Шана това, шана това звенели детские голоса, Лада наигрывала на подержанном пианино:
Скоро еврейский Новый Год, вспомнила Густи, дядя Эмиль смеялся, что яблок у них больше, чем достаточно деревья, высаженные Маргаритой первым послевоенным летом, клонились под тяжестью плодов. Густи пекла к чаю пирог по рецепту тети Марты:
Сметаны здесь не достать, но со крем-фреш он тоже хорошо получается в саду Гольдбергов росли ароматные зимние кальвили. Лада делала сидр и сушила плоды:
Джемы она тоже варит тоскливо подумала Густи, я хочу, чтобы у меня так случилось с Александром. Мы оба сироты, у нас будет большая семья дверь передней стукнула, заворчал Гамен. Густи крикнула:
Тиква, это ты девушка после школы вела занятия в рудничном клубе, где у вас ванильная эссенция на нее повеяло прохладным ароматом лилий.
Виллем стоял на пороге кухни, неловко держа букет. Костюм на бароне топорщился, рукав пиджака запачкала пыль:
У него руки грязные, заметила Густи, он в отпуске, но спускается в шахты наравне с другими инженерами. Уголь не отмоешь, как ни старайся ложка шлепнулась в тесто, Густи открыла рот. Кузен опустился на одно колено:
Густи, пробормотал он, я давно хотел это сказать, и вот В общем, я тебя люблю. Пожалуйста, окажи мне честь, стань моей женой.
Вечерами Эмиль работал у себя в кабинете. Включая радиолу от «К и К», он устанавливал рычажок громкости на самую низкую отметку:
Зрение у меня подкачало, но слух отменный, смеялся Гольдберг, в доме всегда такой шум, что вечерами хочется покоя
После девяти вечера двойняшки отправлялись в постели, обложившись куклами и детскими журналами. Рассказав девочкам сказку, Эмиль заглядывал в новую, устроенную в мае детскую. Мишель мирно сопела в колыбели, колебался кружевной балдахин, на ковре виднелось что-то темное. Гамен зевал, оскалив белые зубы, виляя пышным, закрученным в бублик хвостом:
Еще один щеночек родился, улыбался Гольдберг, ты у нас тоже чадолюбивый отец
Гамен перекочевал в детскую в день, когда Лада с девочкой вернулись домой из рудничной больницы. Поправив одеяльце на малышке, Гольдберг смотрел на полуоткрытую дверь, ведущую в комнату Лады. Горела лампа под зеленым абажуром, он слушал шелест страниц. Лада обычно читала по вечерам:
Она помогает малышкам со школьными заданиями, учит английский язык он делал шаг в сторону комнаты, но останавливал себя:
Нельзя, нельзя. Она тебя не любит, недостойно мужчины пользоваться ее Гольдберг искал слово, затруднительным положением держа на руках Мишель, купая ее, меняя пеленки, он не мог представить, что девочка с Ладой уедет из Мон-Сен-Мартена. Эмиль знал, кто отец ребенка, но говорил себе:
Это ничего не значит. Она моя дочь, как Роза с Элизой, как Тиква, как Аннет и Надин сердце захлестывала боль:
Старших девочек я потерял, но я не могу лишиться Мишель. Но если Лада встретит кого-то, полюбит его, мне ее не остановить он предпочитал не думать о будущем:
Что на меня не похоже сняв пенсне, он потер усталые глаза, в поселке меня считают осторожным человеком. Был бы я осторожным, я бы двадцать лет назад уехал в Швейцарию, куда меня собирался переправить господин барон Эмиль знал, почему в сороковом году, рискуя жизнью, он остался в Бельгии:
Я не хотел бежать, прятаться, понял он, странно, словно я не еврей, а какой-нибудь потомок Арденнского Вепря. Хотя в варшавском гетто тоже восстали евреи Маргарита замечала, что он упрямством похож на нее и Виллема:
Они потомки Вепря по прямой линии, вздохнул Эмиль, Виллем только что проявил их знаменитое упорство они с Ладой только знали, что барон сделал предложение Густи:
Она отказала, Гольдберг нашел на столе папиросы, объяснила, что не любит его. Отказала и уехала в Лондон, а Виллем отправился в Париж за Джо. Вместо трех недель отпуска он едва отгулял неделю Эмиль понимал, что юноша не хочет оставаться в Мон-Сен-Мартене:
Здесь едва зайдешь к табачнику за папиросами, а у тебя выспросят твою родословную до десятого колена. Но это и хорошо, никто чужой сюда не сунется Лада еще опасалась появления в поселке русских. Гольдберг успокаивал жену тем, что он еще не потерял партизанского чутья:
Благодаря ему я воевал пять лет и выжил, сварливо сказал он Ладе, я подсадных уток вычисляю с первого взгляда. Агент русских не двинется дальше перрона станции он видел тревогу в голубовато-серых глазах жены:
Если Кепка узнает, что Лада жива, если он услышит о рождении Мишель Гольдберг не хотел о таком думать, утешая себя тем, что Лада и малышка в безопасности:
Под моим крылом, а оно надежное
Он перелистывал отснятую на новой американской копировальной машине историю болезни, присланную из Нью-Йорка:
Надо и нам такую завести, решил Гольдберг, но ведь они дорогие и занимают почти целую комнату. Правление выделит фонды только для одной машины и поставят ее явно не в больницу. Придется, как и раньше, стучать на машинке под копирку искривленные, ловкие пальцы, шелестели страницами. Судя по заключению американских врачей, кузен Теодор мог вполне увидеть новый век:
Осталось сорок лет, подумал Гольдберг, мне пойдет девятый десяток. Надо тоже бросить курить с малышкой в доме он курил только во дворе или в кабинете. Отказавшись от курения и русских блинов с икрой под водку, Теодор занялся, как выражались американцы, спортом:
Папа прислушался к моим и маминым просьбам вспомнил Гольдберг письмо Марты, тем более, Петька отлично играет в баскетбол. Он может претендовать на спортивную стипендию для университета. Папа оборудовал в особняке, в Сиэтле, гимнастический зал. Теперь они с Петей занимаются вместе судя по фотографиям с западного побережья, Теодор выглядел отлично:
Операция ему не понадобилась, и хорошо, что так Гольдберг прислушался к бубнящему диктору, опять какие-то неприятности в Конго
Под историей болезни Теодора лежал черновик статьи Маргариты о лечении африканских лихорадок. Будущая доктор Кардозо ссылалась на инцидент, приведший к смерти ее предка, в девятнадцатом веке:
Она заказала документы из архива Лейденского университета. Аутопсии не делали, тела Шмуэля и Авиталь предали огню. То есть делали, Шмуэль вскрывал труп жены, находясь при смерти Гольдберг передернулся:
Ясно, что он заразился при аутопсии скончавшегося на корабле матроса. Вирус более смертелен, чем чума, но он хотя бы не передается по воздуху. Однако наверняка есть и другие вирусы матроса укусила больная обезьяна:
Маргарита очень осторожна, она врач моей выучки напомнил себе Эмиль, она следит за такими вещами дверь тихонько скрипнула, он услышал робкий голос:
Месье Гольдберг, я чаю заварила, не хотите Есть лимон, свежие сливки, выпечка при детях Лада называла его по имени:
Наедине она так не делает Эмиль вернул очки на нос, мы вообще редко остаемся наедине. Я принимал у нее роды, я все видел он разозлился на себя:
Как врач, и никак по-другому. Не думай об этом, вы даже в одной комнате нечасто бываете вместе дети считали, что Лада спит отдельно из-за малышки.
Не думать было невозможно. На него пахнуло ванилью, Лада пристроила поднос на краю стола:
Мильфей и крем-карамель она смутилась, я помню, что вы любите крем-карамель Гольдберг бессильно понял:
Что я люблю рыбный суп, она тоже помнит. Она варит уху с русскими пирожками она комкала ворот кашемирового кардигана:
Мишелочка спит Эмиль привык слышать русское, ласковое воркование Лады над дочерью, а я читала, и вот Лада не знала, что сказать дальше:
Он мне откажет, испуганно подумала женщина, как Густи отказала Виллему. Он меня не любит, он женился на мне из порядочности. Мишелочка дочь человека, пытавшегося его убить, лишившего его жены и детей, а он Эмиль, считает ее своим ребенком. Девочка подрастет, начнет говорить, назовет его папой
Лада не хотела покидать большой дом со скрипучими лестницами, с потрепанным коврами и мраморными каминами, с игрушками двойняшек и садом на заднем дворе:
Весной Мишелочка поднимется на ноги, сделает первые шаги. Я буду сидеть на крыльце с вязанием. Она сначала пойдет, а потом побежит за Гаменом теплая рука Лады коснулась его руки:
Может быть, неуверенно сказала женщина, у Виллема и Густи еще все получится. Они молоды, месье Эмиль он отпил крепкого, на травах чая:
Они да, мадемуазель Лада наедине Гольдберг всегда называл ее именно так, они да, а я нет он не успел больше ничего сказать. Мягкий палец коснулся его губ. Наклонившись, Лада поцеловала седой висок:
Не надо так говорить, месье Эмиль, то есть Эмиль шепнула девушка, вы всегда останетесь для меня молодым. Пожалуйста, не надо меня отталкивать, я больше не могу, не могу
Чашка, опрокинувшись, залила чаем истории болезни. Пепельница полетела на ковер, Лада оказалась у него в объятьях.
Париж
Венок красных гвоздик осенял искрящуюся бронзой табличку: «Барон Мишель де Лу, командор ордена Почетного Легиона, кавалер Ордена Освобождения и Военного Креста. 1912 1960. Resurgam».
Осеннее солнце играло в лужах на усыпанной гравием дорожке, золотило палые листья на зеленом газоне. Забил кладбищенский колокол. Перекрестившись, Джо поправил трехцветную ленту на венке:
На похороны пришел весь Париж, юноша вздохнул, во главе с президентом и членами кабинета. Выступали ветераны Сопротивления, художники, писатели. Дедушка Теодор прилетел из Америки он помолчал:
Мама была на успокоительных лекарствах. Даже не знаю, как я поеду в Африку. Пьеру всего четырнадцать лет Джо замялся, не хочется оставлять его одного с Джо хотел сказать правду, но оборвал себя:
Во-первых, я не врач. Доктора утверждают, что мама в порядке. Во-вторых, дедушка сказал, что так будет лучше дед и тетя Марта, с дядей Максимом и детьми, тоже приехали на торжественное погребение. Семья остановилась в квартире на рю Мобийон:
Мама даже тогда не сменила гнев на милость, вспомнил Джо, она отказалась встречаться с тетей Кларой дед повел его в Aux Charpentiers, к месье Жиролю. За луковым супом Джованни заметил:
Надо понять твою мать он ласково коснулся плеча Джо, Мишель погиб от рук беглых нацистов. Ясно, что она тоже боится за свою жизнь
После похорон Лаура наотрез отказывалась покидать квартиру на набережной Августинок. Джо договорился о доставке провизии. Они втроем, с Пьером и Ханой, убирали апартаменты:
Но сейчас мы с Ханой уезжаем сказал себе Джо, а вдруг мамин страх закончится так, как в прошлом году сестра с Аароном Майером, отправлялась в Гамбург. Хана получила ангажемент в тамошних ночных клубах:
Буду петь с англичанами, усмехнулась девушка, четверо парней из Ливерпуля играют рок, по слухам, неплохо Аарон одновременно готовил постановку по мотивам Кафки и Замятина и собирал материал для новой пьесы:
В Гамбурге, в «Талии», я тоже буду ассистировать режиссеру, заметил кузен, но меня интересуют свидетельства очевидцев о времени нацизма Джо отозвался:
О времени нацизма тебе могут рассказать твоя мать и дедушка Джованни Аарон помотал головой:
С участниками Сопротивления я говорил, а мама уехала из Праги до того, как туда вошли гитлеровцы. Мне нужны обыватели, простые люди. Я хочу, чтобы в постановке звучали разные голоса Джо хмыкнул:
Бывшие вишисты в Париже захлопывали дверь перед твоим носом. Не надейся, что в Гамбурге ты найдешь более сговорчивых людей. Сейчас все немцы делают вид, что они ничего не знали и не слышали Аарон развел руками:
Но попытаться я все-таки должен разогнувшись, Джо заметил Виллему:
Хорошо, что мы не взяли сюда Пьера. Он едва оправился, бедный парень летом Джо много времени проводил с младшим братом. Мать не обращала на них внимания. Лаура забаррикадировалась в спальне, спустив шторы. Мать не снимала темных очков даже в квартире:
Мы ей приносили поднос, Джо было тяжело думать о таком, понятно, что Хана тоже не хочет оставаться одна с мамой, поэтому она и едет в Гамбург летом сестра пропадала в Нейи-сюр-Сен, в апартаментах Пиаф, или кочевала по квартирам подружек. Джо беспокоился о сестре:
Она вернулась какой-то странной из Израиля. Может быть, у нее случился неудачный роман Хана еще похудела. Сестра питалась черным кофе и сигаретами:
Или она съедает один апельсин в день. Но хотя бы она не пьет, как Пиаф Джо не шарил в сумках сестры. Юноша не знал о стальной фляжке с коньяком, принадлежавшей покойному отчиму. Хана начинала день с горсти таблеток:
Лекарство от мигрени, объясняла сестра, они снимают головную боль. Обычное средство, оно продается без рецепта в каждой аптеке Джо действительно видел такой препарат:
Когда она работает, ей легче. Ладно, пусть едет в Гамбург. Это хорошо для ее карьеры спускаясь к воротам Пер-Лашез, Джо сказал Виллему:
Дедушка посоветовал мне не отказываться от поездки. Ты меня введешь в курс дела и вернешься домой, на «Луизу», Джо заметил тоску в серых глазах кузена:
Наверное, он не хочет покидать Африку. Но что поделать, он наследник компании, он должен жить дома о Маргарите Джо старался не думать:
Я был неправ, отказавшись ее слушать, горько подумал юноша, но ее вера сильнее моей. Все на свете в руке Божьей, нам надо только молиться то же самое, в письме, он услышал и от кузена Шмуэля:
Он долго отнекивался, сказал Джо Виллему, настаивал, что он еще молод для поста духовника, но мне с ним легче конверты из Ватикана приходили почти каждую неделю. Джо привык к выстуканным на машинке ровным строкам:
Шмуэль пишет, что не надо бояться, дедушка сказал то же самое. Он не спрашивал о Маргарите, он деликатный человек Джо решил сначала встретиться с кузиной:
Я ее увижу, а там будь что будет, напомнил он себе, если она мне откажет, это ее право. Но я объясню, что год назад я ошибся
У входа на кладбище стоял старый ситроен, с темными окнами. Машину забрызгала грязь, потеки скрывали номер. Джо повернулся к Виллему:
Рядом с метро есть неплохое кафе, мы можем дверь ситроена открылась. Неприметный человек в сером плаще перегородил им дорогу:
Месье барон Гийом де ла Марк, месье граф Жозеф Лоран Дате он говорил с аристократическим прононсом, не откажите в любезности, уделите нам немного времени перед их глазами мелькнуло удостоверение. Джо даже не разглядел, кем выдан документ:
Что-то правительственное. Ладно я, у меня французское гражданство, но Виллем бельгиец. Зачем он понадобился правительству замотав вокруг шеи шарф, кузен что-то недовольно пробормотал:
Спасибо, что согласились нам помочь неизвестный предупредительно усадил их в ситроен. Кузен отозвался:
Мы еще не соглашались Джо ткнул его локтем в бок:
Прикуси язык, Арденнский Вепрь разбрасывая гравий, ситроен неожиданно резво рванулся с места.
Им принесли хорошо заваренного кофе, в чашках с золоченой вязью: «Café de Flore». Виллем усмехнулся:
Бюро Внешней Документации одолжило посуду в ближайшем кафе
Их привезли на Левый Берег. Выходя из машины, Джо заметил над черепичными крышами силуэт колокольни аббатства Сен-Жермен-де-Пре. Особняк за кованой оградой без табличек и даже номера, выглядел нежилым, окна закрыли ставнями. По неухоженному газону перепархивали вороны. Ворота открылись автоматически, Джо шепнул кузену:
Смотри, ни одного охранника Виллем стянул кепку со светловолосой головы:
Я тебя уверяю, их здесь достаточно, просто они не показываются на глаза
Кроме молчаливого шофера ситроена и давешнего человечка в сером плаще, они пока больше никого не увидели. Расписанный салонными, облупившимися фресками коридор пустовал, но Джо явственно уловил стрекот пишущих машинок и телефонные звонки. Он оглядел голую комнатку, с картой мира на стене,