Что же касается лошади, то по ней сразу было видно, что она носила знатного господина. Ноги у нее были подтянуты к животу, во ртууздечка, отделанная слоновой костью, стременас серебряной инкрустацией, на ребрахзолотые бляшки, должно быть украшавшие сгнившую сбрую, поводьяс наконечниками из чистого золота.
Дядюшка Габор, с заступом на плече несший вахту возле останков драгоценного жеребца, извлек из-за пазухи спичечный коробок.
Тут вот ишшо кое-что!
В коробке лежало пять жемчужиндолжно быть, когда-то они были вплетены в конскую гриву.
Одну я раскусил, признался почтальон, ни запаху, ни вкусу.
Я оглянулся в поисках попа, чтобы показать ему жемчуг, но тут выяснилось, что он забрался в одну из ям и, засучив рукава, копает там своим перочинным ножичком.
Самого господина я не трону, сказал он, оставлю тебе; мне бы какого-нибудь епископа найти.
Известное делоархеологическая лихорадкаболезнь крайне липучая, но для жизни не опасна и проходит обычно за пару часов. Особенно когда вместо шкатулки с сокровищами находишь ручку от бидона.
Что же до знатного господина, то ему придется еще немного полежать в земле, мне сейчас не до него. Уже конец июля, через десять дней я должен закончить роман и отправить его издателю, кроме того, мне необходимо попасть в город и купить Андялке обручальное кольцо, которое я надену ей на палец в тот вечер, когда груз романа падет наконец с моих плеч. Другими словами, мне не до археологии, но такую находку, как эта, нельзя доверить ни самому замечательному звонарю, ни самому замечательному почтальону. Однако для того я и держу при себе фамулуса, моего Рудольфа, чтобы он в нужный момент приходил мне на помощь; у него хороший глаз, ловкие руки, он понятлив, умеет быть добросовестным, если конъюнктура ему благоприятствует, из него мог бы выйти член-корреспондент, тем более что стиль у него и так вполне академический.
Не сходя с места, я составил лакею телеграмму, в которой наказывал немедленно сесть в телегу и ехать сюда, да задержаться перед парфюмерной лавкой и купить флакон «Сирени» (для Андялки) и флакон розовой воды. (Да-да, для себя, я так долго обходился без парфюмерии, что могу наконец позволить себе надушить носовой платок.)
Вручив Габору телеграмму и отправив его на почту, я спросил Фиделя, не уступит ли он мне до завтра звонаря? К тому времени прибудет мой помощник, а до тех пор курган должен охранять какой-нибудь надежный человек.
Уступлю, конечно, рассмеялся Фидель. В крайнем случае буду звонить сам, чего только не сделаешь ради венгерской науки!
На следующее утро я первым делом забрался на чердак, чтобы взглянуть на Семихолмье и проверить, не украли ли за ночь нашего стража. Без всякого стыда признаюсь, что прежде все же бросил взгляд на почтовый садик. Раз уж я не могу увидеть Андялкунакануне вечером она сказала, что у них намечается большая стирка, а в такое время и самый приятный гость не мил, то по крайней мере обласкаю взглядом ее цветочки. Астры уже распустились, а я, как человек до времени поседевший, всегда тепло относился к этим посланцам осени в летнем саду.
Андялкины астры были голубыми, розовыми, белыми, как всякие порядочные астры, однако я с изумлением обнаружил, что они обладают еще одним, совершенно невиданным свойством: астры дымились. От них поднимался симпатичный желтый дымок, словно они курили короткие сигары. Кое-кто из специалистов утверждает, будто короткие сигары обладают таким убийственным запахом, что во время мировой войны из них делали бомбы с удушливым газом; несмотря на это, я высунулся в окно как можно дальше. Мне страшно хотелось понюхать сигарного дыма. Рот мой целую неделю готовился к тому, чтобы причаститься Андялкиных губ. Причастие состоялось, это правда, но мужчиныскверные типы: теперь я страстно желал подышать хотя бы чужим дымом.
Принюхиваясь к «aster fumans», я приметил неподалеку щегольскую шляпу юного Бенкоци. Выходит, я ошибся, обогатив ботаническую номенклатуру разновидностью «aster fumans». «Vicenotarius fumans», «помощник нотариуса курящий»такого зверя следовало бы занести в семейство утиных в соответствии с выражением: «хорош гусь!» Он так молодцевато подпирал садовую ограду, словно кого-то поджидал. И почему только этому горе-флейтисту приспичило назначать свидания именно там, где ему уже однажды грозили ножом? Если госпожа Полинг его заметит, наверняка окатит мыльной водой. Любопытно будет поглядеть!
Поглядеть, однако, не удалось: обернувшись в сторону Семихолмья, я обратился в соляной столб от изумления. Курган кишел людьми; можно было подумать, что все древние всадники восстали из земли для совершения какого-то обряда. Святые угодники, покровители археологов, что там еще произошло?
За углом меня нагнал запыхавшийся нотариус и попросил остановиться на пару слов.
Видишь, какое дело, сказал он очень серьезно, телефон у меня со вчерашнего вечера не замолкает, окрестные помещики жалуются: волнения, мол, среди крестьян. Не хотелось мне об этом говорить, но ведь делать-то что-то надо, очень тебя прошу.
Что-что? Меня? Уж не думаешь ли ты, часом, что это я бунтую крестьян?
Дружище, доктор уж несколько дней, как предупредил меня, что народ против тебя настроен. Сперва мужики говорили, что это ты подстроил засуху, а потомчто ты нагнал бурю с градом. Уж не знаю, чего там вчера произошло, но только отовсюду сообщают: мужики, мол, как один желают идти на Семихолмье.
Я как раз туда и иду. Понятия не имею, что на них нашло, я, ей-богу, не делал никому ничего плохого, ответил я с искренним ужасом.
Если не возражаешь, пойдем вместе. Не подумай, что я так уж много о себе понимаю, но ведь мой долг следить за общественным порядком.
Чувствовалось, что он всерьез на меня обижен, и настроение у меня испортилось. Какой злой рок сталкивает меня со всею деревней разом именно тогда, когда я собрался домой?
Человек сто толпилось вокруг кургана, все вооруженыкто заступом, кто лопатой. Бедный звонарь метался между ними, как сторожевой пес, отпихивая одних и дружески дергая за рукав других.
Ну вот вам и господин председатель, таперича с ним и говорите!
Человек пять выступили вперед, главой депутации оказался кум Бибок. Он пояснил: люди, мол, оттого взъерепенились, что звонарь никому копать не дает.
И правильно делает, нотариус взял ведение переговоров на себя. И я бы не дал. С владельцами земли договаривался господин председатель, он здесь и распоряжается.
Ну так пущай господин председатель дозволит, кум с большим почтением обратился ко мне.
Да я бы не против, я в отчаянии огляделся, но столько поденщиков мне не потянуть.
А нам ваших денег не надобно, кум в негодовании вскинул голову. Хотим освободить с-под земли пращура нашего Арпада со всем евонным семейством, да не за деньги, а заради венгерской славы.
Тут в разговор вмешался еще кто-то из мужиков, потом другой, третий, так что в конце концов положение прояснилось. Те четверо парней, что подхватили накануне археологическую лихорадку, успели перезаразить всю округу. Распространился слух, будто в Семихолмье захоронен пращур Арпад с двенадцатью сыновьями. Кое-кто утверждал, что они спят в медных, серебряных и золотых гробах, но более осведомленные точно знали, что в недра кургана провалился большой собор, а в том соборе перед алтарем стоит поп со святыми дарами, а пращур Арпад и все его двенадцать сыновей молятся, стоя на коленях.
Кто-то из крестьян, как выяснилось, видит сквозь землю, он-то и рассказал все как есть.
А мне можно побеседовать с этим знающим человеком?
То не человек, то баба. Эмер Деван звать, она и посейчас тута. Эмер Деван, подите-ка сюды!
Толпа вытолкнула вперед сморщенную старушонку и окружила нас плотным кольцом. Морщин у тетушки было столько, что я невольно подумал: должно быть, она гарцевала на помеле еще во времена короля Кальмана,но глаза блестели на удивление живо.
Вы, значит, сквозь землю видите, матушка?
Не, я-то сама не вижу, сударь, а вот бабка моя, та видала. Я ишшо девчонкой была, от нее слыхала: коли потрешь глаза травкой-очанкой да тута, на курганнике, и заночуешьувидишь во сне, что под землею делается. «Вот посмотришь, дочка, вещала она, доживешь да и посмотришь: как откопают с-под земли тую церкву, так и будет та церква набольшая на всю страну, тут-то все чужеземные короли и придут нашему Арпаду поклониться».
У меня не хватило духу сказать Эмер Деван, чтобы она садилась на свое помело и отправлялась домой. Легенда была так хороша, что если бы ее не было, ее стоило бы выдумать. Я похлопал старушонку по плечу:
Что ж, матушка, коли доживем, будете у нас в золоте ходить. А лучше всегодостаньте нам немного травки-очанки, мы ее господину премьер-министру пошлем, пусть-ка натрет себе глаза, да не один, а оба. Я же покамест скажу вам вот что, повернулся я к мужикам. Нынче днем я ожидаю из города одного господина, он тут со всем разберется и решит, кого нанимать, а пока что утихомирьтесь.
Я не сомневался, что Рудольф быстро наведет здесь порядок. Голос у него громкий, усы закручены лихо, словом, авторитетная личность, не то что яразмазня да и только. Толпа постепенно рассосалась, лишь кучка баб осталась прохлаждаться на кургане, они расселись в кружок, в центре которого восседала как старейшина Эмер Деван, и открыли диету. Заметив среди прочих повязанных голов алый платок Мари Малярши, я схватил нотариуса за руку и потащил его в заросли кукурузы, словно имея неотложное дело. Усадил я его на те самые кротовые ходы, с которых накануне воспарял поэт.
Что поделывает юный Бенкоци?
Взялся за ум, дружище, словно его подменили. Давеча в два счета подсчитал мне всех бешеных собак в округе.
И все-таки мой старый друг выглядел чрезвычайно озабоченным. Он глядел прямо перед собой, упорно о чем-то размышляя, и наконец спросил дрогнувшим голосом, правда ли, что в Семихолмье нашли могилу пращура Арпада?
Вряд ли. Могилу Арпада, скорее всего, давно уничтожили, попросту не зная, чьи кости раскидывают по ветру.
Жаль, очень жаль, опечалился нотариус. Если б ты нашел Арпада, деревне бы пришлось очень кстати. Дорогу бы проложили железную, шоссе в порядок привели, может, и комитатский центр здесь был бы. Статую бы поставили на Семихолмье
На это ушла бы куча денег, дружище. Подумай сам, во что может обойтись бронзовая лошадь.
Об этом и речи нет, о конной статуе я и не мечтаю, это для скромного сельского нотариуса чересчур. Мне бы и бюста хватило, простого, маленького бюстика. Но уж на это я мог бы рассчитывать: нашли-то его как-никак на моем веку, когда я нотариусом служил. Да и общественную сторону дела тоже из виду упускать нельзя. Последний сельский нотариус, которому памятник поставили, был Янош Арань. Все наше сословие воспрянуло бы духом, кабы узнало, что наверху снова нотариусов признали.
Мы заговорили о положении нотариусов и как раз сошлись на том, что, пока нотариусам не станут платить как следует, толку не будет, когда прибыл Рудольф. Он подъехал на фиакре прямо к нам. (Спасибо, что не на машине.)
Нельзя не признать, что юноша был весьма элегантен: желтого цвета сапоги, коричневый бархатный костюм, белый жилет в синий цветочек, а на головемоя старая шляпа. Шляпную ленту украшали три значка, а отвороты пиджака были прямо-таки нашпигованы самыми яркими из всех эмблем, когда-либо изобретенных революционерами или роялистами, в последние годы значки эти являли собой едва ли не единственное доказательство процветания венгерской промышленности. (Жаль только, что ряд орфографических ошибок давал скептикам основания утверждать, что большая часть этих значковавстрийского либо чешского производства.) Все эти украшения, надо полагать, были натерты помадой: ни одна напомаженная голова, ни один надушенный ус не испускают такого парикмахерского зловония.
Уже при первом своем появлении Рудольф, безусловно, произвел на присутствующих при сем представительниц местного женского общества впечатление, совершенно неотразимое.
Беседа их разом прекратилась, как только юноша соскочил с подножки и, жестом приказав вознице обождать, пружинистой походкой направился ко мне.
Ну, что нового дома, Рудольф? я протянул ему руку. (Его рука была несравненно более ухоженной, нежели моя, любопытно, что до сих пор я этого не замечал; когда поеду за кольцом, загляну заодно к маникюрщику, надеюсь, там не будет слишком много народу, и мне не придется краснеть.)
Ничего особенного, ответил Рудольф на нормальном венгерском языке, но, оглянувшись на публику, немедленно сообразил, что изысканный стиль придется в самый раз. Если не считать собаки, которую я осуществил.
Что ты с ней сделал?
Осуществил животную собаку, что пребывала в потерянности.
А-а, как же, припоминаю, мне живо представилась высокомерная дворникова дочка с маленькой уродливой моськой на руках, так что же, дело к свадьбе?
Обрушились надежды, сударь, сочетание не состоится. Возжелав заручить поцелуем душевное взволнение по причине осуществления собаки, я был извещен папашей девицы, что могу удалиться ко всем чертям, ибо удовлетворение его дочери состоит не во мне, а в соседском портном. Следственно, всякое сношение между нами покончено.
Будь я юмористом, мне, по-видимому, следовало бы ответить юноше: «примите мое соучастие», однако юмор никогда не был моей стихией, а уж теперьи подавно; будучи счастлив в любви, я от всей души жалел своего верного слугу.
Не печалься, Рудольф, я похлопал его по плечу с фальшивой беспечностью, серьезный человек не станет принимать таких пустяков близко к сердцу. (Н-да, человек я вроде бы вполне серьезный и все же умер бы на месте, если бы матушке Полинг вдруг взбрело на ум, что ее «удовлетворение состоит» в девском бароне.) На Манцике свет клином не сошелся.
Тут выяснилось, что Рудольф гораздо сильнее духом, чем можно было предположить. Он отмахнулся, словно от мухи:
Была бы шея, хомут найдется.
Энергичный жест самоутешения пришелся как раз нотариусу по животу.
Пардон, сударь, очень извиняюсь, Рудольф вежливо приподнял шляпу.
В ответ нотариус приветливо коснулся своей черной шелковой шапочки.
Ничего страшного, господин председатель, он протянул руку и представился, кто он есть. Рудольф в ответ назвал свое имя, но кто он, не сказал. Ладно, сейчас я устрою так, что все станет ясно само собой.
Ты привез все, что я велел, Рудольф?
Да, отважился.
Тогда будь любезен, достань из сумки духи «Сирень». Все остальное можешь выгрузить в поповском доме. Заплатишь извозчику, снесешь духи на почту, отдашь их барышне-почтальонше и быстро вернешься сюда.
Что ж, отважусь. Рудольф кивнул и сбежал с холма, галантно помахав дамам на прощание. (Этому он, по всей вероятности, выучился у «фактического принца», ибо я, к сожалению, не рискую приветствовать таким образом не только что незнакомых, но даже знакомых дам.)
Послушай, братец, спросил я нотариуса, как только мы остались одни, чего это тебе вздумалось называть моего лакея «господином председателем»? Решил небось по выправке, что он из господ?
Ничего я, братец, не решил. Апчхи! нотариус взглянул на солнце и потому чихнул. Видишь ли, такой у нас с попом и доктором уговор: величать «господином председателем» всякого чужого господина, которого занесет в деревню и про которого неизвестно, какого он роду. Раньше-то мы знали кто, «ваша светлость», кто «ваше благородие», вроде меня, кто«вы», а ктопросто «эй, вы». «Высокоблагородий» здесь никогда не бывало, кроме девского барона, да еще губернатор как-то собрался к нам дороги проверять, да как свернули на нашу дорогу-то, тут повозка возьми да и наскочи на какой-то ухаб, губернатор вывалился и ногу сломал, с той поры в деревнюни ногой. А вот как урезали страну-то, тут министров и одолела любовь к родинепочитай, каждую неделю четыре-пять господ из Пешта нелегкая приносит, тут уж сам черт ногу сломит: кто из них «высокоблагородие», а кто «превосходительство». Назовешь не по чинуобижаются, скажешь вместо «ваше высокоблагородие» «ваше превосходительство», так «их превосходительства» надуются: никакого, мол, уважения к чинам. Ну мы и подумали: чтоб вам всем повылазило, будете у нас все как один «господа председатели». И все довольны, ныне ведь всякий чего-нибудь да председатель, верно?
Верно, я глубоко вздохнул и твердо решил отказаться от должности почетного председателя общества пчеловодов, которой я был обязан одним из горчайших разочарований своей деревенской жизни.
Возвращение Рудольфа не улучшило моего настроения.