Прекрасная игра, шутит Фердинанд.
Она смеется, хотя не ясно, поняла ли она шутку.
Вы нравится футбол? спрашивает она.
Вообще-то я больше по регби, говорит Фердинанд.
И затем он пытается ей объяснить, что такое регби, а она курит и слушает, время от времени задавая вопросы, из которых становится ясно, что она ничего не поняла.
Так это как футбол? спрашивает она, разгоняя дым, после нескольких минут подробных разъяснений.
Э Типа того, говорит Фердинанд. Да.
А девочки? спрашивает она. Вам нравятся девочки?
Фердинанда вопрос смущает меньше, чем Саймона, и он отвечает после небольшой заминки:
Конечно, нам нравятся девочки.
И она снова смеется:
Конечно!
Она смотрит на Саймона, который уставился в стол, и говорит:
Вы найдете много девочек в Праге.
Стоя на Карловом мосту с его почерневшими статуями и туристами, то и дело указывающими пальцами, Саймон нарекает это место бездушным аналогом Диснейленда.
Расхаживая по собору Святого Витта в рассеянном свете и вдыхая легкий аромат полированного дерева, он видит афишу, сообщающую об исполнении Большой мессы Моцарта до минор здесь этим же вечером, что слегка оживляет его, и, купив билеты, они садятся на террасе паба, кишащей туристами, позади собора, собираясь пробыть там до пяти часов.
Фердинанд, вопреки обыкновению, закуривает сигарету, «Филип Моррис» Саймона. Пока друг говорит ему, как он ненавидит Прагу, Фердинанд замечает двух молодых женщин за ближайшим столиком. Возможно, они не те милашки, о которых говорила им хозяйка дома, но вполне ничего. Особенно одна. Он пытается уловить, о чем они говорят, а точнее, понять, на каком языке. Очевидно, они не местные.
Как турист может быть счастлив? рассуждает Саймон. Вечно скитается где-то, вечно неприкаянный, вечно ищет чего-то
Ты в хорошем настроении.
Не в плохом точно, я просто говорю
Похоже, обе девушки англичанки.
Как насчет их? говорит Фердинанд тихо.
Что насчет их? переспрашивает Саймон.
Ну?
Саймон смотрит на него так, будто у него свело живот.
Да ладно тебе! говорит Фердинанд. Не так уж они плохи. В самый раз. Получше тех, что были в Варшаве.
Ну, это не показатель
Ты как хочешь, говорит Фердинанд сквозь смех, а я их приглашу за наш столик.
Саймон вздыхает с неудовольствием, руки его слегка дрожат, и он закуривает очередную сигарету. Он смотрит, как Фердинанд в своей неподражаемой манере подруливает к девушкам и заговаривает с ними. Он указывает на столик, за которым сидит Саймон, и Саймон сразу же отводит взгляд и смотрит в окно на внушительную черную громаду Святого Витта, шедевр готики. Он еще рассматривает собор или делает вид, что рассматривает, когда слышит голос Фердинанда:
Это мой друг, Саймон.
Он поворачивает голову, солнце слепит его, и он щурится. Вот они стоят перед ним, со стаканами в руках. На одной летняя шляпка. Фердинанд приглашает их присесть, и они неуверенно присаживаются.
Ну, говорит Фердинанд, занимая свое место, и голос его обретает особую глубину и бархатистость, как вам нравится Прага? Давно вы здесь? Мы только утром прибыли еще почти ничего не посмотрели. Так ведь, Саймон?
Саймон качает головой:
Ну, в общем, да.
Мы заглянули туда, говорит Фердинанд, кивая за окно. Саймон любит соборы.
Девушки переводят взгляд на него, как бы ожидая, что он на это скажет, но он молчит.
А вы там были? спрашивает Фердинанд, обращаясь непосредственно к девушке в летней шляпке, ведь она гораздо привлекательнее.
Ага, вчера, говорит девушка.
Правда, впечатляет?
Она смеется.
Ну, так, говорит она, словно ожидая, что Фердинанд хочет подшутить над ней.
Я в смысле, они же все типа одинаковые, говорит он. Мы побывали чуть не во всех в этой части Европы, так что могу ответственно заявить об этом.
Да?
Ну, то есть, понимаете, о чем я.
Так где вы еще побывали? спрашивает она.
И пошла беседа где вы были, что вы видели. Саймона коробит манера Фердинанда. Это словно маска, которую тот надевает, общаясь с незнакомками, и в этом чувствуется какая-то фальшь, особенно на фоне его демонстративного молчания. В противовес всей этой показухе и занудству. А когда пышнотелая подруга девушки в шляпке спрашивает его, какую музыку он любит, он пожимает плечами и говорит, что не знает.
Фердинанд рассказывает о японской паре, которую они видели: на нем льняной костюм и панама, на ней бирюзовое платье с блестками, и они танцуют на главной площади Кракова. Затем он рассказывает, как их с Саймоном сняли с поезда на польско-немецкой границе и обыскали усатые немецкие служаки.
Думаю, они особенно в чем-то подозревали Саймона, сообщает он с улыбкой, заразительной для дам, и Саймон тоже улыбается, пусть и сдержанно, как бы принимая навязанную ему роль.
Обоих заставили раздеться догола, говорит Фердинанд.
Шляпка сдавленно смеется.
Что, серьезно?
Нет, говорит Саймон, не глядя на нее. А затем он объявляет, глядя прямо на Фердинанда, словно они тут одни: Почти пять.
Уже? говорит Фердинанд непонимающе.
Да, говорит Саймон, и повисает пауза. Ну, понял
А, да, говорит Фердинанд. Он как будто задумывается на секунду, и все смотрят на него, а затем он обращается к девушке в шляпке: Знаете, здесь концерт в пять. Должно быть что-то с чем-то. Давайте с нами, а?
Она смотрит на подругу, та пожимает плечами.
А где это?
Да вон там!
Он указывает на каменную твердыню, закрывающую полнеба.
Там. Моцарт или типа того. Моцарт же, да?
Да, говорит Саймон бесцветным голосом.
Саймон балдеет от этой фигни, поясняет Фердинанд.
Девушки еще раз переглядываются слов им не нужно. А потом говорят, что у них нет денег.
Ну, говорит Фердинанд, тогда давайте увидимся после? На лице его широкая улыбка. Это будет недолго, я думаю. Сколько это продлится? спрашивает он Саймона, словно своего секретаря.
Я не знаю, говорит Саймон. Не больше часа, полагаю.
Мы же можем тут встретиться после, говорит Фердинанд.
Где-то через час?
Они соглашаются, и Фердинанд с Саймоном уходят.
Она милашка, та, что в шляпке, а? говорит Фердинанд.
Ничего так.
Да ладно тебе самый сок. А как насчет второй?
Что насчет второй?
Фердинанд смеется в упоении.
Да, я тебя понимаю, говорит он.
Он что-то бормочет, пока они занимают места на скамье.
Так, что это у них? спрашивает он.
Месса Моцарта, говорит Саймон, не глядя на него, до минор.
А, ну да.
И, словно желая насладиться музыкой в полной мере, Фердинанд складывает руки на коленях и закрывает глаза. Звучит музыка.
Музыка.
Когда они возвращаются в паб, на который теперь ложится тяжелая тень собора, то видят, что девушки ушли. Саймон как будто все еще слышит музыку, а его друг, разочарованный таким поворотом, спрашивает официанта, не оставил ли кто-нибудь для него записки, он все еще слышит чистое сопрано, где-то в пустоте над головой, возносящееся под высокие каменные своды. И пока они ждут на террасе на случай, если девушки вдруг вернутся, Фердинанд стоит у самых перил, пристально вглядываясь в кишащие туристами сумерки, а Саймон сидит, курит, продолжая слышать неземной голос. Нечто божественное.
Когда Фердинанд оборачивается, на лице у него мировая скорбь.
Нечто божественное.
Мать твою! говорит Фердинанд.
Неизреченная святость под сводами собора, эта светоносная музыка.
Они не вернутся.
Светоносная музыка, неосязаемое сопрано.
Наполняющее своды собора.
Нет, говорит Саймон.
Друг его садится и, не спрашивая, берет из пачки «Филип Моррис» сигарету.
Что будем делать? говорит он, стараясь казаться спокойным.
Они идут по улицам в поисках подходящего места, чтобы поесть.
И довольно скоро понимают, что заблудились.
Фердинанд подходит к журнальному лотку и пытается спросить дорогу у продавца.
Пока его друг добивается разъяснений, Саймон замечает, что среди журналов есть порнографические он видит набухшие соски, голое тело, открытые рты. Вообще-то, ничего, кроме порнографии, здесь нет. Продавец, уставший коротышка, совсем не знает английского и, жестом попросив Фердинанда подождать, исчезает в дверях ближайшего магазина с пустой витриной.
Вскоре он появляется с женщиной средних лет в простом синем платье. Саймон сочувствует ей, тому, что ей приходится терпеть рядом с собой всю эту грязь.
Да? говорит она по-английски, приближаясь к ним с улыбкой.
Фердинанд объясняет, что они заблудились и ищут, где бы поесть.
Она советует им, как выйти на знакомые улицы, и добавляет, извиняясь, что не знает подходящего заведения поблизости, открытого в такое время.
Ну, что вы, что вы, говорит Фердинанд, спасибо, не беспокойтесь.
А журналы вы покупаете? спрашивает она.
Вопрос, как будто, обращен по большей части к Саймону, который стоит у лотка и курит. Он смотрит на нее, словно не понимая.
Секс, говорит она, обводя рукой лоток.
И начинает улыбаться и от этого ее лицо вдруг кажется Саймону мордочкой злобного хищного зверька.
Нет, говорит он быстро.
Вы смотрите, говорит она, продолжая улыбаться, вынимая один из журналов из-под резинки и протягивая Саймону. Смотрите!
Нам это не интересно, спасибо, говорит Фердинанд.
Но почему? спрашивает она со смешком.
Просто, отвечает он и устремляется за своим другом, который уже отшагал пол-улицы, спасибо.
Они едят пиццу в «Пицца хат», а потом едут на метро до конечной станции.
Улегшись на жестком матрасе на полу их комнаты и укрывшись простыней в рыжевато-бурый цветочек, Саймон пытается записать что-нибудь в дневник. Фердинанд тем временем принимает душ. Саймон улавливает шум льющейся воды, и, пока его слышит, он понимает, что друг не потревожит его. Он также слышит перебранку в кухне между хозяйкой и ее мужем. У него есть время как раз достаточно. Уже почти неделю он этого не делал После того раза в качающемся туалете в поезде, под перестук колес, по пути из Варшавы в Краков. Его пальцы едва сомкнулись на горячей твердой плоти под простыней, когда смолк звук льющейся воды и заскулили трубы, и он быстро натянул шорты и уткнулся в дневник, сжав ручку, чтобы Фердинанд, появившийся из ванной с одним маленьким полотенцем на бедрах, ничего не заподозрил.
Все никак не успокоятся? спрашивает он, имея в виду перебранку на кухне.
Раздается звук бьющейся посуды.
Саймон ничего не отвечает, лишь крепче сжимает ручку.
Зайке не повезло, говорит Фердинанд.
Он встает перед маленьким зеркалом и поворачивается, пытаясь разглядеть шрам у себя на спине.
Хуже стало, говорит он. Посмотри. Хуже, а?
Саймон сразу вскидывается и говорит:
Я не знаю.
Хуже, говорит Фердинанд.
С тяжелым вздохом он ложится на кровать и открывает томик Йейтса с комментариями. После пары строк
Юнцы,
В объятиях друг друга
он снова вздыхает и с минуту смотрит в грязно-белый потолок.
Юнцы,
В объятиях друг друга
Положив книгу на гладкий желтый паркет, он натягивает повыше тонкое ватное одеяло и поворачивается к стене.
Саймон, так ничего и не написав, убирает дневник и гасит свет настольную лампу, стоящую на полу рядом с его матрасом.
Глава 3
Мой муж, говорит она наутро, доставая что-то из холодильника и ставя перед ними на столе сейчас в Брно. Футбол. Он будет в Брно три дня.
Какой-нибудь чемпионат? спрашивает Фердинанд.
Что?
Он в Брно из-за чемпионата?
Она, похоже, не знает такого слова.
Из-за матча? уточняет Фердинанд.
Матч, да, говорит она. Важный матч. Футбол.
Сливовицы больше нет. Есть кофе и сигареты. И черствый хлеб, к которому никто не прикасается. У хозяйки явное похмелье. Она присаживается рядом с Саймоном в своем коротком желтом халатике и спрашивает:
Вы найти девушек?
Вопрос смущает его, и он мнется, не зная, что сказать.
Нет? удивляется она. Вам это должно быть легко, я думаю.
Ну, вообще мы встретили одних, говорит Фердинанд.
Вам нравятся девушки?
Хотя вопрос обращен к Саймону, отвечает на него Фердинанд:
Да. Очень даже.
А вам?
Прежде чем ответить, Саймон нервно затягивается сигаретой.
Да, говорит он.
Она изучает его хмурый профиль, а он тем временем напряженно смотрит на стол, словно стараясь запомнить все, что на нем находится.
Пакет молока mléko очень простого дизайна.
Его «Филип Моррис» с надписью о вреде для здоровья на немецком.
Ее «Петра» в бумажной пачке с красной полоской.
Зажигалка «Крикет».
Вы очень симпатичный мальчик, говорит она.
Стеклянная пепельница, полная окурков.
Пластиковая миска с ломтиками черствого хлеба.
Когда я была молодая, говорит она, мне бы очень хотелось встретить такого симпатичного мальчика.
Тарелочка с желтоватым маслом.
«Когда я была молодая»
И она рассказывает им о своей молодости.
Оказывается, она вовсе не чешка. Она родилась в Сербии. Они с мужем познакомились в Югославии, как тогда называлась эта страна, куда он приехал в составе футбольной команды. Она работала на высокой должности в местном спортивном клубе, который занимался этой командой. Светловолосая, голубоглазая, говорливая, живая, она провожала его команду в столовую и ездила с ними на матчи в одном автобусе.
С гордостью она говорит, что ее муж был одним из лучших игроков в команде. Первый раз они занимались любовью в парке ночью. Ведь она в то время еще жила у родителей. А он в общежитии со своей командой. Куда еще им было пойти?
Мы были молоды, говорит она. А когда вы молоды Да. Она закуривает, вздыхает и говорит отрывисто: Я была молода, но это не был первый раз для меня.
Не первый? Фердинанд, похоже, заинтересовался.
И она рассказывает им, как потеряла девственность с инструктором по плаванию в молодежном лагере в Италии, когда ей было пятнадцать.
Он был старше меня, говорит она. Это было приятно, вы понимаете.
Саймон сидит, ссутулившись, и курит, как будто не слушая.
Это приятно, говорит она ему, первый раз с тем, кто старше.
И Фердинанд рассказывает ей, как его в том же возрасте соблазнила няня сестры, старше на десять лет, и как это было приятно.
Да, говорит она, и ее глубоко посаженные глаза серьезны. Приятно.
Это было приятно, поправляет ее Фердинанд, довольный собой.
Так всегда лучше всего, говорит она. С тем, кто старше, кто опытней. С тем, кто приятный.
Саймон сидит, ссутулившись, и курит, как будто не слушая.
Вы понимаете меня?
Вопрос обращен к нему. Она хочет знать, понял ли он, что она сказала.
Они ждут, пока он скажет что-то покажет, что понял, что услышал ее слова.
И тут где-то звонит телефон, в какой-то другой комнате. Она поднимается и устремляется туда в своем коротком желтом халатике, разгоняя облако сигаретного дыма. И они слышат, как она говорит с кем-то по телефону.
Утро они проводят, бродя по городу в поисках Шляпки. В поисках Шляпки от солнца под солнцем. Фердинанд прикидывает, где сейчас она может быть, в каких местах им лучше посмотреть, и готовится разыграть удивление, если она их увидит. Но вскоре затея уже кажется безнадежной. Город огромен, и достопримечательности ужасно рассыпаны по разным мощенным булыжником аллеям и незаметным маленьким паркам. Он пытается думать, как могла бы думать она, пытается поставить себя на место молодой женщины одного с ним возраста или на пару лет старше, не блещущей умом, которой часто докучают мужчины, женщины с бирюзовыми ногтями на ногах, собирающейся поступать на курсы секретарей Австралийский паб? Они проводят там два часа, потягивая легкое пиво и почти не разговаривая.
Саймон, кажется, тоже поглощен мыслями.
Сидя в этом австралийском пабе, он представляет отношения людей в виде двух жидкостей, наливаемых в одну емкость. Страшные взрывы, думает он, довольный тем, какую аллегорию нашел для выражения своей первичной идеи, или мгновенное замораживание это наихудшие формы реакции. А неспособность к смешению самая обыкновенная. А любовь?