Тысячи зрителей кричали, приветствуя победителей (в равной степени всадника и коня), но как бы ни кричали они, если бы их оказалось в сто раз больше и если бы кричали они в сто раз громче, все равно было бы мало, чтобы воздать должное героям улака. Их подвигом восхищались не только зрители, но и все соперники, не добившиеся успеха.
Наездники передавали усталых коней владельцам. На потных конях растягивали подпруги, и каждый владелец или конюх, отведя коня в сторону, прогуливал его, водя в поводу до тех пор, пока не обсохнет, пока не выравняется у него дыханье, пока не придет в себя.
Между тем кони для второго круга состязаний уже были готовы и поджидали наездников. Тут был двойной тщательный выбор: коневоды выбирали наездников, а наездники выбирали коней. Каждый коневод мечтал, чтобы на его коне скакал опытный, а тем более прославленный наездник. Каждый наездник заинтересован в опытном, сильном и ловком коне. Но, оказывается, всего этого мало для успеха. Надо, чтобы между конем и наездником возникло взаимопонимание и установилась внутренняя связь. Конь и наездник должны слиться в одно и понимать друг друга не то что с полужеста и с полуслова, но внутренним чутьем заранее, прежде жеста и слова.
Сначала имелось в виду, что призом второго круга будет бык, но Маматбай, как видно, изменил свое решение, и распорядитель с помоста провозгласил:
Великодушный и щедрый Маматбай ставит призом второго круга верблюда. Пусть храбрые и сильные покажут свою храбрость и силу. Пусть конь, имя хозяина коня, а также имя наездника прославятся среди людей до Самарканда в одну сторону и до священной Бухары в другую сторону. Да удостоятся эти имена слуха самого повелителя правоверных. Пусть слава о них разнесется до самых отдаленных краев! Иншаллах!
Иншаллах! возревела толпа.
Снова показались на помосте те самые рослые джигиты в светло-коричневых каракулевых шапках. Они подняли большого серого козла и стали его раскачивать, собираясь бросить наездникам. Снова всадники столпились около чортахты, протягивали руки, кричали:
Бросай!
Мне бросай!
Но рослые джигиты играли с наездниками как кошка с мышкой, делали вид, что окончательно бросают козла, а сами не бросали его, оглядывая зоркими взглядами участников улака. Они и горячили наездников и выбирали, кому из них бросить козла и тем самым сразу же отдать ему преимущество перед другими. Нетерпеливые зрители кричали им:
Не томите!
Уж бросать, так бросать!
Не задерживайте улака!
Наконец джигиты высоко подняли козла, собираясь бросить его вправо, но резко повернувшись, бросили в другую сторону. Козел полетел прямо в руки Кара-чавандозу. Тот молниеносно подложил тушу себе под ногу и камчой стеганул коня.
Кругом вопили:
Кара-чавандоз!
Давай!
Жми Кара-чавандоз!
Кара-чавандоз, как и Босимбек, в первом случае был окружен защитниками и помощниками. Пять тигроподобных всадников скакали справа и слева от него, конечно, он крепко держал козла, прижимая ногой к туловищу коня, и, если бы даже противники настигшего и дотянулись руками, все равно отнять козла у Кара-чавандоза было бы нелегко. Но ведь бывало на других улаках, когда преследующие оказывались сильнее и сваливали всадника на землю вместе с конем и козлом. Сейчас противники решили окружить обладателя улака плотным кольцом, чтобы не пустить его дальше, в ровную степь. Они так и сделали. Кара-чавандоз походил среди них на пробку, плавающую среди бурных волн. И хотя и от всадников и от коней валил пар, как от кипящего котла, Кара-чавандоз держался спокойно и гордо. И своего коня и самого себя он особенно не утруждал, берег силы для решающего рывка, дожидаясь подходящего момента.
Вся эта стремительно передвигавшаяся каша из коней и наездников уже значительно отдалилась от чортахты. Зрителям приходилось с напряжением вглядываться в свалку, чтобы понять, что там происходит; они обменивались мнениями о происходящем.
А почему Босимбека не видно в круге?
Босимбек как следует потрудился, чтобы завоевать первый приз и теперь, наверно, отдыхает.
Нет, настоящий наездник не знает усталости. Мне приходилось видеть наездников, которые в пылу страсти и азарта продолжали борьбу с переломанной рукой или ногой.
Ну, это неправда!
А вот и правда!
Эй, приятели, что же вы заладили одно и то же? Ругайтесь у себя дома, а здесь не мешайте нам смотреть.
Кто тебе завязывает глаза, смотри на здоровье!
Вдруг поднялся неимоверный шум и крик. Это конь Кара-чавандоза прорвался сквозь окружение. Согни всадников устремились за ним. Кара-чавандоз скакал, оторвавшись даже от своих защитников и помощников. Быстрые как ветер текинцы, словно поджарые борзые собаки преследовали его. И тут среди преследующих все увидели Босимбека. Казалось, что кричать громче уже нельзя, но крики усилились во много раз.
Догоняя тяжеловатого и утомившегося карабаира, Босимбек зашел с правой его стороны. Призовой рубеж был уже недалек. Кара-чавандоз уже высвободил козла из-под ноги, готовясь бросить его на землю, и в это самое мгновенье Босимбек, точь-в-точь как сокол сбивает на лету бедную утку, черной молнией проскочил мимо, и улак оказался у него в руках. Босимбек сразу же выправился в седле, огляделся вокруг и, взмахнув камчой, повернул влево. Всадники бросились за ним. Никто не заметил, каким образом и когда рядом с ним оказался еще один наездник, на коне по кличке Орел. Когда наездники поравнялись стремя в стремя, Босимбек передал ему козла и оставалось уже несколько сажень до последней черты, как вдруг Орел споткнулся, перелетел через голову, а всадник оказался под ним. Конь вскочил на ноги и шарахнулся в сторону, человек же, угодивший под него, оставался лежать на земле вместе с добычей. Все зрители побежали туда, началась суматоха. Участники состязания угрожающе окружили Босимбека, как будто он был виноват, что конь под тем человеком, которому он передал козла, споткнулся. Но некоторые уже заступались за него.
Почему пристаете к Босимбеку, чем же он виноват? Он просто хотел удружить хозяину празднества, он проявил великодушие.
Великодушие!.. А каков результат?
Разойдитесь и оставьте Босимбека в покое! Кто виноват, так это судьба, а вовсе не Босимбек.
Веселье и праздник превратились в траур
Да кто же этот упавший?
Кто-кто Говорят тебе, хозяин празднества Маматбай.
Маматбай?
Вот тебе на! Вот уж и правда судьба. Да что же делал Маматбай среди участников состязания?
Он был любителем улака. Решил вспомнить молодость
Расходитесь! Расходитесь! Состязания закончились.
Благословим молитвой покойника
Да благословит его аллах! прокатилось по степи как единый выдох. Страшным эхом отозвался этот возглас тысяч людей в межгорьях и ближайших ущельях.
Начал сыпать мелкий снежок, резко похолодало. Люди расходились. Вскоре снег повалил сильнее. Всадники, пуская коней то рысью, то вскачь, разъехались в обширной степи в разные стороны. Труднее пришлось пешим. Ветер усилился, началась настоящая метель. Степь быстро покрывалась снегом. Люди шли по грязи и снегу, и, защищаясь от пронизывающего ветра, запахивали полы халатов и повязывали поясными платками головы.
Кто бы мог подумать, что такой праздник превратится в траур?
Да что там говорить! Судьбой это называется, судьбой
Зачем нам с тобой надо было идти в такую даль в старых чарыках?
Мы-то уже горем пополам доберемся домой, а вот с хозяином вышло плохо. Если бы его не искала смерть, разве преградил бы он Босимбеку дорогу, потянулся бы к козлу?
Он, быть может, не умер бы, если бы Босимбек из великодушия не отдал ему улак?
Не говори так, сынок, ведь это судьба, это смертный час его настал, вот он и умер, сказал, вмешавшись в разговор густобородый старик, которому можно было дать за шестьдесят. Кому от огня суждено умереть, а кому от воды. Маматбаю, как видно, от улака Наступил смертный час, кончились дни его. Царство ему небесное, сказал старик, проводя ладонями по лицу. Улак порождение шайтана. Кто знает, может быть, это дело Маматбая не понравилось богу
Если вам поверить, то и мы согрешили тем, что смотрели улак.
Придется нам мерзнуть и мокнуть, вот нам и наказание за наш грех, хоть бы благополучно добраться домой.
Быть жирным пристало овце, а не человеку, снова завел бородатый старик. Покойный сначала чем-то понравился аллаху, ну стал он отцом. Ну, хорошо, родился у тебя сын, довольствуйся этим, возблагодари аллаха, соверши какое-нибудь благое дело, тем более, если у тебя богатство переливается через край. Ну прокопай арык, чтобы им пользовались люди, помоги нуждающимся
Вода удерживается на твердой земле, отец, а в песке она исчезает.
Прямое слово раскалывает камень. Верно ты сказал, сын мой. Но человека понять нелегко. Богатым станешь завидуют тебе, в нужде пребываешь не хотят помочь тебе. Все хотят справедливости, все хотят исполнения своих желаний, но, как видим, не всем удается Ладно, сынок, говорить об этом можно бесконечно, да и оставим новопреставленного в покое. И без того вместо праздника вышел траур. Кто знает, может быть, дух его летает около нас и терзается Что поделаешь, вышло не как хотел Маматбай, а как рассудил аллах И чтобы перевести разговор на другое, старик заговорил более оживленно:
Как же это получилось, что Кара-чавандоз выпустил из рук добычу?
Босимбек несравненный наездник, счастливый наездник. Из великодушия отдал козла хозяину праздника, но конь погубил Маматбая
Кому же будет присужден приз?
Босимбеку-палвану.
Он не возьмет.
Кто же возьмет, Кара-чавандоз, что ли?
Кара-чавандоз упустил улак, он не имеет права на приз. А у Босимбека уже есть приз кобыла. Верблюд пойдет, наверное, за грехи Маматбая
Постепенно все разъезжались в разные стороны. Радости в сердцах от улака ни у кого не было, напротив, у всех было такое настроение, будто в душу им набросали сажи от казана.
К сумеркам разбушевался буран. Ветер выл голодным волком, он слизывал и сдувал покрывший землю снег, сбрасывал его в пропасти и там в ущельях и пропастях выл и скулил еще надсаднее, нежели здесь, в ровной степи.
ПОГРЕБАЛЬНЫЙ ОБРЯД
Еще вчера только скакали по кишлакам джигиты, привставая на стременах, они скакали и возглашали: «Кто не слышал, пусть услышит, а услышавший пусть расскажет другим! Все завтра приходите на утренний плов к Маматбаю!» Теперь те же самые глашатаи, сзывавшие людей на празднество, разносили по окрестностям скорбную весть: «Скончался Маматбай! Все приходите на погребальный обряд!»
Люди, услышав эту весть, изумлялись и удивлялись: «Господи! Какая участь, говорили они. Значит, ребенок своим рождением принес смерть отцу. Значит, с самого начала не было суждено Маматбаю испытать счастья отцовства. Вот, оказывается, какова была воля аллаха. Царство небесное Маматбаю».
Независимо от того, родственники или вовсе чужие люди, но все мусульмане этих горных и степных мест считали своим долгом поспешить на погребальный обряд, какие бы важные дела не приходилось оставить ради этого.
Сотни людей, конных и пеших, многие из которых не только никогда не переступали порога Маматбая, но и не знали, где он живет, направлялись теперь к его усадьбе, чтобы принять участие в траурном обряде. Цепочки следов на снегу со всех сторон сбегались к дому умершего. Во дворе, на террасе, в комнатах всюду полно соболезнующих людей, всюду разговоры о безвременной кончине Маматбая. Знавшие об этой кончине меньше, расспрашивают тех, кто знает больше. Никто не говорит о чем-либо другом, кроме этой внезапной и странной трагедии. Только на минуту, когда к разговаривающим подошел почтенный старик из Коштамги и его с почетом усадили на курпачу, отвлеклись от предмета разговора, потому что старик, как и полагается, заговорил сперва о погоде. Но уже через три слова разговор вновь возвратился на стезю.
Большой снег выпал, сказал старик, да и сейчас продолжает сыпать.
Все посмотрели на окна, за которыми, действительно, хлопьями валил снег.
И это милость аллаха. Будет больше корма животным и хлеба людям.
Умирать так летом, а не зимой, умирать так сытым, а не голодным. Но, оказывается, смерть приходит, невзирая на зиму и лето.
Так значит, никто из нас с вами не был на вчерашнем улаке?
Почему же никто? Я был на улаке. Прямо перед моими глазами его конь споткнулся и упал. Конь-то вскочил и побежал дальше, а вот Маматбай остался лежать неподвижно. Оказывается, он попал под коня. Конь своей тяжестью раздавил ему грудь и, кроме того, у него оборвалась шейная жила. Когда люди подбежали, кровь текла у него изо рта.
Значит, душа человека, оказывается, живет в шейной жиле?
Воля аллаха. Разве стал бы он, устроитель празднества, сам хвататься за козла, если бы смерть не пригнала его к этому месту?
Да, козел это только повод для смерти. Настал, оказывается, его смертный час, вот и все. Все мы рабы аллаха. Так, значит, было написано у него на роду.
И мальчик остался сиротой. Напомнил старик. Сколько еще разных потрясений придется ему пережить, пока он достигнет совершеннолетия и сделается законным наследником богатств отца. И как поведут себя его три вдовы.
Неизвестно, какие они окажутся вдовы Бусинка не остается валяться на земле.
В это время на пороге появился суфий. Старик будто только и ждал его:
Заходите, суфий. Как раз я собирался спросить у вас
Суфий, дородный мужчина лет сорока пяти с лицом смугло-румяным, как хорошо выпеченная лепешка, с густыми мохнатыми бровями, вошел в комнату, сложил почтительно руки на груди и, поклонившись присутствующим, приветствовал их. Тем временем он успел оглядеть цепким взглядом всех, кто был в комнате.
Почему задерживается погребальная молитва, суфий? спросил старик.
И не спрашивайте суфий сокрушенно и сожалеючи покачал головой.
Не приходится ли дожидаться людей из отдаленных мест?
Нет, нет, снова покачал головой суфий, все родные и близкие уже пришли.
Так в чем же причина задержки джанозы?
Мне кажется, что домуллы-имамы никак не сговорятся между собой.
О чем им сговариваться? И почему же они так долго сговариваются?
Суфий пожал плечами и улыбнулся.
Не скрывайте, скажите правду. Все мы здесь не чужие.
Суфий задумался, морщины на лбу его углубились.
Говорите же, не заставляйте всех ждать.
Я точно не могу судить, верно ли, нет ли это ведомо только богу Но, по-видимому, домуллы-имамы спорят о том, кто же из них имеет право прочитать упокойную молитву, сказал, настороженно оглядываясь, суфий.
Неужели это правда? сказал старик, взявшись рукой за свой воротник, и воскликнул: «О боже!».
Да вон они, сидят в комнате рядом с этой и не могут, по-видимому, договориться между собой
Не могут договориться? Удивительно ведь это, а? усмехнулся старик.
Извините, уж я пойду теперь, повернулся к двери суфий.
Конечно, ведь вы же должны служить, суфий. Аллах-и-акбар, аминь! старик встал с места. Нет пользы и нам сидеть, заперевшись, в этой комнате. Он вышел наружу. Остальные пошли вслед за ним.
Снег выпал большой. Под его тяжестью согнулись ветки деревьев. Несмотря на то, что дул холодный ветер, смешанный со снегом, во дворе, в комнатах, у ворот, на улице было полно народу.
Взглянув на выстроившихся в длинный ряд соболезнователей, старик подошел и присоединился к группе людей, стоявших у входа в соседнюю комнату. Действительно, суфий был прав: в комнате спорили два муллы, голоса их хорошо были слышны здесь, на улице.
Я не дрался из-за наследства, подобно вам, говорил один мулла, я не собираюсь захватывать то, что по праву принадлежит другому человеку.
И я не оспариваю наследства, отвечал мулла из соседней мечети. Но самым первым имамом в этой мечети, построенной благоверным и достопочтенным Маматбеком да пошлет ему аллах царство небесное! был я. А раз так, то и погребальную молитву должен отправлять я. Это мой долг.
Когда-то вы были имамом этой мечети. Но не по собственной воле вы ушли из мечети имама Хасана, имама Хусана. Не предложили ли вам уйти и не сказали ли при этом: «Скатертью дорога»?
Что я слышу? И от кого? От сайкелды, от пришедшего из-за гор
Что это с вами? вмешался в спор Сахиб-саркор, тоже находящийся в комнате, ведь стыдно же должно вам быть