Однажды, когда Авигдор и Двора сидели в горнице и нежно ворковали, вспоминая свою ладную юную любовь и годы супружеского благоденствия, вошла в дом немолодая и бедно одетая женщина. Робость и дерзость смешались в ее взгляде. Недоброе предчувствие кольнуло сердце Авигдора. Он знал худое и ждал развязки, и уж нельзя более скрывать от Дворы.
Мир вам, праведные родители, волнуясь, произнесла вошедшая.
Мир тебе, ответила Двора.
Мир тебе, повторил Авигдор, кто такая будешь?
Я мать, достойно ответила женщина, и голос ее дрогнул.
Не плачь и говори, сухо сказал Авигдор.
Зелда, моя дочь, в беде.
Ты пришла за помощью? спросила Двора.
Я пришла за честью!
О чем ты, бедная женщина? вновь спросила Двора и тревожно взглянула на мужа.
Сладкая жизнь и сладкое неведение. Берл склонил Зелду к греху!
О, горе! воскликнула Двора, и слезы брызнули из глаз ее.
Обратим его в радость. У меня и у вас, благородные родители, будет внук.
О, горе, горе
Вымогательство! возмутился Авигдор.
Сватовство! твердо заявила женщина.
Что это значит? спросила Двора, побледнев.
Берл хочет Зелду в жены, а девчонка хоть и любила другого, теперь смирится!
Наглость черни! вскипел хасид.
Мы не чернее вас!
Негодное наставничество Меира! возопил Авигдор.
Не горячись, милый. А ты ступай, добрая женщина, мы обдумаем дело.
Посоветуюсь с раби Айзиком. Возьми пока этосказал Авигдор, протягивая деньги незваной гостье. Та ушла, не взявши подаянья.
2
Некий хасид раби Меира, человек простой и небогатый, погиб и оставил вдову и двух детейсына и дочь. Милосердный Меир взял сына к себе в ученики, а дочь, красавица Зелда, осталась с матерью. Как-то Берл увидал ее и влюбился. В богатом доме его друга Ашера требовалась работница, Берл порадел, и Зелду приняли в дом.
Хасидоборец Шимон, отец Ашера, воспитал сына в строгих правилах. Ашер хоть и скатился в скверну просвещенчества, но душу сберег в чистоте, робел пред женщинами и на Зелду не глядел. Раби Меир знал ветреный нрав Берла и остерегал от греха. Но не цадик, а шальная недобрая сила правила страстями молодого хасида, и он зачастил к другу в дом, и не отходил от Зелды, и любезно говорил с ней, и жадно смотрел на девицу.
Случай, и открылось Берлу, отчего горячие его взоры не проникали в холодное сердце возлюбленной. Нравился ей простой парень, портной, да и тот был к ней чрезвычайно расположен. Зелде постыло прислуживать в чужом доме, хотелось хозяйничать в своем, и ожидала она желанной перемены в судьбе. Пылкий хасид решительно восстал против посягновения на любовь. Что стоит сыну богача тайно похлопотать о рекрутчине для бедняка?
Я уподобился царю Давиду!гордился содеянным Берл. Восторг прикосновения к величию помог хасиду выстоять в мрачные дни упадка духа, овладевшего потерявшей жениха Зелдой. Время играло в руку сильному. Я покорю ее сердце, а там, глядишь, и женюсь!раскидывал умом честный Берл. Лучше без любви, да один, чем многих сластолюбцев покушениядумала проницательная Зелда.
Шумные застолья у раби Меира неизменно украшало доброе вино. Оно прогоняло грусть и заботы, разглаживало морщины на лбу бедняка, располагало к беседе, звало к праведности. А разве без рюмки хорошей водки задастся хоровод с песней и танцем? И мудрая хасидская сказка не расскажется и не услышится без капли хмельного. Да и что такое душа без желудка и селезенки? Нет дела богоугодной компании до угрюмых хасидоборцев, величающих собрания у цадика сборищем пьяниц и обжор. От зависти не придумано лекарство.
Жизнелюбивый Берл на совесть держался сей важной грани хасидских традиций и неизменно окрылял себя чаркой. Небесный глас подстрекал его растопить огнем горького зелья лед в душе Зелды. Вера в успехлучшее снадобье против первых неудач. Да и у девицы сердце не каменное, и не век же противиться поклонению! Зелда не тянулась, боже сохрани, за лихим хасидом, но иной раз уступала и соглашалась пригубить.
Умно замыслен праздник пурим: свой к своему льнет. Не устоят ни просвещенец, ни хасидоборец в жестоковыйности их и вместе с хасидом пойдут глядеть на веселый пуримшпиль. Охочий до актерства Берл представлял Мордехая, а красавица Зелда нарядилась царицей Эстер. И читался свиток библейский, и подарки дарились друзьям и врагам, и грозили трещотки Аману, и источали сладкий запах гоменташи, и играли скрипки и флейты, и рекой лилось вино, ибо евреи пьют в этот великий день, покуда добро от зла не перестают отличать. Благодарные свидетели лицедейства без конца угощали артистов, и случилось меж Берлом и Зелдой то, что меж увенчанными славой Мордехаем и Эстер не случилось.
3
Догадываешься, что привело меня, раби Айзик? спросил Авигдор.
В нашем Божине тайн нет, ответил цадик.
Берл любит сирую и хочет жениться. Что посоветуешь?
Что Двора молвит?
Пчелка говорит, мезальянс не впрок нам.
Что не впрок-то?
Сам не пойму. Против она.
Мне донесли, мол, раби Меир за женитьбу стоит горой, сказал Айзик.
Не знаю, право, что и думать
От Меира умного слова не жди. Чтоб не ошибиться, поступай наоборот!
Твой совет?
Прост и не нов. Откупишься. Что делалось, то и будет делатьсяСоломоновы слова!
А чадо нерадивое?
Не медля найти ему достойную невесту!
Берл поспешил к цадику. Раби Меир встретил своего хасида строго.
Остережен и пренебрег! Мне донесли, мол, раби Айзик не хочет твоего и Зелды счастья. Не медля под венецглупости наперекор! воскликнул раби Меир.
Боюсь, не вырву у отца согласья
Против воли родителя грех восставать!
Как же быть мне, раби?
Завел кашурасхлебывай!
Авигдор вступил под низкие своды. Комната мрачна, как сама нужда. За столом сидит мать Зелды с шитьем. Гость уселся на скамью у стены. Прости меня, бедная женщина, я был невежлив с тобойпробормотал Авигдор. Молчание в ответ. Берл достоин осужденья. Мы с Дворой не менее виновны, продолжил. Хозяйка бледна, нема. Желание твое неисполнимо. Мир не изменить. На глазах женщины показались слезы. Прошу, прими отступные, сказал Авигдор, протягивая сверток, здесь много денег, очень много. Это наше с Дворой покаяние. Женщина, плача, придвинула сверток к себе. Авигдор вышел. Что делалось, то и будет делаться, вспомнилось ему.
Берлин, Антверпен, Париж
1
Закончилось пребывание Ицхака и сестры его Ревекки в украинском городе Божине. Пора возвращаться домой в Берлин, дабы не злоупотреблять гостеприимством божинского делового партнера, хасида Авигдора. Гости, завзятые немецкие просвещенцы, сверх коммерческой цели имели намерение получше понять восточных соплеменников на предмет осмеяния экзотического содержимого их хасидских голов и перевоспитания носителей оных.
Просвещенцы возвращались с добычейих сопровождали Дов и Маргалит, старшие сын и дочь Авигдора. Ицхак зазвал Дова, прельстивши его видами на открытие общего дела, а заодно надеясь свести умного парня с хасидской тропы. Ревекка же, желая вырастить миссионерку для продвижения на восток идей женской свободы, задумала залучить в гости Пнину, младшую жемчужину Авигдора, да дела сердечные внесли корректив. Маргалит, как и сестрица ее, увлечена была Ицхаком, и проделала некий трюк, и осталась Пнина в Божине, а Маргалит отправилась в Берлин, успокаивая совесть надеждой, будто осчастливила обеих. Утешениесамообмана свойство и цель.
2
Дорогой Дов, я хочу начать дело, и мне нужен компаньон с капиталом и головой.
Две эти вещи вместе не встретишь часто, Ицхак. Требуется помощь?
Нет. Я нашел сокровище, которое искал.
Неужто?
Побережем слова и время. Сокровищеэто ты, Дов!
Да ведь я хасид, дорогой Ицхак, я при родителе, он начертает мое будущее.
Я разглядел в тебе влечение к свободе, деньгам и действию.
Допустим. Но я взращен по-хасидски, льну к книге и синагоге.
В вольном краю натура раскрывается и рвет цепи воспитания.
Вера и семьяне цепи!
Сожалею, был резок.
Побережем слова и время. Излагай свой план, Ицхак.
Займемся алмазами. Драгоценные камни гранитьеврейская стихия. Откроем фабрику.
Капитал?
Обопремся на отцов.
Рабочие руки?
Наши потянут воз. Мы не чураемся полезного трудадокажем христианам.
Докажем христианам? Слышу просвещенца речь. Их любви нам не стяжать!
Их любви нам не стяжать? Слышу хасида речь. Мы не любви, мы равенства хотим!
Вернемся к делу. Начинать с чего?
Набираться знаний. Лишь выучкой блестящей алмазы заблестеть заставишь.
В Берлине всей затее быть?
Поначалу. ПотомАнтверпен. Там наше детище и разместим.
Мне нравится проект твой, Ицхак. Надеюсь, отец поддержит и денег даст.
Не сомневаюсь, Дов.
Ицхак и Ревекка вернулись домой. Дов и Маргалит очутились в гостях. Как разнятся Берлин и Божин! Где нет сходства, там различие бьет в газа. Ревекка с Маргалит разъезжают по чистым зеленым улицам. Гостья восторгается, и вздыхает, и ласкает тщеславие хозяйки.
Натан, отец Ицхака, был попечителем и благотворителем школы для еврейских отпрысков неимущих семей. Заведение наставляло питомцев на рабочий путь. В работе каждому своерадость бытия или забвение его. Лучшие выпускники готовились гранить алмазы в Антверпене.
Меж компаньонами было решено: Дов управляет выделкой товара, Ицхак продает его по всей Европе. Основали фабрику. Привезли рабочих из Берлина. Дело пошло споро. Заблестели алмазы, заблестели и золотые монеты с выручки. Хасид, однако, в некотором роде разочаровал просвещенца. Дов повелел пролетариям своим неукоснительно блюсти все богом заповеданное и трижды в день творить молитву. То ли натура пока не раскрылась, то ли цепи воспитания слишком крепкиразмышлял Ицхак.
3
Жакюный парижанин, сирота. Чтоб Гаврошем не стал, призрел отрока дальний родственник, лавочник. Торгаш не слыл ретивым боголюбцем: в талмуд не заглядывал, библию в руки не брал, в синагогередкий гость. Ухватками приказчика Жак овладел отменно, безбожие пристало к нему прочно, и он ни в чем хозяину не уступал.
Торгуя в Париже, Ицхак свел знакомство с наставником Жака. Да разве лавочнику по карману сверкающие камушки? Воистину, неисповедимы пути просвещенца! Не иначе, на почве неверия сошлись два мужа. Так узнал Ицхак о чересчур толковом приказчике, коего хозяин рад был сбыть. И берлинский коммерсант открыл Жаку новые горизонты, и увез в Антверпен, и определил на фабрику.
Дов объявил новичку, что отныне он зовется не Жак, а Яков, и перво-наперво надлежит ему вспомнить забытые молитвы. Сирота хоть и склонил главу пред властью силы, но сердцем остался верен духу прежнего житья-бытья. Не лебезил и просьбами покорными не докучал, лишивши владыку наслажденья сладостью благодеяний. Дов невзлюбил его: Ненашенский, чуждый, инородный!думал.
Парижанин приохотился к новому делу и уверил себя, что вернейшая тропа к хозяйскому расположению вьется сквозь дебри затейливого ремесла. Протеже Ицхака быстро набирал уменье, и вот уж он один из лучших, и алмазы, им ограненные, продаются задорого, и славным барышом полнятся кошельки компаньонов. Самая тонкая работа поручается молодому мастеру, а жалование положил ему Дов половинное. Чем важнее раб, тем крепче господина нелюбовь, и не удостоится чужак справедливости.
Хоть руководили парнем страсть к ремеслу и честолюбие мастера, а все ж похвал хотелось. В признании заслуг их истинность. Раз представился случай исключительный. Поздним вечером, последним покидая храм труда, Жак привычно огляделсянет ли где беспорядка, и увидел, что хозяин позабыл запереть алмазы, на продажу приготовленные. Бдительный труженик собрал драгоценности в шкатулку и замкнул ее в неприступном железном шкафу.
Ранним утром, вспомнив, что не закрыл на ключ добро свое, Дов в страхе примчался на фабрику, а там все перевернуто вверх дном. Как мел, стал бледен хозяинночные грабители побывали здесь. Первой ласточкой явился Жак и тотчас кинулся к железному шкафу, и достал шкатулку, и, ликуя в сердце своем, подал хозяину сбереженное богатство. Дов обнял, расцеловал спасителя. Я на коне!подумал Жак и возрадовался. Я на коне!подумал Дов, и горечь затопила душу. Яков, чужой и немилый, уберег мои сокровища. Исправил мой просчет, возвысился надо мною. По праву ждет награды и похвал. Как вынести такое?
Все меньше работы хозяин поручал Жаку, все больше изъянов находил в ней. Доколе терпеть твою нерадивость, разоритель?восклицал он, кипя праведным гневом. Наконец, Дов указал на дверь изумленному парижанину, а вскоре три новых мастера, богобоязненных и на полном жаловании, с успехом заменили отверженного.
Так не поступают со своим! сказал Ревекке Ицхак, узнавши дело Жака.
Так не поступают и с чужим! поддержала сестра.
Довудача наша или ошибка?
Онурок нам. Позаботься-ка о Жаке, братец!
Уж нашел ему место получше.
Идеал
1
Как-то в некоем украинском городке, в субботу, шел по главной улице цадик в окружении почтительных учеников его. Раби витийствовал, а юноши подбирали перлы, сыпавшиеся из мудрых уст. Навстречу благородному кружку двигалась шумная ватага молодых местных просвещенцев с берлинским заводилой во главе. У каждого во рту папироса, а у верховода и вовсе сигара в зубах. Хасиды, казалось, хотели испепелить гневными взглядами нечестивых соплеменников, осквернителей святого дня. Острослов берлинер, желая посмеяться над цадиком, спросил, существует ли законный способ курения в субботу. Раби не полез за словом в карман и посоветовал лицемерам курить, держа огненный конец папиросы во рту. И обе компании разразились смехом. Хасиды смеялись над ответом на глупость, а просвещенцы смеялись над глупостью ответа.
Ицхак, молодой берлинский делец и литературный дебютант, адепт доктрины просвещенчества, приостановил чтение сочиняемой им сатиры на хасидов и вопросительно оглядел слушателей. Ревекка, сестра мятежного писателя и сама радикалка в воспитании нового еврейства, внимала брату с восторгом. Лицо главы семейства Натана выражало умеренное одобрение. Мерав, мать Ицхака, умилялась таланту сына, но зубоскальство его скорее печалило, нежели веселило ее. Христианский друг Ревекки, барон Шпигель, присутствовавший на чтении и плохо знакомый с предметом, изобразил на физиономии интерес к нему. Сумятица поднялась в душе Маргалит, дочери хасида из Божина.
Поездка на Украину в Божин просветила вас, дорогие мои Ицхак и Ревекка! по-отцовски благосклонно заметил Натан, какие еще курьезы вставлены в книгу? Ободренный сочинитель вновь обратился к исписанным листам.
Много занятного открылось слушателям нарождающегося опуса. Не ладят меж собой божинские цадики раби Меир и раби Айзик, сманивают хасидов друг у друга, и изобретательны в кознях, и не чураются доносительством. Известен богатый раби, который живет, как князь, и слуги, и карета, и дом роскошный у него, а хасидам своим проповедует упоение бедностью. А некий властитель дум убедил доверчивых питомцев, будто, обратившись невидимкой, запросто заходил в императорский дворец и колол владыку ножом и заставил его отменить вредный для иудеев указ. Возомнили себя хасидские наставники спасителями, и исцеляют-де они от любой болезни, и будущее предрекают. Барон Шпигель освежил ум новым знанием, но в глубине души не одобрил самообличительный пыл друзей-израильтян.
Цель сочинителяразбудить способных думать, изрек Натан, потрепав сына по плечу.
Рука писателя сжимает факел славы народа, выпалила Ревекка.
А извлечет ли читатель из книги то, что задумал автор? скептически заметил барон.
Хвала писателю, знающему, чего писать не следует, сказала Мерав за себя и за Маргалит.
2
Ицхак постиг норов украинского еврейства в деловой поездке в Божин к богачу и хасиду Авигдору. Начинающего берлинского коммерсанта сопровождала сестрица его Ревекка. Местный магнат поручил старшей дочери Маргалит, недавно лишившейся мужа, вести дела с визитером. Молодая вдова не столь горевала о нелюбимом супруге, сколь терзалась душевным одиночеством, и не надеялась найти средь божинских мужчин достойного ее ума и страсти. А явись любовьи конец одиночеству!
Хваткая Маргалит тонко провела торговые переговоры с Ицхаком. Она увлеклась изысканностью его манер, и живостью мысли, и обширностью познаний, и, ей казалось, встретила мужской идеал. Как не похож этот злой на работу честолюбивый европеец на бездельных и довольных жизнью и собой хасидов!