Обрадованные ткачи побежали к браковщику. Все вышло, как задумали: браковщик повертел товар и записал штрафу сорок копеек. За чтоне сказал.
Тут как раз и появился Тимофей Саввич. Ефимк нему, поклонился и товар протягивает. Тимофей Саввич взял товар, поглядел, улыбнулся:
Хорошо сработано. Очень хорошо!
Вот и я говорю, засуетился Ефим, а браковщик мне за этот товар сорок копеек штрафу записал!
Ну что ж, легко откликнулся хозяин, значит, знает, что можешь и лучше работать. Ты этот кусок вон как ловко сработал, а ты еще постарайся. Ведь небось можешь?
Могу, пролепетал Ефим.
То-то! Ну, ступай трудись. Слышал объявление, что я простил треть долгов в харчевой лавке?
Слышал.
Ступай трудись. Хозяин вас не забудет, коли вы о его выгоде помнить будете. Хороший товархороший сбыт; стало быть, и рабочему прибыль. Мне лишних денег не надобно, все лишнее на вас и пойдет, на новые теплые казармы, на школу для ваших детей, на больницу.
Хозяину, Тимофею Саввичу, благодетелю, ура! крикнул стоящий за спинами рабочих Шорин.
Ура! завопил Ефим.
«Ура», говоришь? подтолкнул Ефима Моисеенко, когда хозяин прошествовал в соседнее помещение.
И сам не знаю, отчего крикнул! почесал в затылке Ефим.
Все сгрудились вокруг Моисеенко.
Чего стоите? спросил он их. Хозяин работать велел, стараться. Для того и штрафы пишут, чтоб старались.
Плоскогрудый ткач отодвинул Ефима и протянул Петру Анисимычу плоскую, как блин, руку:
Яс тобой, Анисимыч.
Зовут-то тебя как?
Шелухин я. Солдат.
Собраться нам надо, мужики. Обговорить что и как. Вроде бы ждать больше нечего.
Нечего, согласились ткачи. Ты только скажи, когда собраться.
Скажу.
III
Петр Анисимыч Моисеенко как пошабашил, перекинулся с Сазоновной словечком, попросил почистить его станки и пошел прямо с фабрики в Ликино, к Луке Иванову.
Лука жил на квартире у местного мещанина. Здесь же снимали углы и воспитанница Петра Анисимыча Танюша и брат его Григорий, а всего под крышей собралось тринадцать человектерем-теремок.
Танюша Петру Анисимычу обрадовалась.
Побежала в честь дорогого гостя за ситником. Хозяйка корову пошла доить, хозяин еще с двумя постояльцами в церковь отправился, детишкина печи. Очень все удобно выходило.
Поговорить, Лука, надо, сказал Петр Анисимыч, усаживаясь за стол, под иконы, чтоб дверь была на виду.
Неужто все надеешься поднять на волка своих овец?
Петр Анисимыч нахмурился.
Чего сердишься? Ореховоне Петербург. Там студенты помогали, революционеры, а мы с тобой и требований написать как следует не сумеем.
Сумеем! Все сумеем, Лука! Твоя голова, моя смелость! Но я расшибу! трахнул кулаками по столу, вскочил. Разворочу!
Головки ребятишек вынырнули из-под занавески на печи: чего это дядька шумит?
Лука улыбался.
Петр Анисимыч сел на лавку, покосился на него зло.
Ты все улыбаешься! А меня злость за глотку, как волк, держит. Намедни сам прибыли-с! Тимофей Саввич, его хапужское величество! Ефим, дурень, с моим товарома сработано отменноподбегает и говорит: «Поглядите-с». Поглядел. «Очень хорошо», говорит. «А вот, мол, за это «хорошо» штраф браковщик записал». «Ну что ж, отвечает, старайся. Наверно, можешь лучше сработать». Так-то. А ты, это самое, улыбочки свои Да не будь я Петька, батьки Анисима сын, через неделю разворочу всю эту проклятую трясину!
Горячку не пори! Лука встал, прошелся по избе. Ты в герои-то не рвись! Геройдля бунта хорош, а стачкаборьба нервишек. И надо, чтоб они у хозяина лопнули.
Ну, а кто ж еще-то? Если я первый слово не скажу, никто не скажет.
Ищи, Петр, вожака. Я тебя не за спинами прятаться зову, но руководить. Сам же говоришь, без тебя дело не пойдет, а тебя схватятвсе погибло.
Моисеенко ерошил обеими руками рыжеватую свою шевелюру.
А ведь я, пожалуй, это самое, знаю вожака Красивый парень, ткачихи за ним в огонь и в воду С мастером он тут на моих глазах схлестнулся.
Вот это другой разговор А теперь надо подумать о требованиях.
Вернулась Танюша. Собрала ужин и сама села. Лука вопросительно поглядел на Петра Анисимыча.
Танюшасвой человек, подмигнул воспитаннице Петр Анисимыч, она умеет и слушать, и молчать тоже умеет.
С требованиями, чтоб все грамотно было, в «Северный союз русских рабочих» нужно обратиться, продолжал Лука.
Милый ты мой! Петр Анисимыч даже в ладоши ударил. Стачка не сегодня-завтра, а ты хочешь тайную переписку затеять. Да и через кого? Или мы не знаем, что надо от хозяина потребовать? Во-первых, чтоб прекратил безобразие со штрафами. Во-вторых, чтоб за день прогула вычитали определенную сумму денег, а не заработанное за три дня. У нас ведь как? Пять дней прогулялпятнадцать работай бесплатно. И уволиться нельзя. Вот тебе, это самое, еще пункт: об увольнениях.
Что ж, основные требования ясны. Частности нужно на месте обговорить. На сходке. Полиции в Орехове много?
Да нет Конечно, как дело заварится, нагонят. Владимир не за горами И давай сразу договоримся: если меня возьмутвсе руководство берешь ты. Потому прошу тебя, приди на сходку, чтоб ты своим человеком у нас был
Когда сходка? Где?
Я еще не говорил с рабочими, но место высмотрел. «На песках»в трактире клиентов всегда немного, и все наш брат, рабочие. Прикинул. Приходи на богоявление. И вот что: спрячь все письма, какие от товарищей из Сибири приходят.
Сердечко у Танюши колотилось: ах, как она любила своего дядю Петю. И как же ей было страшно за него. Ведь его за стачку в тюрьму посадят, а он не боится. И ведь никто ему не велит все это делать, о чем теперь он говорит с Лукой Иванычем, и ведь не для себя все это онради людей. Людям будет лучше, а ему-то? Он-то за людей в тюрьме будет сидеть. И никак ему, никак не поможешь, не отведешь от него беду.
Бешено раскручивались шпули, летал челнок, бежали нити, и вот уже течет медленная река сотканной материи. Все как бы порознь, а слилось в единое. Стоп! Нитка оборвалась
Как в жизни. У всякого существа и предмета своя скорость, всякое существо и предмет рождается, живет, иссякает. В движении всеобщем скрытый смысл. Все переходит в другое состояние, как вот эта слабая нить, которая через мгновение станет бязью.
Зернышков хлопок, хлопокв нити, нитив ткань, ткань станет рубахой, рубаха согреет человека. Зерно, сидя в земле, не осознает всех своих будущих превращений. Даже человеку невозможно охватить мыслью все эти превращения.
Дядя Анисимыч! Ваня перед ним, приютский. Тебя на третий этаж зовут, в уборную
Сазоновну мою знаешь?
Как не знать.
Будь другом, позови. Нитки рвутся.
Пришла Катя.
Погляди за машинами. В случае чего, Ваню пришли.
В уборной третьего этажа вокруг Волковацелое собрание. Увидели Моисеенкок нему.
Анисимыч, чем твои станки заправлены?
Бязь работаю.
А мы целый месяц молескин, неладная его взяла бы! На кусок целых десять дней уходит, а цену положили один рубль двадцать пять копеек за кусок-то!
Что же вы раньше думали?
Расценок не было!
Анисимыч, сказал Волков, ты обещал взяться за наше дело. Довольно с нас!
Лица у всех темные, злые. А злобапервый враг забастовки.
Улыбнулся Анисимыч во весь широкий свой рот, так улыбнулся, что все увиделищербатый он. Потому его Щербаком и звали за глаза.
Скажу, что делать! Нужно получить зарплату пятого числа и взять в лавке харчей недели на две. На все деньги.
Шелухин, плоскогрудый ткач-великан, гневно взметнул руки-лопаты над головой.
Чо ждать?! Чо ждать?! Получать-то чо?! Айда к Шорину!
Толкаясь, ткачи повалили за Шелухиным. Моисеенко прижался к стенке, пропуская всех, а Волкова ухватил за рукав и вытянул из толпы.
Подожди.
Они были теперь с глазу на глаз.
Это самое, то, что они пошли, пустое дело Таким хождением ничего не выходишь.
Ну, если бы один пошел, а то все.
Еще хуже будет Ты, это самое, не горячись. Горячиться время не пришло. Как пошабашим, подходи ко мне, вместе из фабрики пойдем Сам-то ты откуда?
Из Серпухова, а так-то где только не работал В Серпухове на фабриках у Карпова и Строкова был, потомв Москве шорничал, жил в аптеке на Никольской. Квартиры не было. Намаялись. У Морозова, ничего не скажешь, жилье хорошее Жена у меня ткачиха. Вот и перебрались.
Ты вот что, как люди придутутихомиривай. Случится бунтвсе пропало Бунтстихия, а нам, это самое, нужно подумавши. Забастовкакто кого, а нам надо, чтоб мы его, Морозова. Понял? Потому деньги надо получить. Так и говори. Получайте деньги, наберите харчей, тогда можно и работу бросить.
Слышишь? остановил Волков Анисимыча.
Со второго этажа возвращались от Шорина те, кто работал молескин.
Что-то быстро они!
В уборную пришел один Шелухин, остальные разбежались по своим машинам.
Рассчитали меня, сказал Шелухин, дрожащими руками приглаживая желтые тощие косицы взмокших волос. Я только заикнулся про молескин, а Шорин кулаком по столу и пальцем мне в грудь тычет: «Твоя фамилия Шелухин. Ты уволен». Наши так и брызнули из конторки.
Ну, держись, Александр Иваныч! Моисеенко вдруг ловко, с присвистом, плюнул. А ты, Шелухин, не дрейфь. Сейчас чем хуже, тем лучше. Себе они яму копают. Помяни мое словосебе!
«На песках»
I
Пятого января, перед крещением, получили деньги. В тот же день контора объявила, что седьмого, на Ивана Крестителя, будет рабочий день.
Сама контора день указала! шепнул Моисеенко Сазоновне.
Запустил станки, но за работой не глядел: о заработке ли думать? От станка к станку обходил своих людей.
Как пошабашим, почистим станки, собираемся у фабрики и в какой-нибудь трактир пойдем, дело наше обсудить. Имейте при себе копеек десять на чай.
Хоть получка, а деньги не у всех. Жены тут как тут: не пропил бы, кормилец, последнее.
Ни минутки Анисимыч на месте постоять не мог спокойнопришел час совершить дело жизни его. А в голове словно бы пустота, ни о чем всерьез подумать невозможно, мысли прыгают, тяжесть какая-то наваливается, томление духа и трепет.
Всех предупредил, а день не кончается. Покрутился возле Сазоновны, у станков своих покрутился, Ваню-приютского о чем-то поспрашивал. О чемсам забыл.
Наконец все.
Пошли из фабрики. Волков его догнал. Вместе вышли. Собралось человек двадцать.
Куда?
«На пески», сказал Моисеенко.
Пошли «На пески», в трактир. А там Лачин и его троица. Сидят в разных углах как сычи. Хоть Лачина Петр Анисимыч не знал, но не понравились ему эти чужаки. Подошел Петр Анисимыч к трактирщику и сделал заказ, да так, чтоб все слышали:
Две четверти водки! Или нетчетыре!
Четвертями водку не продаем-с!
Это Петр Анисимыч и без трактирщика знал.
Коли нет, ладно! Пошли, ребята, в другое место!
Увел своих в Зуево, в кабак Кофеева.
Кофеев косится на гостей: народутолпа, а заказ прескромный.
Поднял Петр Анисимыч стакан, а слова застряли. Это ведь как первое купание после долгой зимы. Все на него глядят, а он молчит. Тряхнул головой вдруг:
Ну, это самое! Сами, братцы, знаете: как мы живем, лучше не жить. А потому мы должны взяться за дело и остановить работу. Просить от хозяина удовлетворения. За нас это никто делать не будет. Сами за себя должны постоять. Вы все ждете, пока манна с небес упадет, так те времена прошли, когда падала. Или думаете, бабы за дело возьмутся, а вы сложа руки сидеть будете? Подумал: «Сто раз говорил эти слова, но ведь слушают».
Перехватил напряженный взгляд кабатчика.
Прекратите! сказал Кофеев. Можете где угодно, только не у меня.
Да мы ничего! Мы вот отдохнуть! загудели рабочие.
Уходите.
Тут Лачин в кабачок заглянул, а рабочие ему навстречу, и опять пошли «На пески». Взяли чаю.
Мало нас, сказал Волков.
Мало, согласился Моисеенко. Чтоб такое дело поднять, нужно, чтобы все друг за дружку стояли. Тогда мы будем сила.
Сила! рассвирепел Шелухин. К Шорину все вместе шли, а как на расправу, так один я остался.
Вот я и говорю: чтоб такое не повторилось, нужно сплотиться. Пусть каждый из вас придет завтра сам и приведет с собой своих друзей. Завтра день нерабочий. Давайте соберемся после обедни, часов в двенадцать. Здесь, в трактире. Согласны?
Согласны.
Да я десятерых с собой приведу! буркнул Шелухин.
Приводи! И чтоб обязательно с прядильной люди были. Работу бросить надо всем сразу Завтра все обсудим, а я приготовлю требования относительно недовольства рабочих.
Прощаясь, все подходили к Моисеенко, пожимали ему руку.
Ты на нас, Анисимыч, надейся. Не подведем.
А я надеюсь.
Дома ждали гости. Брат Григорий, Лука Иванов и Танюша.
Котелок поставлен на огонь, Лука, сказал с порога Петр Анисимович. Закипает.
Разделся, сел к столу.
Бросил бы ты все это, осторожно сказал Григорий. Упекут ведь!
Не упекут. Не за что! Мы не Чуркины, свое просим. И, чтоб развеселить гостей, предложил:Сочельник. Может, погадаем?
Никто не откликнулся.
С дороги они, устали, сказала Сазоновна, давайте ложиться.
Ложиться так ложиться. И вправду ложитесь, отдохните. А мы с Лукой маленько посидим. Дай нам, Катя, листок бумаги. Требования надо составить. Я на завтрашней сходке обещал прочитать.
«Он-то ладно! подумала Танюша из своего уголка. Сазоновна-то как спокойна».
II
Когда утром они, принаряженные для праздника, ввалились весело в трактир «На песках», там уже сидело человек пятьдесят своих.
С праздником! Моисеенко улыбнулся самой широкой своей улыбкой, показывая щербатый рот.
Трактирщик глядел подозрительно, и Петр Анисимыч, нарочито шумно усаживаясь со своей компанией за стола тут был и Лука, и Григорий, и Сазоновна с Танюшей, широким движением руки позвал полового.
Народ подходил.
Набралось человек семьдесят.
Волков поднялся.
Вопрос нам, братцы, один надо решить: как нам сделать, чтобы остановить фабрику, хотя бы одно ткацкое отделение? Я вам скажу, мы в Серпухове вот так же встали друг за дружкуи хозяин ничего поделать с нами не смог. Уступил. Нам бы только взяться сообща, а там видно будет. Говорите, кто чего думает!
Поднялся Тимофей Яковлев, прядильщик.
Самое лучшеепораньше прийти к своим фабрикам, стать у дверей и не пускать на работу.
Чо там! крикнул с места Шелухин. Встать пораньше и забить двери гвоздями.
Можно и войти в фабрику, предложили другие. Там, на месте, всем собратьсяи на улицу.
Заспорили.
Моисеенко подтолкнул Луку:
Давай ты.
Лука встал:
Товарищи! У меня с собой воззвание к московским рабочим, но оно годится и для нас
Прочитал потрепанную, затертую прокламацию.
Видите, не одни мы страдаем. Где капитал, там и страдание рабочих людей. Избавиться от гнета нам поможет всеобщее объединение. Есть такая организация «Северный рабочий союз». Нам надо обратиться к товарищам, и они помогут нам в борьбе за лучшее будущее всех рабочих.
Встал Волков:
Главное, не унывать! Веселей, ребята! Давайте стоять твердо.
Тотчас поднялся Моисеенко:
Мы собрались не ради вина и чая. Мы собрались, это самое, чтоб напомнить друг другу: один за всех и все за одного! Без воли, без свободы мы ровня скотам. Вчера еще мне говорили: Морозовколдун. С ним ничего не поделаешь. Неправда, все это брехня! На словослово, на силусила. Вот наш ответ. А силы нам не занимать. С избытком есть.
И верьте мне, топорами можно скорее справиться с врагом, чем бабьей болтовней. Так ли я говорю?
Так! Верно! Чеши, Анисимыч!
Вот и хорошо. Утром поднимайтесь пораньше. Все встанем у дверей и никого не пустим на фабрику.
Верно!
Вот что, братцы. Я, как обещал, принес черновик с нашими к хозяину требованиями. Читать?
Читай!
Моисеенко достал листок бумаги.
Значит, это самое Первое: «Хозяин имеет право штрафовать рабочего в месяц только два раза; если же рабочий подвергнется третьему штрафу, то хозяин должен его рассчитать. В случае, если хозяин на это условие не согласится, то он должен простить старые штрафы, оставив себе из них пять процентов». Моисеенко пункт за пунктом прочитал основные требования.