не выселяли. Лишь при случайных встречахслова, жесты, взгляды, Лебедев окутывал фирменным туманом тягостной неопределенности, заставлявшей Растёбина мысленно озираться.
Ждал вас с объяснительной, ждал. Ну что ж, теперь как выйдет. Дело движется, докладная в работе.
Хуже всего было гадать, зачем ему эти дешёвые приёмы: стращающий голос, суровый сдвиг бровей? Какую такую опасность может представлять онзеленый салага чтоб ещё и его зарежимить?
Позгалёв оказался прав: много не надо, чтобы начать шарахаться своей тени. Позгалёв же и выручалмрачные мысли, отравлявшие Никитино существование, при виде беспечной капитанской физиономии малость отпускали. Неужели план запутать коменданта сработал?
Ну что, пугает клещ? Не боись, страна уже другая. Кому дело до его бумажек? Прорвемся. Уже прорвались!
И вправду, успокаивал себя Растёбин, что Лебедев сделает? Отправит в штаб флота гневную кляузу? Смешно представить сей опус: «Посредством дезориентации в пространстве мичмана Мурзянова, находящегося в сильно нетрезвом состоянии, капитан третьего ранга Позгалёв и мичман Растёбин совершили тягчайшее преступление, выразившееся в нарушении покоя генерала Еранцева и его супруги».
Выставится же дураком, деятельным болваном. Каптри прав: только пугает клещ. Прочее надо выкинуть из головы, не дрейфить. Если уж вместе, так вместе.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Балаган
Местные, забрось их в северные широты, вряд ли окажутся стрессоустойчивы: под этим солнцем мрачная мысль не протянет и минуты, и какие тревоги не размягчит это теплое море? Разговор с Лебедевым забывался быстрей, чем Никита ожидал. А тут еще подводники и алкоголь
Когда с вечера не пили, а такое всё же случалось, они, встав пораньше, отправлялись на сочинский рынок. Бывало, в полном составе, но чащена пару с Аликом. Утренний город встречал шумом поливальных машин и пароходными гудками. Пахло асфальтом, соленым прибоем, прохладными цветами. Цветы были повсюду и благоухали, словно спеша надышаться про запас перед близким зноем.
Сначала ехали через тесные, холмистые окраинырайон Бытха, где налезали друг на друга аккуратные белёные домишки. Потом через центр, тут уже появлялся некий архитектурный простор, державшийся на раздрае стилей. Художественный музей, напоминающий греческий Акрополь; здание цирка, похожее на супницу; модерновый концертный зал «Фестивальный» с крышей-трамплином; в духе скупого конструктивизма тридцатыхрубленая коробка ЦУМа с неработающим фонтаном при входе; пара-тройка новеньких многоэтажек. Солнечно-парковый, домашний, уютный, беспощадно-зелёный, с резными тенями на тротуарах и щёлкающими о пятки шлёпанцами отдыхающих, ординарный, в общем, советский городишко, если б не липкий туман с моря и пышная субтропическая растительность. Хрущёвки, утопающие в магнолиях и олеандрах, разве не чудо?
Алик любил что-нибудь «сбацать»словечко Яна, склонявшего друга явить очередной кулинарный изыск. Особенно удавались мичману салаты на скорую руку. Всё смешивалось со всем, и получалось не просто съедобночертовски вкусно.
Мурз, сбацай макароны по-флотски.
В салат «макароны по-флотски», кроме спагетти, входили бананы, помидоры, паприка, зелёный горошек, грецкие орехи, лимон, сыр, петрушка. Никита и представить себе не мог, что несовместимое может так аппетитно сочетаться. Ингредиенты подбирались тщательно, исключительно с рынка. Алик долго вертел какой-нибудь болгарский перец в руках, мял, гнул, барабанил, придирчиво подносил к носу, разом обнюхивая и считывая по чёткости отражения качество продукта. Убедившись в первосортности, азартно торговался, ломая самых неуступчивых продавцов. В повадках его и без того сквозило немало хлопотливо-женского, а тут вылезала настоящая базарная баба.
Какое ж это бычье сердце? привередливо косился на исполинские помидоры, мелюзга, горох. Разве ж это виноградшкура хоть сапоги шей.
Сбив цену, мягчел, проворно убирал в пакет томаты-переростки и нежнейший кишмиш. Приглашал лотошника в Арзамас:
Приезжай в гости. Зайдём на наш рынок, поймешь, что такое «бычье сердце».
До овощей и городских видов Никите особого дела не было. Шататься с Мурзяновым меж базарных развалов он увязывался с несколько иной целью. Новое место лучше изучать не по фасадам, по лицам, подсказывал богатый опыт его гарнизонного кочевания. Где, как не на рынке, настоящие типажи, созвучные духу здешней земли? Духу жаркой сочинской земли были созвучны и тяжёлые грузинские подбородки, и вислые еврейские носы, и печальные армянские глаза. Здесь торгуют даже ассирийцы с греками, сообщал этнограф Алик. Ни греков, ни ассирийцев, впрочем, Растёбин не увидел, как ни докучал мичману. Мурзянов тыкал в заурядных, облепленных чумазыми детьми цыган, спутать которых нельзя было ни с кем. Хотелось, наконец, поглядеть на натурального сочинца. А лучше, чтоб ослепила взором красавица-сочинка.
Если видишь бледного, как мука, значит, местный, авторитетно заявлял Алик, какие-нибудь финны, наверное, и те черней; тутошние не загорают.
Никита принимал мурзяновские слова за чистую монету, записывая в тутошние всех неопределенной расовой принадлежности бледнолицых и матовокожих полукровок (до матовости хоть должны подвяливаться?) с глазами, изнуренными вечным поиском тени.
Девушки попадались и впрямь ослепительные. И каждый раз он был убежден (никаких сомнений) перед ним уж точно коренная. Мурзянов бился за какой-нибудь сельдерей, Никита тем временем выискивал красоту. Особо утруждаться не приходилось, на квадратный метр её было больше, чем в Москве.
Часам к десяти Алик затаривался. Они брали ещё трехлитровку бочкового жигулевского и шлив руке по авоськечерез весь город к воде, чтобы там, на обрывистом берегу, выпить пива с воблой. Солнце уже высоко, бисквитный корж тротуара проседает под ногами, мимо течёт благодушная курортная толпа. Кто приезжий, кто местный было уже не разобрать. В сравнении с суетливыми столичными пешеходами, затравленной рысцой перемещавшимися по асфальту Москвы, здешние советские граждане казались Растёбину настоящими патрициями, вальяжно прогуливающимися после приема терм. Сколько, интересно, в их раскрепощённостиот моря и солнца? Сколькоот нового времени? Пропорция была сложной, слишком много погрешностей: смех в южном воздухе звучит звонче, движения раскованнее, улыбки сочнее, прямей позвоночник. Относительно точным признаком того, что раскрепощённость навеяло не только южным климатом, были женщины за тридцать и дети лет до семи. По сравнению с Никитиным поколением, нынешние чада казались более говорливыми, любопытными, подвижными, наглыми. У женщин читалось проснувшееся после многолетней советской спячки желание выделиться из толпы. Улица взрывается вдруг ядовитой вспышкой, отчаянная модница лет тридцати пяти, облачена в какой-то ядовито-зелёный балахон, идет с горделивым вызовом, притягивая обалделые взгляды и создавая заторы.