Она вздохнула. «Скоро промчался 47-й год; также скоро промчится и 48-й; скоро протекут многие годы, пожирая друг друга, приходя на смену друг другу. И мы незаметно пролетим пространство жизни на крыльях времени, незаметно прилетим к самым вратам в вечность! Стареюсь, мне представляется, что время сделалось торопливее! Спешит, спешит!.. Остановись! Дай нам вглядеться в себя, и подробнее узнать волю Божию, приготовить себя к вечности, как к вечности! Не внимает неумолимое! Не удостаивает умоляющих егониже взгляда! Летит!.. Человеки! вам заповедал Бог: бдите! вам сказал Бог о времени: дние лукави суть (Еф.5:16)».
Энни и правда осталась все та же. Как когда ей когда-то было двадцать. Потомтридцать. Сорок И вотза восемьдесят. Молчаливая. Спокойная. Сильная какой-то особенной, хрупкой силой. И таким же, как был, оставался Дирк Лесс. И они с ним вдвоемтоже: «Как в воде лицок лицу, так сердце человекак человеку» (Притч. 27:19). А жизнь шла. И шелестела и шумела березовая роща. «Кладбище», вспомнила Энни.
«Кладбище»
После многих лет отсутствия посетил я то живописное село, в котором я родился. Давно-давно принадлежит оно нашей фамилии. Тамвеличественное кладбище, осеняемое вековыми древами. Под широкими развесами дерев лежат прахи тех, которые их насадили. Я пришел на кладбище. Раздались над могилами песни плачевные, песни утешительные священной панихиды. Ветер ходил по вершинам дерев; шумели их листья; шум этот сливался с голосами поющих священнослужителей.
Услышал я имена почившихживых для моего сердца. Перечислялись имена: моей матери, братьев и сестер, моих дедов и прадедов отшедших. Какое уединение на кладбище! какая чудная, священная тишина! сколько воспоминаний! какая странная, многолетняя жизнь! Я внимал вдохновенным, Божественным песнопениям панихиды. Сперва объяло меня одно чувство печали; потом оно начало облегчаться постепенно. К окончанию панихиды тихое утешение заменило собою глубокую печаль: церковные молитвы растворили живое воспоминание о умерших духовным услаждением. Они возвещали воскресение, ожидающее умерших! они возвещали жизнь их, привлекали к этой жизни блаженство.
Могилы праотцов моих ограждены кругом вековых дерев. Широко раскинувшиеся ветви образовали сень над могилами: под сенью покоится многочисленное семейство. Лежат тут прахи многих поколений. Земля, земля! сменяются на поверхности твоей поколения человеческие, как на деревьях листья. Мило зеленеют, утешительно, невинно шумят эти листочки, приводимые в движение тихим дыханием весеннего ветра. Придет на них осень: они пожелтеют, спадут с дерев на могилы, истлеют на них. При наступлении весны другие листочки будут красоваться на ветвях и такжетолько в течение краткой чреды своейтакже увянут, исчезнут. Что наша жизнь? Почти то же, что жизнь листка на древе!
II
Энни обернулась на шум и движение. К ней спешила невестка. И она. Девочка, которую бабушка узнала бы через все расстояния и дали. Тоненькая и хрупкая птичка. Пелагея. Петра. Приехала. Дорогая пташечка. Ясноглазая, светлокудрая ее Василиса Прекрасная. Что ж без Финиста Ясна Сокола, поняла вдруг Энни. Двое из ларца, братик и сестренка Она обняла ее, кинувшуюся к ней на шею, она боялась спросить и должна была спросить.
Павлик, Петя?..
Петра отступила от объятий. Просто сами собой разжались руки.
А разве Мне мама ничего не успела еще сказать. Разве он не приехал? Я думала, он ведь здесь. Я добиралась сама с мужем, там в России все так перепуталось. Но я верила. Я всю дорогу верила, что ему тоже удалось выбраться. Бабушка Энни! Скажи, мама!
Мама не сказала. Мама тоже стояла, оглушенная правдой. Она не подумала. Она слишком обрадовалась. Она увидела Петю, и, значит, Павлик тоже ведь должен был быть где-то рядом.
Петра отвернулась. Петра стояла и смотрела на березовую рощу, и на глаза наворачивались слезы. Она была в этой полыхающей России. Если Павлик не приехал, то там ведь невозможно такому, как ему, остаться в живых. Прежнему офицеру царской армии. За Веру, Царя и Отечество
Володька бежал от дома. Он задержался где-то там, знакомился с папенькой и дедушкой, и сейчас они тоже бежали сюда. Ее Володя. Подбежал. Помахал письмом. Это было чудо. Пока они были здесь, как раз пришло письмо. Из России. Только чудо ли или беда?.. Кто там и что написал?.. Россия ведь, эта покинутая Россия, кромешный ад.
Не знала та береза,
Дороги на краю,
Что в лютые морозы
Затем красу свою
Сибирскую «корицу»
Белила и спасала
Чтоб русская Царица
На ней письмо писала
За все благодарю
Небесному Царю.
..
Стояла та береза
России на краю,
За тын, за плен, за слезы
За все благодарю.
А если малоплену,
А если многотыну
Сам назови мне цену
А если скажешь: сына
Под кончиком пера
Коробится кора
Стояла та Россия
Обрыва на краю.
И если скажешьСына
За всё благодарю,
Мама не решилась открыть. Передала бабушке. Бабушка, открыла, прочла и передала маме. Мама читала, а Петра смотрела на бабушку и старалась понять. Бабушка не была рада. Ее серо-зелено-карие глаза были какие-то серьезные и печальные. А потом она отвернулась. Как только что было отвернулась и сама Петра. Как стоит серьезный и печальный Володя.
«По сравнению с вечностью Все мы молоды, и все мы стары», подумала Энни. И она. И Павлик. А сколько лет и сколько зим ты прожил на этой земле, в конечном итоге неважно, как говорил батюшка как-то на панихиде. Главноеуспел ли ты в своей жизни прийти к Богу. Войти в вечность. «Вечность!.. Туда утекли все предшествовавшие нам времена; в этой пропасти скрылись все миллионы людей, сменявшиеся поочередно на лице земли; пред нею, пред ее взорами родился мир, размножилось человечество, образовались племена, народы, царства; пред ее взорами уже многие цветущие царства обратились в пустыни, многие великие грады сравнялись с землею, вросли в землю, покрылись ею; пред ее взорами пустыни безлюдные, леса дремучие, болота непроходимые соделались цветущими жилищами человеческого общества, многочисленного, образованного, шумного На все это смотрела, смотрит равнодушно с холодной суровостиювечность. Ничто ее не насыщает и ничто не насытит. Все в ней должно исчезнуть: всеее жертва; на все глядит она, как жаркое вешнее солнце на хрупкий, слабый вешний снег»
Но какая она зеленая, эта белоствольная роща. Как шумит. За него и о нем. За Павлушку и о Павлушке. Где-то там, посреди березовых рощ России. Вот они, эти навернувшиеся слезы Петры. Теперь и у неетоже. «Милосердый Бог Сам да утешит вас! Да утешит вас мысль, что невинный юноша, чистый, как Ангел, неуспевший оскверниться никакими нечистотами земными, ушел, унесся в безопасное пристанище, в небо. Там ничто и никто не будет наветовать его благополучия! Тихо и счастливо текущая, неутекающая, неумаляющаяся вечность преобразилась в день один для наследников блаженной вечности. Там несменяющаяся радость, там неумолкающий праздник, там пир, уготованный от века и на веки Царем царейБогом. Туда поспешно отлетел юноша, призванный великим учредителем пира, Создателем человеков. Кто может воспротивиться всемогущему призванию Всемогущего? Лишь тварь услышит повеление Творца своего, спешит мгновенно раболепно исполнить его. Очами веры посмотрим на милого юношу, шествующего по воздушным пространствам к небу! Очами веры посмотрим на чистого юношу, водворяющегося на небе и от радостей его забывающего о всем земном! Проводим его горячею молитвою и горячими слезами! Принесем в память его молитву и слезы! Землястрана плача; небострана веселия. Небесное веселие вырастает от семян, посеваемых на земле. Эти семена: молитва и слезы».
Мама отдала письмо Петре. Посуровевшая и вздохнувшая. Для нее уже не было. Ничего не было. Ни этой березовой рощи, ни этого дня. Была только боль. На вдохе и выдохе. На сегодня и на завтра. На землю и на небо. На веру: «Покорите ум и сердце ваше воле Божией, премудрой и всеблагой: в этой преданности вы найдете успокоение и отраду для души вашей. Бог взял возлюбленное дитя ваше на небо, и вместе с ним взял туда ваш ум и сердце. Тамхорошо».
Петра взяла конверт. Чужой, незнакомый почерк. Выпала та памятная фотокарточка с ее надписью на оборотной стороне: «На многая лета. На вечную память». И приписка чужой рукой: «Из Владивостока. Вечная память». Тот, другой красноармеец из патруля, оказывается, забрал и отослал эти бумаги. Вместо Василька. И за Василька. Как когда кто-то падает в стрелковой цепи, и на его место заступает другой.
Конверт выпал из ее рук следом за выпавшим снимком. Она подняла фотокарточку. Это будет память. И все. И большеничего. Только слезы. Только эти соленые, горькие слезы, которые вроде вытрешь украдкой и не хочешь показать, а они все равно льются. Павел, бравый, хороший Павлик. Как он тогда сказал. Как знал: «Христос Воскресе, Петра! Воистину Воскресе!».
Не надо, Петя, сказала мама. Ее православная мама. Тамхорошо.
Пелагея кивнула. Но бабушка тоже ведь не просто так отвернулась. И мама сама такая печальная стоит, серьезная. Мама тоже будет плакать. Просто не сейчас. Просто когда останется одна: «Узнав о смерти ближнего вашего, не предайтесь тем неутешным рыданиям, которым обыкновенно предается мир, доказывающий тем, что надежда еготолько во плоти. Ваша надеждаво Христе! Пролейте о умершем слезы молитвенные, обратитесь сердцем и мыслями к Тому, Кто один может вас утешить, пред Которым Вы должны предстать в предназначенное вам время. Не увлекитесь чем-нибудь земным: плод такого увлечения, котороеобманчивая, обольстительная мечтательность, тление. Мир имейте в Боге, предавайтесь с полною покорностию Его святой воле. В этой воле полнота благости и премудрости. Ей поклонимся, припадем к стопам ее, вручая души и тела наши Господу. Аминь».
Нет, сказал вдруг Володя. Он был Павка, Павлик. Друг и брат. Нет! Христос Воскресе!..
Лес и река отозвались гулким эхом. Пасхальной радостью на великое горе. Он был Павел, подумал Володя. В честь и в память Апостола Павла. Павел, Павлушка и Павлик Просто Павкав честь дружбы.
«13Не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды.
14Ибо, если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших в Иисусе Бог приведет с Ним.
15Ибо сие говорим вам словом Господним, что мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших,
16потому что Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде;
17потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем.
18Итак утешайте друг друга сими словами» (1Фессал.4:1318).
Да, сказала Настя. И пошла к дому. Тихо, неслышно, прямо. «Анастасия», вспомнила Энни. «Воскресение» Дирк стоял. И молчал. И стоял, и молчал сын. Они все были Лессы. С серо-стальным взглядом своих серо-голубых глаз. За Веру, Царя и Отечество И стояла онаПетра.
Павлик. Павлуша-Павлушенька. Павлушечка. Павел.
Она назовет дочку Софией. Вера. Надежда. Любовь
«Воскреснет брат твой» (Ин.11:23).
Она будет София. Она не знает, как она явилась во чреве ее; не она дала дыхание и жизнь; не ею образовался состав (Ср. 2Макк.7:22)
Так сказала мать Маккавеев:
Умоляю тебя, дитя мое, посмотри на небо и землю и, видя все, что на них, познай, что все сотворил Бог из ничего и что так произошел и род человеческий (2Макк. 7:28).
Своему сыну. Своим сыновьям:
«Итак, Творец мира, Который образовал природу человека и устроил происхождение всех, опять даст вам дыхание и жизнь с милостью, так как вы теперь не щадите самих себя за Его законы» (2Макк. 7:23).
Она будет София. Цветик-семицветик, серые Володины глаза. Девочка-радуга, девочка-мудрость. Подрастет и побежит к ней через березовую рощу. А она подхватит на руки. Слезы. И радость. Весь мир. И вся жизнь. Ее Соня, Сонечка. Живая истина: «Богу все возможно: чудес нет для Него». А как ласточка, как весточка эта стрела на сердце. Вечная тайная память. За него, про него, за Павлика. Как дар, как благодарность, как светлый пламень. Как соединение. Что он не забыт и ничего не забыто. Что всёв Боге: «Поплачут о мне сродники и друзья; может быть, поплачут горько, и потомзабудут. Так оплаканы и забыты бесчисленные тысячи человеков. Сочтены они и помнятся одним всесовершенным Богом».
«Радуйся, София», прошепчет Петра из Акафиста.
Ра́дуйся, Софи́е, до́блественне на му́ки чад твои́х взира́вшая Ра́дуйся, Софи́е, кре́посте и утеше́ние
«Бог, попускающий скорби человеку, среди их же посылает и утешение. <> Земные развлечения только заглушают скорбь, не истребляют ее: они умолкли, и снова скорбь, отдохнувшая и как бы укрепленная отдохновением, начинает действовать с большею силою. Напротив того, утешение от Бога уничтожает печаль сердечную, в ее корнев мрачных помыслах безнадежия. Оно приносит человеку благие и смиренные помыслы покорности Богу, помыслы, полные живой веры и кроткой сладостной надежды. Пред взорами ума открывается неизмеримая вечность, а земная жизнь начинает казаться кратким странствованием, ее счастие и несчастие начинают казаться маловажными и ничтожными, потому что все неровности земной жизни сглаживаются, уравниваются созерцанием вечности».
«А́ще же от естества́ к слеза́м преклоня́шеся а́бие, от любве́ Христо́вы прелага́шеся на ра́дость, печа́ль бо серде́чную и боле́знь о ча́дех ма́тернюю победи́ в ней любы́ Бо́жия. Ве́лиею у́бо любо́вию дще́ри своя́ лю́бящи, па́че всего́ тем Ца́рствия Небе́снаго жела́ше»
«Ра́дуйся, умудря́ющая ны, да блюде́м непрело́жно доброде́тели ве́ры, наде́жды и любве́» «Ра́дуйся, Софи́е, от суеты́ мирски́я ны огражда́ющая»
Радуйтеся «Ра́дуйся, Ве́ро, доброце́нная кади́льнице, фимиа́м хвалы́ Бо́гу вознося́щая; ра́дуйся, нас гре́шных ве́рою просвеща́ющая. Ра́дуйся, Наде́ждо, в ско́рби утеше́ние и прибе́жище на́ше; ра́дуйся, в печа́лех на́ших лучеза́рная ве́стнице избавле́ния. Ра́дуйся, Любы́, незло́бие и кро́тость в сердца́ на́ша влива́ющая; ра́дуйся, та́инственная звездо́, от тесноты́ земны́я горе́ ны вознося́щая».
Радуйтеся
Ра́дуйся, Ве́ро, цве́те ве́ры, па́че сне́га беле́йший; ра́дуйся, услажде́ние стра́ждущих.
Ра́дуйся, Наде́ждо, угнете́нных серде́ц возноше́ние; ра́дуйся, а́ки пото́к цельбоно́сный, жа́жду скорбя́щих душ утоля́ющая.
Ра́дуйся, Любы́, ве́нче из ми́ра, ра́дования и бла́гости соплете́нный; ра́дуйся, у́мная зарни́це ве́чности.
Ра́дуйся, Софи́е, же́зле си́лы, кро́тце и мудре»
Вера. Надежда. И Любы
Ра́дуйтеся, вразумля́ющия ны, я́ко вся сла́дость и пре́лесть ми́ра сего́ я́ко дым изчеза́ет, я́ко прах от ве́тра размета́ется и в персть обраща́ется
«Не говорю вам не плачьте! нет! не говорю этого! Дайте свободу слезам, пролейте их обильно, столько, чтоб напилось ими сердце в сытость, и не погашены были святая вера, кроткая покорность Промыслу, самоотвержение мужественное. Полезен плач, растворенный упованием на Бога: утешает душу, смягчает сердце, отверзает его ко всем святым, духовным впечатлениям. Печаль, не соединенная с упованием, чужда благих плодов, с плодом зловредным, убийственным! От нея рождаются уныние, отчаяние, смерть телесная и смерть душевная! Нет! <> Посмотритекак из среды мрака, посланной вам печали, ярко, благотворно светит милосердие Божие! Смертьнепременная дань смертных; ее должен выплатить каждый человек; кому ж из вашего семейства послал ее Бог? Кротчайшему, непорочному юноше! Ему смертьпереселение в верное блаженство! Ангел-юноша теперь на небе: туда, к своему блаженному жилищу, он будет привлекать ваши взоры, и начнут эти взоры, очищенные слезами, смотреть с упованием, смотреть радостно, смотреть часто на чистое, святое небо».
III
Под ночными покрывалами
Полосами бледно-алыми
Чуть забрезжил край небес
Пролетел над смерти бездною
Огласил края надзвездные
Крик души: Христос Воскрес!
Неутешная плакала чайка,