Карен Филдинг
Что ж, любовь, думает он, это вот что такое: вспышка в глубине двух жидкостей, смешивающихся так, что они кажутся одной прозрачной жидкостью.
Карен Филдинг
Вспышка, становящаяся огоньком, медленно растущим до тех пор, пока вся жидкость не начинает испускать мягкое, ровное сияние.
Карен Филдинг
Да, думает он, это любовь.
А день тем временем ускользает.
И вот уже ранний вечер.
Фердинанд стоит на Карловом мосту, где дует сильный ветер, и окидывает взглядом широко раскинувшиеся берега, крыши зданий и шпили, громоздящиеся по обеим сторонам реки. Шляпка, Шляпка, где-то ты сейчас А может, она уже покинула город. И тогда как глупо он разменял день, размышляет он, пока Саймон ждет неподалеку, повернувшись в другую сторону.
В следующем пабе, на этот раз расположенном в подвале с готическими сводами, Саймон опять заводит разговор о бесплодности туризма.
Зачем тогда ты это затеял? спрашивает Фердинанд через несколько минут с раздражением.
Что затеял?
Эту поездку?
Я думал, получится здорово, говорит Саймон.
А сейчас, по-твоему, не здорово?
Нормально.
А на что ты рассчитывал?
Саймон задумывается и говорит:
Я не знаю.
И все же он рассчитывал на что-то. Он садился на поезд на вокзале Сент-Панкрас две недели назад с какой-то смутной надеждой.
Когда в ранних сумерках они идут по проспекту к метро, повсюду видят проституток.
Ему почти приятно снова оказаться у нее на кухне, в неоновом свете. Почти как дома. Она смеется в клубах дыма, пока Фердинанд рассказывает, как они искали Шляпку, рассказывает все с самого начала, с момента их знакомства вчера под стенами собора Святого Витта.
Так вы найти девушку? улыбается ему она.
И снова потерял.
А она была чешкой?
Нет, англичанкой.
Англичанка! Вы должны найти чешская девушка она от вас не убежит.
Да ну!
Не убежит. Она думать, вы богатый.
Я не богатый.
Но она так думать. И она была красивая, эта англичанка?
Ну Вообще-то ничего.
Вы найдете красивую чешскую девушку. А вы? Она обращается к Саймону и сразу почему-то кажется серьезной. Вы найти девушку?
Саймон опускает глаза.
Нет, говорит он и сует в рот сигарету.
Когда он поднимает взгляд, то видит, что она смотрит ему в глаза.
Смотрит пристально и немного печально.
А вы такой симпатичный мальчик, говорит она.
Саймон пожимает плечами.
Повисает тишина.
Она продолжает смотреть на него, он это чувствует, даже уставившись на свои колени.
И тогда Фердинанд встает и говорит, что идет спать.
А, вы устали, кивает она с пониманием. Хорошо. Вы спите.
Через секунду Саймон также встает, с нервозной поспешностью, но она берет его за запястье.
Он невольно отдергивает руку, и она отпускает ее.
Я тоже устал, говорит он.
Вы оставляете меня одну? смеется она. Вы оставляете леди одну?
Я устал.
Но вы молоды вы должны быть на ногах всю ночь.
Останься и допей пиво, беспомощно произносит Фердинанд.
Да, говорит она, останься.
Я не хочу. Правда, я устал.
Саймон пытается протиснуться мимо стола к двери, когда она опять берет его за руку. Ее пальцы смыкаются бережно, без нажима. И, держа его руку в своей, она говорит:
Останься и поговори со мной. И смотрит ему в глаза.
Завтра, обещает он и высвобождает руку из ее теплых пальцев. Хорошо? Поговорим завтра.
Сегодня это сегодня, говорит она загадочно, словно произносит поговорку. И кладет руку ему на бедро, он чувствует ее ладонь через джинсы.
Я устал, почти умоляет он.
Фердинанд уходит.
Останься со мной, повторяет она тихо, лицо ее серьезно, а ладонь перемещается к его паху.
Пожалуйста, чуть не плачет он. Мне жаль, но я устал.
И он уходит вслед за своим другом, по темному коридору, мимо стиральной машины.
Она тебя хочет, приятель, говорит ему Фердинанд.
Они сидят за кованым столиком в парке, где по траве расхаживают павлины, время от времени оглашая окрестности криками. Фердинанд, конечно же, имеет в виду хозяйку квартиры.
Саймон нервно курит.
Давай же, говорит Фердинанд, трахни ее.
Мысль о том, что Саймон может это сделать, не приходила ему на ум, и вместо ответа он лишь хмурится.
Почему нет? говорит Фердинанд.
Саймон хмурится сильнее и, наконец, выдавливает:
Ей, наверное, уже сорок.
И что? Фердинанд быстро оглядывается, желая убедиться, что рядом нет чужих ушей, и говорит: Она наверняка знает пару интересных штучек. И, знаешь, она вообще не так уж плоха. Очень красивые ноги. Ты заметил?
Саймон ничего не отвечает.
Она вполне себе секси, говорит Фердинанд. То есть в молодости она, наверно, была огонь.
Ну, может, в молодости, бормочет Саймон.
Кем она была тогда?
Саймон молчит несколько секунд, прежде чем сказать:
Она говорила, что была почти чемпионкой по плаванию
Только формы у нее не соответствовали. Забавно. Фердинанд улыбается. Эти пловчихи все без груди. Так почему ты не трахнешь ее?
А ты почему?
Она хочет не меня, говорит Фердинанд с нажимом. А тебя.
Она была пьяной.
Она всегда пьяная.
Что ты думаешь делать вечером? спрашивает Саймон.
Я думаю, ты должен ее трахнуть, говорит Фердинанд.
Серьезно
Я серьезно
Нет, я в смысле, какие планы на вечер?
Она тебе не нравится? Совсем?
Нет, говорит Саймон. Не вполне.
Не вполне?
Нет.
А по-моему, она что надо, говорит Фердинанд. Серьезно. Я думаю, ты должен ее сделать.
Саймон закуривает новую сигарету. Он курит с самого утра, даже больше обычного.
А знаешь, говорит Фердинанд, по бровям женщины можно точно сказать, какой у нее кустик на лобке.
Саймон смеется смешок вырывается сам собой. И он опять собирается спросить о планах на вечер, но друг его опережает:
Ты что, совсем не хочешь трахнуться?
Саймон пожимает плечами, сует в рот сигарету и принимается рассматривать черную, жирно крашенную поверхность кованого стола.
В этом ничего такого, говорит Фердинанд. Я просто думаю, ты должен завалить ее. И тебе наверняка понравится, вот и все.
Они сидят молча с минуту, Саймон продолжает изучать кованые извивы стола, а Фердинанд разглядывает людей в парке. Затем он спрашивает:
Так чем займемся вечером?
Саймон снова обретает голос и предлагает посетить выставку, посвященную Кафке.
Ну что ж, ладно, говорит Фердинанд.
Но несмотря на многочасовые поиски, они так и не находят эту выставку и в итоге проводят еще один вечер, слоняясь по историческому центру столицы Старой Европы, запруженному трамваями и туристами.
Ты правда не хочешь ее? спрашивает Фердинанд.
Они сидят друг напротив друга на скамьях пивной, среди шквала голосов, литровая кружка пражского светлого перед каждым, и уже порядком набрались.
Она далеко не дурнушка, говорит Фердинанд. Мне даже интересно, какая она без одежды. То есть тебе что совсем не интересно увидеть ее голой?
Саймон будто не слышит. Он глазеет по сторонам. Но на щеках у него выступает румянец.
Наконец он поворачивается к Фердинанду:
Я думаю, завтра нам надо поехать дальше, говорит он. То есть уехать из Праги.
Правда? Фердинанд явно удивлен.
Ты хочешь остаться?
Не так чтобы
Я нет, говорит Саймон.
Ладно.
Значит, уезжаем завтра?
Если хочешь.
Они заглядывают на вокзал посмотреть расписание. И решают, что их следующей остановкой будет Вена, Саймона, кажется, интересует тамошнее Kunst. Поезд отходит около десяти утра.
Затем они снова возвращаются на метро, до конечной станции.
Они проходят на кухню, где она курит в своем желтом халатике и ждет их.
Саймон надеялся весь день, что ее муж вернется из Брно и таким образом эта ситуация разрешится сама собой.
Муж не вернулся из Брно.
Она ждет их одна, и они садятся рядом с ней за стол. Саймон едва может смотреть на нее. Как и утром он испытал испуг, выходя из комнаты, еще не обсохнув после долгого-долгого душа. Тем не менее на этот раз она как будто не проявляет к нему особого интереса. Она говорит с Фердинандом, который, похоже, рад выручить друга в неловкой ситуации и с увлечением болтает с ней, отвлекая внимание от Саймона, который совсем не участвует в разговоре, и примерно через полчаса Фердинанд говорит:
Что ж, думаю, мы реально устали, да, приятель?
Да, говорит Саймон и тут же встает.
Фердинанд тоже встает и говорит:
Ну, пожалуй, пойдем спать.
Она наливает им еще по рюмке сливовицы и отпускает.
Следующим утром Саймон просыпается и видит, что Фердинанда в комнате нет. Это необычно. Обычно Саймон встает первым. Он прислушивается, пытаясь уловить голоса на кухне или шум душа. Ничего. Только на стене колышется тень от дерева за окном. Он натягивает джинсы и футболку. Наведывается в зловонный туалет с хлипкой дверцей и окошком вентиляции у самого пола, выходящим в коридор без окон, в котором стоит стиральная машина.
Фердинанда он видит на кухне тот сидит за столом и доедает приготовленную хозяйкой кашу, похожую на кислый йогурт. Саймон не стал бы есть такое даже с джемом. Фердинанд на кухне один.
Доброе, говорит он.
Где она? спрашивает Саймон.
Где-то поблизости, говорит Фердинанд, наворачивая кашу.
Ты видел ее?
Фердинанд кивает. И делает он это как-то странно.
Ты рано встал сегодня, да? спрашивает Саймон.
Не так чтобы
Давно ты тут?
М-м Фердинанд подчищает чайной ложечкой остатки каши и говорит: С полчаса.
Кофе есть?
Она сварила. Посмотри там, на столике.
Саймон подходит к столику и наливает себе кофе. Повернувшись, он вдруг видит что-то на полу. Что-то знакомое, но он никак не может понять, что же это. И только когда он садится за стол, его осеняет ведь это ее желтый халатик. Ее халатик на кухонном полу.
Как спалось? спрашивает Фердинанд.
Нормально.
Ты все еще хочешь уехать сегодня? спрашивает Фердинанд.
Да, говорит Саймон.
Ее халатик на кухонном полу.
И вот они снова в поезде, едут в Вену. Едва они выезжают из Праги, Фердинанд засыпает, откинувшись на спинку сиденья, покачиваясь и похрапывая, когда поезд громыхает на переездах, а за окном безмятежно проплывают окраины города. Саймон стоит в коридоре у окна и провожает взглядом последние строения.
Странное чувство потери овладевает им, чувство потери неизвестно чего. Он заходит в купе и садится на свое место.
Он смотрит на друга, спящего напротив, и впервые испытывает к нему что-то вроде зависти. К тому, что он мог бы С ней Если Фердинанд захотел И увидел ее
Ее халатик на кухонном полу.
Он пробует читать «Послов», и его клонит в сон.
Он откладывает книгу.
Смотрит в окно и городские окраины исчезают из вида.
Часть 2
Глава 1
Офис, выставочный зал и склад занимают соседние помещения в промышленном комплексе на окраине Лилля, откуда слышно шоссе Е 42. Этой весной Бернар проводит здесь день за днем, работая на дядю Кловиса, который занимается продажей окон. Более унылого места, чем этот офис, представить невозможно ламинированный пол, запах освежителя воздуха, слегка засаленная мебель.
Среда, пять пятнадцать вечера.
За большими окнами безучастный свет весны и звуки промышленного комплекса. Бернар ждет, когда дядя придет закрываться. Он уже в пиджаке и сидит, разглядывая вещи на подоконнике: рядом с депрессивного вида растением стоит под склонившимся цветком фигурка ангелочка с меланхоличной улыбкой на личике в форме сердечка.
Появляется Кловис и проверяет, все ли шкафы заперты.
Выше нос, говорит он, тщетно подбадривая племянника.
И Бернар идет за ним по пустым, пахнущим хлоркой лестницам.
Выйдя на улицу, они садятся в «БМВ», припаркованный, как всегда, у самого входа.
Кловис ни за что не взял бы Бернара, не будь он сыном его сестры. Он считает его туповатым и медлительным весь в отца, машиниста поезда. Нетребовательным. Склонным глазеть часами на всякую ерунду, вроде капель дождя, текущих по стеклу. Как типично для такого, думает Кловис, вылететь из университета. У Кловиса отношение к университету двойственное. С одной стороны, ему кажется, что это просто такой способ отлынивать несколько лет от работы для папенькиных сынков. Но с другой, там их должны чему-то учить. Ведь кто-то же становится хирургом или адвокатом. Так что, вылететь из университета после двух лет, как Бернар, оставшись ни с чем, представляется Кловису наихудшим вариантом. Непростительной растратой времени.
Они покидают промышленный комплекс и въезжают на шоссе Е 42.
Этот сопляк курит травку и даже не скрывает этого. Курит в своей комнате, в доме родителей, в типовом кирпичном доме тихого рабочего квартала. И не думает о том, чтобы съехать от них. Еду ему готовят, ему стирают. А ему уже сколько? Двадцать один? Двадцать два? И это мужчина?..
Как-то раз Кловис попробовал поговорить с ним с одобрения сестры. (Отец мальчика, очевидно, не собирался этого делать.) Он усадил его в баре, взял пиво и сказал коротко и ясно:
Тебе пора повзрослеть.
И этот мальчишка взглянул на него своими туманными голубыми глазами из-под блондинистых лохм и спросил коротко и ясно:
Вы о чем?
И Кловис ответил ему коротко и ясно:
Ты неудачник, приятель.
И мальчишка если можно называть мальчишкой детину, чей подбородок порос рыжеватой щетиной продолжал пить пиво и не произнес больше ни слова.
С этим Кловис его и оставил.
Но затем, после этого разговора, когда он попытался дать понять Матильде, что думает о ее сыне, она сказала ему:
Что ж, Кловис, если ты так хочешь помочь ему, может, возьмешь к себе на работу?
Так и получилось, что он взял его к себе на фирму. Сначала на склад, но потом, когда Бернар отправил окна не тому заказчику, перевел в офис, где у него было меньше возможностей напортачить. Подходить к телефону ему было строго запрещено. И так же строго-настрого запрещено было участвовать в любых денежных операциях. Так что вариантов для него оставалось, прямо сказать, немного. Он принимал почту. И за эту смехотворную работу, выполняемую кое-как, он получал двести пятьдесят евро в неделю.
Кловис вздыхает в голос, пока они стоят на светофоре по дороге в город. Пальцы его постукивают по рулю.
На авеню де Дюнкерк они заезжают заправиться на бензоколонку «Шелл», которая нравится Кловису.
Бернар тем временем глазеет в окно с пассажирского места.
Кловис платит за бензин, V-Power Nitro+, покупает какую-то жидкость для протирания широких ветровых стекол в летнее время, решив, что она ему пригодится, и снова занимает место за рулем «БМВ».
Он пристегивается, когда его племянник произносит первые слова за время поездки:
Ничего, если я возьму отпуск?
Бесцеремонная прямота вопроса при полном отсутствии какой-либо преамбулы шокирует Кловиса.
Отпуск? переспрашивает он почти саркастически.
Да.
Но ты ведь только начал.
На это Бернар ничего не отвечает, и Кловис какое-то время тоже молчит, выезжая с заправки. Затем он повторяет:
Ты ведь только начал.
Но мне полагается отпуск, разве нет? настаивает Бернар.
Кловис смеется.
Меня тревожит твое отношение, говорит он.
Это замечание Бернар также оставляет без ответа.
Кловис сжимает руль, борясь с накатившей волной возмущения.
Ирония ситуации заключается в том, что он был бы более чем счастлив отпустить племянника куда подальше на неделю или две. А то и как знать навсегда?
Ты уже куда-то собираешься? спрашивает он.
На Кипр.
А, Кипр, говорит Кловис. И долго думаешь пробыть на Кипре?
Неделю.
Понятно.
Они проезжают в молчании около километра, потом Кловис говорит:
Я подумаю об этом, ладно?
Бернар ничего не отвечает.
Кловис чуть наклоняется к нему и говорит:
Ладно?