Остановил пролетку в тени деревьев, чуть в стороне от фабрик. Смотрел, как, ежась от утреннего свежего ветра, шли «на заработку» рабочие, делатели его денег.
III
В те августовские дни в семье Моисеенко случилось прибавление, приехала к ним на житье осиротевшая дальняя родственница Танюша. Одиннадцать годков, в деревне никому не нужна, у всех свои дети. Посоветовался Анисимыч с Катериной, решили взять воспитанницу.
Приехала, в уголок забилась. Позвали обедатьотщипнула хлеба, как воробей. Объесть, видишь ли, благодетелей страшится: научил кто-то.
Поглядел Анисимыч, поглядел, взял денег из жестяной банки и ушел. Вернулсяне видать из-за свертков. Ситцу принес на платье, сладостей, кукол.
Да куда ж ты, целых пять! ахнула Катерина.
Ничего, пусть играет! Ишь какие нарядные! Теперь у нас в каморке праздник.
Танюша как обняла свое богатство, так и замерла. Не верит ни глазам своим, ни ушам, ни тому, что от взрослых людей не одни только подзатыльники получать можно.
На фабрике переполох. Чистили, красили.
Работающих малолетних детей прогнали домой.
«Может, и впрямь молодой Морозов заводит новые порядки?»подивился Моисеенко, но скоро все разъяснилось. На фабрику прибыл окружной инспектор. Чистый, внимательный господин, ходил, смотрел, спрашивал: кто ты, мужчина или женщина, грамоте умеешь или совсем не учен, каков заработок? О жилье спрашивал, просил книжку заборную показать.
Гаврила Чирьев смеха ради показал:
Заработал он 34 рубля 92 копейки, а в лавке за продукты взяли с него за месяц 37 рублей 63 копейки.
Поглядел господин хороший на человечий муравейник, повздыхал, с тем и ушел. Тут как раз обед.
Обедал в перерыв Петр Анисимович дома. Вышел с фабрики, идет задумавшись, вдруг кричат:
Дяденька!
Сначала не понял, что ему.
Дяденька! отчаянно так.
Оглянулся, мальчишка за ним бежит. Остановился и дух никак не переведет.
Это я!
Вижу, что ты! А сам никак не поймет.
И вдруг осенило. Да ведь это вагонный дружок, что сопливой старухи на чугунке боялся.
Здравствуй, дружище! Какими ветрами занесло?
Я, дяденька, третий день тебя ищу!
Глазищи голодные, а радости в нихбудто самого господа бога повстречал.
Пошли! сказал Моисеенко. Путника сначала кормят, а уж потом и спрашивают.
А я и так скажу. Ушел я от господина Заборова В рабочие бы мне! Я сметливый, сильный. А ты, дяденька, сам говорил: рабочий человек не пропадет.
Устроим! пообещал Петр Анисимыч. Ты скажи, зовут-то тебя как?
Анисим!
Ишь ты! А меняАнисимычем. Петр Анисимов Моисеенко.
Устроить парнишку на фабрику оказалось не так-то просто. Инспекция! Все отмахиваются. Свою мелкоту приходится прятать. По закону детям разрешено работать с двенадцати лет по восемь часов в одну смену. Ночные работы детям запрещены. А их, детишек до двенадцати лет, сколько угодно у Морозова.
Анисиму двенадцать уже стукнуло, но в конторе слышать ничего не хотят. И, как на грех, на второй день инспекциисразу две аварии: ставильщик, двенадцати лет, упал на веретено и бедро пропорол, а другому ставильщику, постарше, раздробило обе кости на правом предплечье. Руку отрезали.
Растерялся Петр Анисимыч, но тут прибыл на фабрику молодой Морозов. К нему и подошел.
Здравствуйте!
Здравствуйте! Чего желаете? Какая будет жалоба?
Жалоб нет, но есть просьба.
Какая же? смотрит внимательно, ободряет взглядом.
Паренек ко мне прибился. Ехал в учение в купцы, но торговля ему не по душе, хочет ткачом быть А здесь не принимают.
Сколько лет?
Тринадцать.
Неужели он не понимает, что доля свободного купца счастливее доли рабочего. По крайней мере, сытно, чисто и не так тяжело.
Может, и сытно, но не так чисто.
Да? подпер одной рукой другую и подбородок на ладонь положил. Ин-те-рес-но.
Савва стоит, смотрит на ткача, думает что-то, и все стоятдиректора, мастера, все стоят и тоже будто бы думают.
У этого рабочего как вас? спросил Савва.
Моисеенко.
Савва повернулся к директору Дианову:
Примите на работу протеже ткача Моисеенко. Мальчику тринадцать лет Он, вместо купеческой, избрал судьбу рабочего Господин Моисеенко, мальчик ваш родственник?
Нет.
Примите и устройте на житье в приюте. Я очень прошу. Савва Тимофеевич неспроста в разговоры с рабочими при всех пустился. Для фабричной администрациипример: вот как надо с фаброй говорить, как с равными. Для рабочих этот разговорпамятка: молодой хозяин добрый, чего ни попроси, не откажет. Истинный благодетель. Для инспекциинамек: Морозовы никого не боятся. На других фабриках во время инспекции детей прячут, а на Никольскойвзяли и приняли мальчика. Так вот и решилось дело.
На Никольской мануфактуре «Товарищества Савва Морозов, сын и К°» было занято одиннадцать тысяч рабочих.
На фабриках вашего отца, одобрительно сказал Савве инспектор Песков, процент грамотных людей довольно высокийдвадцать три процента.
Савва поглядел на доктора исподлобья и разговора не поддержал.
Школа у вас лучшая из всех фабричных школ. В классах светло, просторно. Вечером горит газ. Водяное отопление, есть вентиляция. Учебных пособий в изобилии, по воскресеньям учителя устраивают чтения с туманными картинами.
На промышленных выставках ученики нашей школы всегда получают призы, сказал Савва.
И библиотека у вас прекрасная. Семь тысяч томов против тысячи томов у Викулы.
Савва улыбнулся самодовольно, но глянул на инспектора опять-таки исподлобья: к чему вести пустые разговоры, коли все хорошо.
Господину инспектору самодовольство Саввы не нравилось, он был рад испортить настроение юнцу капиталисту, а потому сказал, не скрывая насмешки:
В школе у вас учат работать на станках разных системэто прекрасно, но именно на вашей мануфактуре инспекция обнаружила серьезное нарушение закона. На ваших фабриках широко используется детский труд.
Савва покраснел и, кажется, рассердился.
От десяти до двенадцати летпрямое нарушение законау вас работают десять мальчиков и семь девочек и плюс на отбельной фабрике два мальчика и одна девочка. От двенадцати до пятнадцати леттриста девяносто пять мальчиков, триста три девочки и на отбельной соответственно пятьдесят и три. Вы скажете, что двенадцатилетние имеют право работать. Имеют, но не в ночные смены. У Викулы Морозова вашего дядюшкидетей в работе занято в два раза меньше. На банкаброшах и ленточных машинах у вас работают исключительно девочки. Присучальщики, ставилыцики, холостовщикисплошь мальчики.
Савва молчал.
А вот бани, общежития у вас действительно хорошие. Инспектор Песков позволил себе улыбнуться: сбил спесь.
Савва понял это, поднял на инспектора рысьи глаза и, глядя ему в лицо, сказал с нарочитым высокомерием:
Вы забыли сообщить мне, господин доктор, о нашем приюте для младенцев. Так вот, у нас, единственно у нас, есть при больнице приют с колыбельной на семьдесят коек. При детях смотрительница и двенадцать нянек.
Савва Тимофеевич, я был в вашем приюте. Этот опыт пока действительно единственный на всю губернию. У вашего батюшки прекрасное сердце. На постоянном попечении в приюте восемь детей, отцы и матери которых умерли, работая на Никольской мануфактуре Вы сами подумайте, одиннадцать тысяч рабочих, а приют на семьдесят детей.
Вы хотите мне сказать, что товарищество мануфактуры пускает пыль в глаза? Он смотрел на инспектора в упор, не мигая.
Может быть, это самое я и хотел сказать, спокойно, не отводя взгляда, согласился доктор Песков.
У инспектора типичное лицо честного человека, большой лоб с залысинами, рыжие брови, рыжая борода с проседью.
Савве тоже нравится быть честным, но он не признает этого права за другими. Его бесит господин инспектор, но надо терпеть. Каждый шаг, каждая беседаэто Савва знает точнобудет пересказана отцу.
Для нескольких тысяч семейных рабочих приют на семьдесят коек мал, соглашается Савва, но ведь это первый опыт. Вам, господин инспектор, легко быть совестливым человеком, а моему отцу, при крайне ограниченных средствах, приходится думать о существовании всех одиннадцати тысяч. Их надо накормить, дать им жилье, научить их детей грамоте. Их нужно лечить, их нужно удержать от модного ныне безверия. Нужно следить за ними, как за малыми детьми: пресекать драки, пьянки, распущенность.
Инспектор Песков холодно кивнул, выслушав речь, и положил перед молодым хозяином расчетную книжку:
Посмотрите, пожалуйста.
Расчетная книжка.
Вы когда-нибудь читали этот документ?
Савва пожал плечами:
Разумеется.
Боюсь наскучить, но я вынужден еще раз прочитать вам вступительную часть Это имеет отношение к нашему разговору.
Инспектор Песков открыл книжицу и ровным голосом, без интонации и подчеркивания, стал читать:
«Принимая настоящую книжку, я добровольно соглашаюсь на вычеты, в скобкахштрафы, из причитающегося мне жалованья за порчу производства, происшедшего из небрежности и ненадлежащего внимания моего при работе оного, в следующем размере: при обработке миткаля, а именно по усмотрению конторы за близны, недосеки, подплетины и разводкуне менее 5 и не более 50 копеек. За неровный бой и подделку набораот 10 копеек до 1 рубля, за рассек бердаот 5 до 25 копеек, за разнообразную ширину миткаляот 10 до 50 копеек, за подкладку ремняот 25 копеек до 1 рубля, за вырывание из краев нитки и за порыв полотнаот 10 до 50, за нечистоту полотна и кромокот 10 до*50. При этом за порчу и потерю инструментов полагаются следующие вычеты: за челнокиот 25 до 50, за щипцы20, за крючок 5, за отческу25, за масленку50, за чистельную щетку25, за газовую горелку 10. Кроме того, полагаются штрафы: за обметание машины на ходуот 15 до 50, за шалости во время работыот 10 до 25, за сидение на ящике и машинке от 10 до 25, за разнообразное количество путанки, происшедшей от небрежности, от 10 копеек до 1 рубля, за обжиг основы от газового рожкаот 1 до 3 рублей, за обжиг основы от несоблюдения смазки станкаот 1 до 3 рублей»
Савва терпел это чтение до конца.
Ну, кажется, довольно. Далее идет перечень штрафов за прогулы, сказал инспектор Песков.
Не знаю, для чего вы затеяли это. Вы хотите устыдить меня? Мне стыдно, но Если хотите знать мое личное мнение на предмет: я за то, чтоб рабочие получали больше! Савва схватил книжку и потряс ею над головой. Я за то, чтоб рабочие всегда были сыты, чтоб всегда были в силе и здоровье. Да, если хотите, эта книжкабезобразие. Но безобразие вынужденное. Мы не только передовой Англии, мы отсталой Персии не составим конкуренции, если наши люди не научатся работать. Когда настанет мое время, я дам рабочим все: больницы, школы, театры, и потребую одного толькопрекрасной работы.
Но разве может эта книжка способствовать повышению производительности? Она воспитывает, по-моему, один только страх.
Да, страх, согласился Савва, я об этом думал. Он опять глянул на инспектора остановившимися рысьими глазами. Родиться бы на сто лет позже! Я, господин инспектор, и теперь уже боюсь, что моя жизнь заранее не удалась. Если бы я родился на сто лет позже, не знаю, кем бы я был, но был бы счастливей Впрочем, я никогда не отрекусь от самого себя и со спокойной совестью потащу тот воз, в какой меня запряжет мое время. «Я, мое, мне»не улыбайтесь. Без этих слов не было бы прогресса, как не было бы его без моего деда и отца, которые ради прибыли
Савва остановился, как над пропастью.
О штрафах, производящихся на вашей мануфактуре, я доложу губернатору, сказал инспектор Песков. Об использовании незаконного детского трудатоже.
Савва пожал плечами:
Я доложу об этом разговоре моему отцу.
Они пожали друг другу руки без удовольствия, но не без симпатии: оба были сильными людьми!
IV
Мария Федоровна приняла Савву в кресле. Глаза у нее были красные, но она ему улыбнулась и сделала знак наклониться, пришлось встать перед матерью на колени. Она положила ему на плечи маленькие, но жесткие руки, поцеловала в стриженую макушку и слегка оттолкнула:
Ступай! В горле у нее что-то булькнуло.
Савва встал и ушел не оглядываясь. Оглянутьсявсе равно что на нечистую силу: мать не простит увидавшему слезы ее.
Ему ничего еще не сказали, кроме этого «ступай», с поезда он сразу прошел к матери, но кресло, красные глаза, поцелуй в макушкувсе предвещало долгую разлуку с домом.
В кабинете Тимофея Саввича было темно, прохладно, тихо.
Тимофей Саввич, торжественный и прекрасный, улыбнулся сыну глазами и глазами указал на кресло у стены.
Савву словно громом стукнуло. В кресле у стола сидел господин Лачин! Попятился, куда указали, сел и только теперь дел, что в кабинете не только Лачин, здесь директор Никольской мануфактуры Дианов, управляющий Назаров, муж младшей сестры и какая-то баба.
А эта женщина, вы говорите, провидица? спросил Тимофей Саввич Лачина.
Так точно! Очень сильное впечатление производит-с. Для всех заблудшихнаивернейшее лекарство.
Баба, с удовольствием восседавшая в мягком кресле, поняла, что пришел ее черед, отерла платочком вспотевшее жирное лицо.
Свету мало!
Дианов поднялся и раздвинул шторы.
Вот так-то лучше! обрадовалась провидица. Теперь я, пожалуй, и пророчество вам скажу.
Шарлатанка, пробормотал Савва Тимофеевич, очень тихо, никто его не слышал.
Но провидица поглядела на него хитрыми бесстыжими глазами и как бы что-то запомнила. Потом она засуетилась и, мелко перебирая кисти на своих шалях, заговорила невнятно, горопко, проглатывая окончания слов:
Взирай с прилежанием, тленный человече, как век твой проходит, и смерть недалече. Текут время и лета во мгновение ока, солнце скоро шествует к западу с востока, готовься на всяк час, рыдай со слезами, да не похитит смерть с твоими делами. Аминь!
Сказала все это и с облегчением перевела дух.
Послушай, милейшая, не скрывая насмешки, обратился к бабе сидевший в дальнем углу Назаров, у меня в имении увели лошадь.
Кобылу сивую?
Вот именно, кобылу и сивую.
Коли бы ты вчера хватился, была бы она в Татьянином бору, к сухой березе привязана. А теперича посылай в соседний уезд, коли сегодня пошлешь, завтра твоя будет, а нети не ищи тогда.
Все обратились к Назарову, проверяя эффект ясновиденья.
Татьянин бор действительно рядом.
Директор мануфактуры Дианов, осторожничая и тревожась, спросил прорицательницу очень уж всерьез:
Сны меня что-то в последние дни одолели. Скажи, пожалуйста, не случится ли что на этих днях со мной худого?
Да уж случилось.
А что же?
Дача у тебя сгорела.
Да когда же?
А вот теперича и догорает как раз.
Дианов до того вытаращил глаза, что все невольно, хоть и грешно было, засмеялись.
А скоро ли конец света? спросил Тимофей Саввич.
Баба зорко посмотрела на него: не шутит ли. Старшой Морозов глядел серьезно.
Про тО знать одному богу дано, ответила провидица. А сердцем чую: скоро.
Откуда сама-то?
Мыпетушинские А вот оне, кивнула на Лачина, в Зуево уговорили переехать. На квартире живу.
Домишко тебе выстроим, а ты, матушка, уж постарайся. Побереги рабочих моих от соблазнов, непослушания и всякого злодейства. Главное, чтоб не бунтовались.
Мне бы садик.
Лачин, ты и впрямь пригляди матушке хороший дом на каменном фундаменте. И чтоб сад был.
А выезда матушке не надобно? спросил Савва.
Выезд у меня есть, сыьок, кротко откликнулась пророчица, меня грешницы возят.
Господин Лачин, сказал Тимофей Саввич, я доволен вами Деньги за труды получите у Михаила Ивановича Дианова. И впредь у него будете получать. На дому.
Премного благодарен.
А мне-то будут платить? вдруг спросила провидица.
Подойди, матушка, к столу и напиши желаемую тобой сумму.
Матушка начертала что-то на бумажке.
Ну что ж, матушка, сойдемся. Старайся, и мы тебя не забудем. Старшой Морозов тоже что-то быстро начертил на листе бумаги.
Знаешь, что это?
Нет, батюшка!
А это, матушка, знак Астаротавладыки Востока, сообщающего посвященным прошедшее и будущее. Пантакли, защитительные заклинания от злых духов, тебе, матушка, ведомы? «Я есмь Альфа и Омега, первый и новейший, живущий и умерший и вновь живущий из века в век, имея ключи смерти и ада».
Нет, батюшка, попятилась пророчица.
Тебе в Никольском наговорят, что Морозов колдун. Так ты не верь. Врут Ну, с богом!