Что ты говоришь! Что ты говоришь, Катрина! Словно и правда не понимая, о чем она говорит, Монте замахал руками. В капитуле я узнал, что Орден заживо сжег моего отца.
Катрина вцепилась Монте в руку:
Господи, за что же?
Монте молчал, опершись о решетку, затем, все больше горячась, заговорил резким, зычным голосом, уподобляясь уличному скомороху:
Во имя господа бога, аминь Да будет известно всем, что Тевтонский орден пресвятой девы Марии оставляет землю, которой Монте владел при жизни, его сыну покорному слуге Ордена слуге Ордена слуге Ордена
Монте ухватился за веревку колокола и как-то странно усмехнулся:
Тут я был пруссом пруссом Но боюсь, что в Пруссии я буду только немцем
На площади Гирхалса нет, только у позорного столба все еще стоит человек, не решающийся отрезать себе ухо, чтобы освободиться.
Катрина, я еще не сказал тебе Крестоносцы оставляют у себя сына заложником.
Катрина, словно лишившись рассудка, вскакивает на коня и кричит:
Монте, я с тобой никуда не поеду!
И лошадь галопом помчалась через площадь.
А у столба стоит человек, обливаясь потом, и не отрывает глаз от дрожащего в руке ножа
Лошади Монте и Катрины с опущенными поводьями мирно щиплют траву.
Из самой гущи леса вынырнул вдруг на взмыленном коне прусс и крикнул:
Монте, литовцы!..
Пустив Ордену кровь под Кульмом и Памеде, пройдя за пару дней с боями долгий путь, литовцы отдыхали в прусском лагере. Женщины осторожно, как бы совершая священный обряд, обмывали одних, почти спящих уже воинов, другим перевязывали раны. Их лошади с изъеденными пылью и потом боками, фыркая и брызгаясь, жадно пили воду. Ауктума, выйдя из реки, остановился перед молоденьким литовским воином, который, свернувшись комочком, спал в траве. Его детское безусое лицо было покрыто толстым слоем пыли. Ауктума улыбнулся, нагнувшись, он бережно поднял его на руки, отнес к чану с водой и стал умывать ему лицо. Воин начал было сопротивляться спросонья. Ауктума еще разок провел своей широкой ладонью по его лицу, ополоснул водой его шею и грудь и вдруг как ошпаренный отдернул руку. Воин стоял съежившись и по-женски прикрыв руками грудь. Стараясь не выдать смущение, Ауктума тыльной стороной ладони прошелся по своей щеке и глупо улыбнулся.
Я сама, сказал воин и стал стаскивать с себя через голову, как платье, кольчугу.
В бане возле груды раскаленных камней сидели Монте и жемайтийский князь Трениота. Рядом с ними стояли кубки, наполненные медом.
Говори, она ничего не понимает, сказал Монте.
Она напоминает мне Марту, жену моего короля Миндаугаса.
А моя королева напоминает мне сына, заложника немцев, сухо и учтиво усмехнулся Монте. Говори.
Миндаугас жаждет покоя Ради этого покоя он готов даже отдать ордену жемайтов.
Но разве Миндаугас может отдать то, что не принадлежит ему? опять так же сдержанно и вежливо улыбнулся Монте.
Он встал и плеснул на камни воду. Горячим обжигающим паром затянуло лицо Трениоты.
Говори, сказал Трениота.
У короля Миндаугаса теперь, пожалуй, и в одной Ливонии дел хватает.
Ладно ты говоришь, сказал задумчиво Трениота. Я первый разжег тевтонам пожар у речки Дурбе, тогда ты раздул огонь в Пруссии, а искры долетели до Куршей и Ливов. Чирей надо выжигать каленым железом Так мы выжжем на наших землях орденские замки и соберем все наши раздробленные племена воедино.
Трениота встал и приоткрыл дверь. Свежий воздух ворвался в баню.
Теперь как раз самое время сделать это. Надо бы напомнить королю Миндаугасу
Выпьем же за короля! Монте протянул кубок Трениоте. Да помогут нам боги сообща выжечь огнем тевтонов.
Они сплеснули через плечо немного меда для богов и медленно выпили кубки до дна. Катрина принесла белую холстину и накинула им на плечи.
Ауктума видел, как в сопровождении Монте к коню подошел Трениота, вскочил в седло, и следом за ним поднялись все литовцы. Трениота нагнулся и крепко расцеловался с Монте, затем протянул руку и мощным движением поднял в седло того воина, которого умывал Ауктума. Литовцы бесшумно исчезли в лесу.
Гирхалс и два других оставленных в живых пленника следили за тем, как Монте расхаживает взад и вперед. Катрина стояла у палатки за спинами воинов и напряженно следила за движениями Гирхалса и Монте.
Хорошо, сказал Монте толпе нетерпеливых воинов, кинем жребий: одного из них вы сможете сжечь в честь богов, а других двоих я отпущу.
Воины, недовольные таким решением, зашумели. Кольтис, старый одноглазый витинг, сказал:
Монте, богам никогда не будет слишком много.
Не спорь со мной, Кольтис. Я не Алепсис, а военачальник. Пускай они тянут жребий.
Кольтис протянул пленникам колчан и сказал:
Две стрелы целые, а третья смерть! Тяни же, немец!
Гирхалс вытянул обломанную стрелу. Катрина тихо охнула.
Повторить! скомандовал Монте.
Недовольные всей этой процедурой воины начали топать ногами и бряцать оружием. И снова стрела смерти досталась Гирхалсу. Катрина закрыла глаза.
Снова повторить! крикнул Монте и вытащил меч. Толпа умолкла.
Гирхалсу стало худо, он облокотился рукой на колчан и вытянул первую попавшуюся стрелу. Он вытянул смерть.
Вы свободны, сказал Монте остальным двум пленным, засовывая за пояс свой меч.
Такова божья воля, пробормотал Гирхалс.
Катрина бросилась к Монте с криком:
Нет!..
Я сделал все, чтобы спасти его, хмуро вполголоса произнес Монте.
Нет, ты не дашь его сжечь, ведь он мой брат и твой твой
Он сам вытянул смерть, ступай отсюда, Катрина. Монте не глядел на нее.
Гирхалс, все еще держа в руке обломанную стрелу, с томительной надеждой смотрел на Катрину. Она вдруг обернулась и сделала шаг к Гирхалсу, лихорадочно глядя на стрелу в его руке, как бы собираясь вырвать ее. Гирхалс проводил глазами ее взгляд и внезапно бросил стрелу. Катрина подняла голову и словно теперь только увидела знакомое с детства лицо Гирхалса, казалось бы, уже затянутое пеленой смерти, и его горячечные фанатичные глаза.
Это ты, моя сестра Катрина? В кого ты превратилась?! В наложницу оборотня!.. И забыла про свой долг перед церковью. Ты позволила Монте продать душу дьяволу и продала свою душу. Прочь от меня! процедил с ненавистью Гирхалс.
Генрих, взмолилась Катрина.
Поздно, отворачиваясь от жены и Гирхалса, произнес Монте.
Да будет проклята твоя Пруссия, если ты не можешь пожалеть моего брата! колотя кулаками по окаменевшей спине Монте, кричала Катрина.
Повернувшись к ней, Монте сжал ее руки и силой увел к палатке.
Побудь здесь, лучше, чтобы ты не видела, пробормотал он и велел сидящему возле палатки воину: Постереги ее, Висгауда.
Когда Монте вернулся, охранники уже тащили Гирхалса за руки.
Монте остановил их:
Обождите, пока сложат костер.
Монте и Гирхалс стояли лицом к лицу друг против друга.
Так вот ты каков, Монте! И могуч, и бессилен, медленно, словно их еще ожидают долгие, нескончаемые диспуты, начал Гирхалс, не оборачиваясь к костру.
Монте молчал, следя за тем, как пруссы складывают жертвенный костер.
Я любил тебя, Генрих. Доверял тебе как своему сыну. Гирхалс горестно усмехнулся. Я никогда не желал быть тебе судьей, даже тогда, когда ты, прусс, недозволительно сблизился с моей сестрой Катриной и навлек позор на мой дом. А сейчас тот, которому я отдал все, что знал сам, стал не только моим судьей, но и палачом.
Ты покалечил мой разум, Гирхалс, оторвав глаза от костра, сказал Монте. Я вдвойне страдаю, ибо мыслю как христианин, будучи язычником-пруссом, и уничтожаю все христианское Быть может, мне полегчает, когда ты обратишься в пепел на костре
Гирхалс смотрел на странную улыбку Монте, чуждую ему и непонятную, и чувствовал, как его снова начали сковывать страх и холод.
Твой разум коварен, как гадюка, Монте, быстро, словно желая предупредить кого-то, произнес Гирхалс. В Магдебурге тебя сделали избранником, дали тебе образование, воспитали воином и человеком науки. А теперь ты отрубаешь ту руку, которая тебя вскормила Пока что тебе сопутствует удача, и ты воюешь как Александр Македонский.
Мой сын Александр! Где он? с болью воскликнул Монте.
Не знаю. Бог наказывает тебя, ибо ты вознесся в гордыне. Ты погубил своего сына, погубил мою сестру, губишь теперь меня, но гибель постигнет и тебя.
Я только воин, Гирхалс, снова улыбнулся Монте. Но ты веру превратил в политику и пришел с мечом на прусскую землю. А когда ученый муж превращается в захватчика, он достоин собачьей смерти. Мне жаль тебя, мой учитель, с горькой иронией произнес Монте и, повернувшись, направился к костру.
Костер был уже сложен. Воины привели спотыкающуюся, смертельно загнанную лошадь. Зеленая пена спадала с ее морды.
Гирхалса усадили в седло, привязали веревками и втащили на кладку дров. Гирхалс молился:
Господи, в твои руки отдаю я свою грешную душу Господи, если ты не дал до сих пор убить Монте это исчадие ада, то хотя бы сведи его с ума
Огонь постепенно разгорался и начал уже лизать закованную в броню ногу Гирхалса, пробежал по его рукам, прижатым к телу. Гирхалс запрокинул голову от боли и запел, задыхаясь от дыма:
Ave, rosa in Iericho
Purpure vestita
Катрина рвалась к костру, исступленно крича:
Пустите и меня Пустите Я не могу жить среди этих зверей! Ты, Генрих, такой же, как они. Сожгите и меня, я сама вас об этом прошу. Ты и своего сына дашь убить из-за этой проклятой Пруссии.
Она вырвалась из рук Висгауды и рухнула наземь без сил. Воздух накалился от жара костра, и черный пепел медленно опускался на ее волосы.
Монте безудержно пил со своими воинами, сплескивая через плечо мед для богов. Женщины пировали отдельно от мужчин. Катрина пошла на мужскую половину и позвала:
Генрих!
Тебе сюда нельзя! хмуро бросил ей Монте.
Генрих, я хотела только спросить, ты тоже видел, как изо рта моего брата вылетел белый голубь?
Какой голубь? окончательно сникнув, воскликнул Монте и поднялся. Ты это выдумала!
Я это правда видела, прошептала по-немецки Катрина.
Не было никакого голубя, с угрозой в голосе и тоже по-немецки, к удивлению пруссов, отчеканил Монте.
Не сердись, но он правда вылетел.
Никто не вылетел! крикнул тогда Монте.
Катрина хотела еще что-то сказать, но он схватился за меч:
Зарублю!.. Никто не вылетел!
И он оттолкнул рукояткой меча Катрину. Пруссы с одинаково серьезными лицами глядели на лежащую на полу Катрину.
Катрина Прости меня Неужели и правда вылетел голубь?.. бормотал совершенно обмякший Монте.
Смеркалось. Монте сидел один, вдалеке от шумного лагеря, возле угасающего костра Гирхалса с закрытыми глазами, и казалось, что он временами дремлет. Из кучи огнища торчали выжженные, пустые доспехи; они валились набок и наконец с грохотом рухнули. Монте снова закрыл глаза.
«Ты сильно изменился, Генрих. Что с тобой происходит?»
Ничего, только меня бросает в жар.
«Ты прячешься от людей. Но ты пришел ко мне, когда меня уже нет Пришел печальный и униженный. Но кто будет унижен здесь, на земле, тот будет возвеличен там, на небесах».
Я не хочу быть унижен здесь и возвеличен там. Быть может, я плохой христианин, учитель? Но в том, чего мне не дано постичь разумом, я не могу не сомневаться. И я, смертный человек, смею сомневаться, существует ли посмертная жизнь. Я хочу только знать, что означает все это вода, трава, огонь, кровь и моя несчастная Пруссия.
«Fides quaerens intellectum», говорит, качая головой, Гирхалс. Я понимаю, что твоя вера ищет разума Но одна истина заключена в откровении, другую ты видишь в этом временном и злом мире естественный разум природы, и тогда, Генрих, в тебе восстает мятежная душа Скажи же прямо: вот те выводы, к которым привел меня разум философа, однако, поскольку бог не может ошибаться, я принимаю истину, которую открыло нам святое писание и которую так ревностно утверждает на земле наш Орден, и потому я придерживаюсь веры всеми силами своей слабой души»
Но, учитель! На что мне тогда разум, на что мудрость, которую я обрел у вас, если на все годится один и тот же ответ?
«Генрих, я вижу, что твой чересчур развитый разум становится для тебя пагубным, ибо тебя уже одолевают сомнения, и через них ты не видишь больше священной, божественной истины».
Но почему же я не могу следовать своему разуму, своему сердцу таким, какими мне их дал сам господь бог?
«И все же, Генрих, следуй за щитом веры, ибо он основа всех добродетелей, без веры, как говорит святой Августин, сохнет любая добродетель, подобно суку, утратившему связь с корнями».
Монте сидел, опустив голову, а Гирхалс был лишь расплавленной грудой доспехов.
«Я не хочу быть тебе судьей даже тогда, когда я больше всего обижен. Ты сам осуди или оправдай себя. Но что с тобой делается?»
Ничего ничего Меня только жжет огонь.
Катрину трясла лихорадка. Монте стоял у входа в палатку с принесенной водой. Но Катрина отвернула голову, а потом, вглядевшись в него, как сквозь туман, боязливо воскликнула:
Кто ты такой? Что ты будешь со мной делать?
Я принес тебе воды.
Нет, я не стану пить. Ты хочешь меня отравить. Я знаю, улыбнулась Катрина, ты пришел за моей грешной душой.
Это я, Катрина. Это ведь я, Генрих!
А, Генрих Монте. Великий вождь пруссов. Так, значит, и мне придется тянуть жребий? Ага, ты боишься меня? Отстань, я хочу вернуться в Магдебург.
Катрина снова отвернулась от Монте. Нагнувшись над ней, он что-то нашептывал ей на ухо, но Катрина ничего не слышала.
Ей казалось, что она опять стоит в звоннице Магдебургского собора рядом с Монте и ветер теребит прилипшие к железному переплету голубиные перышки. Звонница накренилась набок, как подрубленное дерево. И Катрина внезапно увидела застрявшего в решетке переплета голубя. Монте старается вызволить его, он тянет к себе голубя, и Катрина хочет ему помочь. Однако оторванная голова голубя остается в решетке.
Гирхалс издалека печально улыбается.
Где Александр? тревожно восклицает Катрина.
Гирхалс разводит руками и показывает на голову голубя:
Зачем вы так поступили?
Катрина вцепилась в руку Монте и шепчет:
Бог милостив. Я помолюсь, чтобы он нас простил.
Зачем вы так поступили? спрашивает Гирхалс в келье, глядя на них, лежащих на полу.
Катрина вскакивает, накидывает на себя плащ и бросается к Гирхалсу, но вместо него она видит лишь пустые, выгоревшие доспехи.
Это ты, моя сестра Катрина? Ты продала свою душу дьяволу. Прочь от меня!
Я не виновата, брат мой. Он силой заставил меня совершить грех, и я его ненавижу за это.
Гирхалс произносит смеясь:
Насильно ни одна женщина не поддается искушению любви. А тем более ты гордая моя сестрица.
Катрина в замешательстве смотрит на свои ладони:
Но что же мне делать? Если мои руки хотят ласкать его?.. Может быть, сам бог ниспосылает мне эту любовь?
Она оборачивается на лежащего Монте и видит, что его уже нет.
Монте летит на палевом коне во тьме по прусской равнине с поднятым в руке факелом. Катрина зовет его изо всех сил, но сама не слышит своего голоса. Монте слышит ее; пролетая мимо, он наклоняется в седле, обхватывает ее за талию и усаживает на коня, прижимая к себе. Затем он бросает факел, и за их спинами воспламеняется земля.
Монте видит, как старая пруссачка прикладывает липкую, вымоченную траву к лицу Катрины. Трава заслоняет щеки и шею, и Монте видит лишь ее закрытые глаза.
В городском соборе и в замке непрерывно звонит колокол. В крепостных рвах, в красной от крови воде плавают трупы. Еще не убранные с городских стен, лежат, свисая вниз, тела убитых горожан и крестоносцев в белых плащах с черными крестами. Больше всего пруссов погибло у протараненных, но все еще держащихся на петлях городских воротах рядом с опрокинутым железным тараном. Город пылал, пожар вспыхнул от горящих стрел и заброшенных факелов.
Пруссы налаживают катапульты, немцы готовят не только катапульты, но и другие орудия; пруссы шлют стрелы, немцы целые пучки стрел, пруссы бросают камни, немцы каменные жернова и колья, пруссы, прикрываясь досками, пытаются залезть на стены, немцы поливают их кипятком и горящей смолой, пруссы стараются подтянуть тараны к башням, немцы пускают на них колеса с торчащими гвоздями; пруссы, приставив лестницы, карабкаются на стены, немцы, ухватив лестницы железными крюками, сбрасывают их с высоты наземь