Ибн Якуб махнул рукой, подзывая Хасинто, и двинулся к дому.
Добро пожаловать.
Он распахнул правую от прохода дверь. Значит, левая вела к его жене. Постарался лекарь: такой маленький дом все же разделил на две части, как у них, у сарацинов, положено.
Комната ибн Якуба выглядела странно: здесь не было ни стола, ни скамеек, ни табуретов. На полках возле стены лежали книги: свитки и кодексы. Почитать бы! Но просить у мавра стеснительно, к тому же многие из них, если не все, наверняка написаны по-сарацински.
На толстом сером сукне, застилающем пол, были разбросаны подушки и торчали несколько цветастых валиков. Ибн Якуб опустился на один из них, а второй придвинул к себе и, кивнув на него, сказал:
Садитесь.
Хасинто послушался.
Ну, что с вами приключилось, юный идальго? В чем хворь?
Ни в чем. Я бы не стал вас беспокоить, но дон Иньиго велел.
Разве просто так ему показалось, что вы захворали?
Нет Наверное, нет. Он потрогал мой лоб, сказал, что горячий.
Ну не рассказывать же мавру, как дурно Хасинто сражался и как опозорился!
Ясно протянул врачеватель и приложил ладонь к его лбу.
Противно! А ведь когда прикасался сеньор, было даже приятно.
Дерьмо! Он опять не о том думает!
Ибн Якуб припал ухом к его груди, замер, потом отстранился и велел открыть рот. Заглянул в него и пробормотал:
Да вроде вы в порядке Может, просто солнце голову напекло?
Да, наверняка! ухватился Хасинто за объяснение. Оно же пылает, как в полдень в середине лета!
Лекарь прикусил нижнюю губу и задумался. Потом покачал головой.
Нет. Только из-за этого сеньор не отправил бы вас ко мне. Признайтесь, в чем недуг? Прошу, не утаивайте. Иначе придется спрашивать у дона Иньиго, но зачем его беспокоить лишний раз?
Хитрющий мавр! Нашел способ выведать правду! Точнее, полуправду. Ведь даже сеньор не догадывался, что случилось с Хасинто, почему сегодня он показал себя никчемным слабаком. Впрочем, лекарю и полуправду знать незачем. Надо что-то придумать
Я не утаиваю. Нет хвори. Просто дурной сон приснился. Кошмар. Такой страшный, что и с утра не давал покоя. Я вспоминал его, и сразу бросало то в дрожь, то в холод.
А ведь он даже не соврал!
Что же вам снилось?
Теперь соврет. Придумать бы, что врать и как. Отмалчиваться опасно: вдруг лекарь и правда полюбопытствует у сеньора.
Мне снилось Сложно рассказать такой ужас. Была война Только не с людьми, а с этими с чудищами. Да. Демоны и чудовища полезли из преисподней! Как муравьи из муравейника. Не было им числа! Потом огонь из земли вырвался! Такой яростный, могучий, что Что колодцы высохли, а вода в реках и озерах запылала подобно трухе. А потом потом Но я забыл сказать: людей и коней пламя не убивало, но жгло. Жгло так сильно, что смерть казалась милосерднее. Я видел мои руки обгорели, почернелии все равно сжимали раскаленный меч. Я пытался сдержать крик, но все равно кричали вокруг меня тоже кричали: воины и крестьяне, женщины и дети. А демоны Их становилось больше и больше. Одни походили на восставшие трупы. Воняли сильнее, чем гарь, кровь, обугленная кожа. Другие демоны были огненными. Стоило коснуться их шкур оружием, и оно плавилось, а древки стрел и копий вспыхивали, как щепки. Еще встречались чудища, которые были темнее тьмы. Только глаза алели. Этичерные, бесплотныепоглощали людей в себя. А другие рвали женщин на части и пожирали детей. Пасти, клыки, когти Они мелькали быстро-быстротолько успевай уворачиваться! Хуже всего, что я знал: мыпоследние защитники. Если падем, весь мир окажется во власти дьявольских отродий. Только мы могли им противостоять! И не могли Так много их было! Легионы!
Кто этомы? спросил ибн Якуб.
Пожалуй, Хасинто слишком увлекся, расписывая якобы сон. Даже сам чуть не забыл, что этовыдумка. Ну и ладно! Отступать все равно поздно.
Ну, мы Я. Мои вассалы. Дон Иньиго и его подданные. И много кто еще Мы сражались и знали, что умрем. Сражались почерневшими руками, кричали сгоревшими ртамии все равно не сдавались! Надеялись на чудо. Из последних сил превозмогали муки и бились, бились
В горле запершило, и Хасинто закашлялся. Умолкнув, отвернулся к окну. За мутным стеклом пылало злое солнце, а здесь, внутри, царила приятная прохлада. Нежная, умиротворяющая. Захотелось пододвинуть к себе подушки, разлечься на них и уснуть. Крепко, без сновидений, тем более позорных.
Ну, и чем все закончилось? спросил ибн Якуб, и Хасинто вздрогнул.
А? Что?
Сон. Чем он закончился?
Mierda! Хасинто сам не знает! Хотелось бы придумать, будто воины одолели демонов, но нельзя: будет неясно, чем сон так его напугал.
Из Преисподней появилась нагая блудница верхом на громадном змее, и сила демонов умножилась. Один из них навис надо мной, разинул пасть. Я его рубил, рубил, а он не умирал! С его клыков стекала желтая слюна. Как гной желтая Смрад чуть не сбивал меня с ног. Потом чудище вонзило когти в мою грудь, и я понял: пришла смерть. Понял, что никого не защищу и не спасу: ни матушку с братом, ни моих людей, ни сеньора Такое противное чувство беспомощности Тут я и проснулся. От собственного крика.
Ибн Якуб долго и в упор смотрел на Хасинто. С недоверием? Изумлением? Любопытством? Не разобрать. Наконец лекарь покачал головой, поцокал языком и пробормотал:
Из вас вышел бы славный сказитель
Что?!
Ибн Якуб усмехнулся уголком рта. Кажется, с недоверием. От возмущения Хасинто даже чуть привстал и подался вперед. Лекарь замахал руками и воскликнул:
Нет-нет, я не хотел обидеть! Понимаю: вы рыцарь, а не сказитель. И все же, пока вы говорили, я заслушался. Будто это не сон, а
Вы что, не верите?!
Верю, конечно, верю, голос мавра был мягким, примирительным. Просто вы так рассказывали будто легенду или балладу.
Сон был очень страшным. И ярким, проворчал Хасинто. Поэтому хорошо запомнился. Поэтому я так долго о нем говорил. Поэтому все утро о нем помнил. Волновался. А сеньору показалось, будто я болен.
Может, так и есть. Душевные волнения, знаете, иногда сказывается на теле. Человек полагает, будто плоть захворала, а на самом делесердце неспокойно.
Лекарь прав: сердце неспокойно, еще как неспокойно. Терзают сомнения, стыд, страх и еще что-то неуловимое. Какое-то неясное томление. Ноет, тянет в душе.
Чтобы дурной сон не повторился, пожуйте на ночь мяту. Дивно успокаивает разгоряченное тело и смятенный ум. Она и здесь, при замке, растет. Видели? Знаете, как выглядит? Сорвите несколько веточек и
Я что, по-вашему, должен копошиться среди травы? Как женщина или какой-то крестьянин?! Ладно в походе но здесь?! На глазах у рыцарей, у черни?!
Ибн Якуб покачал головой и усмехнулся.
Надо же Я не первый год в этих землях, а все равно порой забываю о здешних нравах. Извините, юный идальго. Конечно, вы правы. Но ведь можно приказать слугам, и они все сделают.
Верно. Почему Хасинто сам не догадался? Прежде чем возмущаться, стоило подумать. Правда, он в таком состоянии, что голова работает плохо.
Да. Так и сделаю. Спасибо.
Вот и все. Самое время уйти, но не хочется. Да, он думал молиться весь день, но это было до позорной тренировки и до перепалки с Ордоньо. Сейчас же молитва вряд ли поможет. Когда в голове столько больных мыслей, и они мошкарой кружатся в голове, камнем ложатся на плечи, успокоиться все равно не выйдет. А вот отвлечьсяможет быть.
Ибн Якуб смотрел выжидающе, Хасинто молчал и не двигался с места.
Я могу еще чем-то вам помочь?
Не думаю, но
Взгляд упал на книги, и в памяти промелькнули мавритенок Ибрагим, письмо, которое Хасинто не смог прочесть, и де Лара, говорящий по-сарацински. Вот онавозможность научиться сарацинскому языку, а заодно на время забыть о срамном видении. Пусть сейчас он бесполезен на воинской площадке, зато может принести пользу впоследствии, если выучит наречие мавров. Понимать, о чем говорят между собой враги, очень важно.
Ибн Якуб! А все эти книги на вашем языке написаны?
Многие, но не все. Есть и на латыни. В карих глазах лекаря читался вопрос. Почему вы спрашиваете?
Да так А о чем они?
О разном, теперь недоумение прозвучало в голосе.
А вы можете научить меня вашему наречию? Говорить на нем, читать?
Возможно Только зачем это вам?
Просто интересно. Хасинто пожал плечами и добавил: Тогда я сумею прочесть ваши книги. Если позволите, конечно. В замке книг мало. А те, что были, я уже прочел. Не один раз.
Мавр хмыкнул, склонил голову набок и уставился так, будто у Хасинто была песья голова. Неприятно ощущать на себе подобный взгляд.
Если я прошу слишком много, так и скажите.
Нет-нет, что вы! Просто ибн Якуб покрутил пальцами в воздухе: похоже, подбирал нужные слова. Просто я не ожидал Видите ли, многие рыцари кое-как изъясняются на нашем языке. Этого им хватает. Лишь двое просили, чтобы я научил их говорить лучше. Но читать?! Вы первый.
Это плохо?
Всего лишь непривычно, лекарь улыбнулся. Я буду рад вас учить. Но согласен ли дон Иньиго? Вдруг не одобрит, что его оруженосец тратит время на
Я у него спрошу! Завтра же. А сегодня он все равно освободил меня до вечера.
Вы что же, хотите начать прямо сейчас?! глаза ибн Якуба округлились.
Ну да. А что? Или Вот ведь! Он повел себя, как последний себялюбец! Конечно, если вы не заняты А если у вас есть дела, то не смею вас отвлекать. Приду в другой раз.
Пока что я свободен. А за кобылой найдется, кому присмотреть. В этом ваш друг был прав.
Гаденыш не друг, а враг. Жаль, нельзя сказать об этом лекарю.
Так вы согласны?
Да, он вытянул руку и указал на Хасинто. Ma esmouk?
Чего?
Я спросил, как вас зовут. Ma esmouk. Повторите. А потом я скажу, как ответить.
Ma esmouk с трудом выговорил Хасинто.
Ну и наречие! Язык сломаешь!
Видимо, мавр скучал по родной речи, потому учить ему оказалось в радость. Они прерывались только на еду и краткий отдых. Хасинто вышел из дома лекаря, лишь когда отзвучал созывающий к вечерне колокол. Нехорошо опаздывать на службу, но и жалеть об этом поздно.
Дневной зной уже растворился в вечерней прохладе, вот-вот грозящей перерасти в ночной холод. Теперь-то Хасинто не жалел, что на нем плотная камиза и шерстяная котта.
Пройдя несколько шагов, он остановился: до ушей донесся смутный шум.
Сейчас?! Вечером?! Неужели что-то стряслось?
Он бросился к воротам, но, добежав, вздохнул с облегчением. Ничего страшного, никакой опасности. Всего лишь крестьяне. Они переговаривались, галдели и, мешая друг другу, тащили сырные головы, масло, вино, корзины с овощами. Кое-кто пытался справиться с перепуганными козами, свиньями, овцами. Ясно: день сбора податей, вот соларьегос и запрудили двор. Как не вовремя! К внутренним воротам не пройти! Благо хоть расталкивать крестьян не пришлось: сами догадались, что нужно уступить дорогу кабальеро, тем более знатному. Только одна девица в длинном драном плаще ничего не поняла. Она и ее огромная корзина перегородили вход на мост. Крестьянка таращилась куда-то в сторону и не заметила Хасинто, даже когда он приблизился. Вот дуреха! Однако толкать, обижать женщину негоже, пусть и простолюдинку. Тем более такую хорошенькую.
Позволь пройти, милая, бросил Хасинто.
Девица вздрогнула и повернула голову.
К-как вы меня назвали, господин?
Ее лицо стало пунцовым: не иначе, она сильно засмущалась. Что ж, это даже приятно и слегка волнующе.
Я сказал: милая дева, позволь пройти, повторил Хасинто с небрежной лаской.
Я я Я не дева! Я мальчик! Мальчик!
Она он распахнул плащ, показывая одежду. Мужскую.
Что за Дьявол! Такое чувство, будто сначала в ледяную воду окунули, а затем кипятком ошпарили. Девица и впрямь оказалась мальчишкой. Как Хасинто мог перепутать? Ну да, глаза большие и невинные, волосы то ли собраны в хвост, то ли заплетены в косупод чепцом не видать. Мягкий овал лица Однако на верхней губе пробивается пушок, почти неразличимый в сумерках. Неудивительно, что Хасинто его не заметил, и все-таки В иное время он посмеялся бы над своей ошибкой, но не сейчас.
Мальчишка процедил Хасинто, а помолчав, рявкнул: Смотришься, как девка! С дороги!
Он отпихнул юнца, вдогонку отвесив ему подзатыльник, потом в сердцах пнул корзину. Та опрокинулась. Свекла, репа и капуста покатились по земле. Малец бросился их собирать, но Хасинто не стал на это смотреть: отвернулся и наконец-то двинулся по мосту к воротам.
На внутреннем дворе было тихо. Слуги закончили работу и вместе с жителями замка либо слушали вечернюю мессу, либо разбрелись по домам и комнатам. Только огромный сутулый Пакито все еще сметал с каменных тропинок мусор и убирал лошадиное дерьмо.
Пакито!
А?
Мужчина повернул обезображенное оспой лицо и приблизился.
Знаешь, как выглядит мята?
Конечно, господин.
Ну так собери ее для меня, будь добр. А когда закончится вечерня, жди у входа в замок. Запомнил? Ничего не перепутаешь? Хасинто сделал паузу и повторил медленнее: Соберешь мяту, дождешься у входа и отдашь ее мне.
Да, господин.
Пакито туповат, зато трудолюбив и всегда готов услужить. Главное, правильно и по-простому объяснить, что от него требуется.
Хорошо. Можешь идти.
Слуга вернулся к своему занятию, Хасинто же направился в часовню. Приоткрыл дверь, скользнул внутрь и, стараясь двигаться неслышно, юркнул на свободное место.
Падре начал читать очередную молитву, а Хасинто непроизвольно глянул на господские места. Лишь два из них были занятытам сидели донна Беренгария и ее муж. Значит, дон Иньиго решил пропустить службу.
Где он сейчас? Может, в своих покоях? Или опять уехал на озеро, а вернуться не успел? Или еще куда отправился?
Какая разница! Хасинто не должно это волновать! Де Ларарико омбре и сеньор. В своих землях властен делать, что хочет, находиться там, где хочет.
Если он уехал на озеро, то с кем? С Гонсало? Но тот плавать не умеет Может, в одиночку отправился? Лишь бы не с гаденышем! И только бы не утонул!
Спокойно. Ничего не случилось. Даже хорошо, что сеньора нет. Иначе после мессы пришлось бы подойти к нему, смотреть на него, говорить, краснеть Целый день прошел, а за давешний сон до сих пор стыдно.
После службы Хасинто остался у двери, оглядывая выходящих и пытаясь решить, у кого спросить о сеньоре. Не допытываться же у каждого воина. Вот бы Гонсало показался или кто-то из пажей
Где они? Где оруженосец, где Сантьяго и Фаусто?
Неважно. Довольно ждать. Спрашивать тоже ни к чему. Если Хасинто понадобится сеньору, тот отправит за ним кого-то из слуг. К тому же де Лара вполне может быть в замке и готовиться к трапезе. Может, и пажи, и Гонсало там. Хасинто тоже пойдет в замок. Заберет у Пакито мятулишь бы слуга ничего не забыл и не перепутал, а потом выяснит, есть ли какие-то поручения.
Он вскинул подбородок, отошел от двери и хотел двинуться прочь, но тут на выходе появился идальго Васкес с женой и оруженосцем. Хасинто не выдержал, шагнул ему навстречу и коротко поклонился.
Доброго вечера, идальго Васкес. И вам, прекрасная донья. Благословит вас Господь.
Донья ответила милой улыбкой и изящным кивком, а идальго сказал:
Спасибо, Хасинто. Надеюсь, и ваш вечер пройдет недурно.
Теперь можно спросить о том, что интересует.
Я искал дона Иньиго. Вы знаете, где он?
Знаю. Завтра он устраивает соколиную и псовую охоты. Но сам уехал уже сегодняпоставить лагерь. Ну, для дам и вообще.
Сам? Зачем? Есть же слуги.
Васкес пожал плечами.
Так захотел. Взял трех прислужников, Гонсало и пажа
Которого? вопрос сорвался с губ прежде, чем Хасинто взял себя в руки.
Этого, рыжего. Ордоньо.
Обида оцарапала сердце, заполнила душу, переросла в негодование.
Как мог де Лара так с ним обойтись? Освободил до вечера, а сам в это время уехал на охоту! Ни словечка не сказал. Да еще гаденыша взял с собой. Гаденыша!
Кхм Гарсиас, вы еще что-то хотели спросить? Если нет, то мы пойдем. Моя супруга утомилась.
Да уж, Хасинто повел себя невежливо: стоял и молчал, не подумав, что задерживает Васкеса и его жену.
Да, конечно. Спасибо вам и простите, что побеспокоил.
Ничего, бросил идальго и, уже уходя, добавил: Не огорчайтесь: на ваш век хватит и охоты, и войны.
Легко ему говорить! В отличие от Хасинто, он себя пустым местом не чувствует. Не о нем сеньор забыл и уехал, даже поручений не оставив.