Листала контакты в телефоне, пытаясь придумать, кому позвонить, чтобы наверняка Машинально кликнула Сережкин номер. И вдруг услышала в трубке вполне внятный его голос:
Ало!
«Не отобрали телефон!» с испугом и радостью мелькнуло у матери.
Сережа? робко позвала она.
Ну я, я, мам. Что хотела?
А ты где? опешила Люба.
На работе, где ж еще! возмутился сын. Говори, чего хотела, а то я занят.
Сере-ежа, заплакала она, разом избавляясь от страха и напряжения. Так ты не в полиции?
Здрасте! Мам, ты че прикалываешься?
Сережа, опять проскулила мать, а мне из полиции звонили, сказали спасать тебя деньги привезти Да! И ты ж еще сам со мной вроде и разговаривал, хотя
Мам, усмехнулся Сергей, ну это ж старая разводка! Небось еще плохо слышно было, да?
Ну да! изумилась его прозорливости мать. Я даже не сразу поняла, что это ты, просто услышала: мама! Сначала вроде ты, потом лейтенант полиции
Мам! Ты что, не знаешь этого трюка? Все уже давным-давно знают!
Как это? никак не могла до конца опомниться мать.
Да на деньги тебя разводили! вразумлял Сережа. В следующий раз скажи: сам крутись, подонок! Он заржал, радуясь собственной шутке. Забей, в общем, и с такими мудаками больше не разговаривай. Сразу посылай! Поняла?
Поняла! радостно воскликнула мать.
Ну бывай, я тогда еще поработаю, дружелюбно попрощался Сережа.
Целую, сынок, улыбчиво откликнулась мать.
На душе было так светло, словно не мошенники только что пытались ее обмануть, а в ближайшем магазине сразу на все нужные продукты внезапно оказались бешеные скидки
Люба позвонила Вере.
Вот видишь, рассудила сестра. Что бы ни было, а родной человек всегда важнее.
Да-а Страшно подумать, если бы это была правда! Ну что бы я делала? У кого занять-то?
Ну ты даешь! засмеялась Вера. Что сейчас об этом гадать! Сережка, слава богу, в порядке. И тебе теперь легче будет его простить.
Да, наверное, вздохнула Люба. Если бы он еще сознался Уже и бог бы с ней, с этой проклятой заначкой. Ему, видать, очень нужно было
Через неделю деньги нашлись.
Они мирно лежали в одной из совсем старых и негодных сумок, которые Люба не решалась все-таки выбросить и хранила отдельно, на самой нижней длинной и узкой полке шкафа, предназначенной для обуви. Туда она залезла без каких-либо надежд, просто по сформировавшейся в последнее время привычке к поискам. Вытащив, тряхнула сумку за дно, а потом, уже убирая на прежнее место, не глядя повозила внутри рукой, бегло просунув ее в зев слежавшейся кошелки. И неожиданно поймала шершавый и плоский полиэтиленовый пакет, залипший в складке смявшегося дна и покоробившейся стенки, а вытянув, сразу различила сквозь мутный полиэтилен сложенные стопкой купюры. Все деньги были на месте. И Люба даже довольно отчетливо припомнила, как действительно перепрятывала отложенную сумму на эту нижнюю полку, в эту старую невзрачную сумку из кожзаменителя, вдруг показавшуюся более надежным местом.
Радость и ужас девятибалльной волной окатили и без того измученное сердце Любы. Ее материальный запас, необходимый и единственный «подкожный жир», таким трудом достававшиеся деньги, оказались теперь возвращенными ей очередным зигзагом судьбы! К тому же становилось ясно, что Сережка ни в чем не провинился и никак ее не предавал! Это были мощные, уже не ожидаемые и потому еще более яркие радости. Но с другой стороны, получалось, что она все последние недели обвиняла и третировала, и ненавидела, и презирала родного сына совершенно напрасно! Он действительно ничего не крал у нее она же призывала зло на его голову, не в силах справиться со злом в собственном сердце. И это было чудовищно. Это заставляло Любу содрогаться от осознания ужасной своей вины.
«Ты вор!» В голове ее гулом раздавался тогдашний собственный голос, клеймивший сына, и ей делалось страшно. Она с такой готовностью отреклась от Сережки, совсем не цеплялась за его объяснения, наоборот, старой ищейкой неслась по следу, выискивала улики, спешила с разоблачением Думать об этом было невыносимо. «Но все ведь сходилось» мысленно оправдывалась Люба. Все словно само собой подгонялось под подозрение и оно становилось уверенностью. «Что я сделала! терзалась преступная мать. Нужно было хоть раз притормозить, остановиться, оглянуться А я Меня будто несло! Но где, где нужно было остановиться?» Люба перебирала в голове своей эпизоды последних дней и видела, как уверенность в Сережиной виновности уносила ее дальше и дальше от истины. А ей-то казалось, что она так вот в эту горькую истину и смотрит
Сереж Он пришел с работы, и она, выдохнув, чтобы собраться с силами, сжавшись, вышла навстречу в прихожую. А я тут это деньги нашла
Какие деньги? хмуро реагировал сын.
Ну те которые потеряла. Люба смущенно переминалась с ноги на ногу, испытывая страшную неловкость, но желая покончить со всем разом. Сереж, прости, я на тебя думала.
Он притормозил, стягивая ботинок с ноги, исподлобья посмотрел на нее с недоверием.
Заначку, что ли, нашла? Из-за которой из меня душу вынимала?
Прости, Сереж, взмолилась мать. Не знаю, что на меня нашло, сама теперь себя виню
А то все меня винила, перебил сын. Где нашла-то?
Дык Я ж ее раньше под одеждой хранила, где висячее отделение и внизу еще две длинные полки там у меня сумки лежали, так я под ними Но это еще раньше. А еще внизу другая полка, и там тоже всякие сумки, старые путано принялась объяснять мать.
Короче, нашлись-то где?
Ну я-то думала на верхней, а они на нижней оказались.
А что ж ты там сразу не поискала?
Да я вроде везде искала. Только, видать, невнимательно. Они оказались в белой. Она плоская, затвердела вся, слежалась, ну я, конечно, перетряхивала лопотала Люба, пытаясь оправдаться, не понимаю, как пропустила Просто не ожидала там найти, не помнила, когда переложила. А сегодня залезла опять и так, знаешь в сумке-то в той пошарила Ну и вот.
Ага, кивнул сын. Зато теперь я знаю, как ты ко мне относишься. Чуть что я у тебя и вор, и предатель, и черт знает кто.
Сереж, захныкала Люба, ну прости-и Бес попутал! А у меня вот, добавила жалобно, протягивая к нему руку, где на запястье краснело шершавое пятно. Псориаз.
Ух ты, заинтересовался Сережка. Заразное?
Нет, отмахнулась мать. На нервной почве. Не дешево мне обошлась вся эта история! Она многозначительно взглянула на Сережку, ожидая, что тот все прочувствует и будет вести себя с матерью соответственно.
Ага, кивнул сын. То есть ты теперь еще хочешь на меня свой псориаз повесить.
А может, не будь ты в детстве таким эгоистом, я б на тебя и не подумала! сварливо крикнула мать. Ты ж то одно, то другое тащил
Да когда это было! А может, не будь ты такой заполошной клушей, перебив ее, рассерженно выдал сын, я б таким и не был! У тебя любой пустяк сразу ужас, ужас!
Люба вдруг осознала, что она опять обвиняет Сережу и они снова ссорятся. «Да, действительно ужас», подумала она.
Ладно, мать, сказал Сережа, стягивая наконец ботинок с ноги. Нашлись деньги и слава богу. Хорош нервную почву устраивать, а то вся этой коркой покроешься. И я заодно с тобой.
От напоминания Люба ожесточенно зачесала руку, потом другую, потом прослезилась и поцеловала сына.
Не сердись на меня, сказала, обнимая его. Просто ведь как получается? Если не ты виноват то, значит, я. Ну ладно. Пусть. Виновата я. Признаю.
Ну никакой связи, пожал плечами Сергей. Что, кто-то обязательно должен быть виноват?
А как же?
А вот как: никто не виноват! И все. И вообще я на Таньке женюсь. Он улыбнулся во весь рот, думая о хорошем. И Люба засуетилась с ужином, заскакала по кухне, решив, что Сережка просто молодой еще, еще не умеет о жизни судить толково. Ну ничего, вот заматереет тогда и разберется. «Ишь ты, никто не виноват, про себя опять усмехнулась она. Так не бывает!.. Глупый еще, обомнется»
Любовь после катастрофы
Люди Пути будь они буддисты или, допустим, ищущие христиане скажут, что у меня не любовь, а обыкновенный эгоизм. Скажут, любовь это другое: когда желаешь человеку добра и отпускаешь его. Иди своей дорогой! Иди и будь счастлив, мне ничего от тебя не нужно И еще люди Пути скажут, что разрыв не катастрофа. Что расставанья нет. Потому что любовь остается в тебе та самая, которая отпускает любимого.
Но мне такое понимание недоступно. Оно недоступно, когда сердце не переставая плачет от боли моей невостребованной теперь нежности. Ведь добра и счастья я желаю всем. А вот необходим мне только один. Вероятно, «любовь» просто такое многозначное слово, под которым прячутся совсем разные смыслы. Для меня разрыв с любимым самая несомненная катастрофа. А любовь когда без него я живу будто не живу. В ней нет божественного бескорыстия, и к спасению она, наверное, не ведет. Но это самая реальная человеческая вещь, она пронизывает, как излучение. И я не первая и не последняя, кто был так счастлив и потом так несчастлив благодаря ей.
Мой любимый больше не имеет ко мне отношения и любовь стала мучительной. Люди Пути не понимают мучительной любви. Но я-то мучаюсь, как будто из меня кусок выдрали и рана кровоточит. Слава богу, хоть нет уже того острого желания не жить, как тогда, после разрыва. Я просто не знала, куда себя деть в этом так для меня катастрофически изменившемся мире. Набирала его номер и не ждала ответа зачем, если во мне теперь не нуждаются! Не для того я звонила, нет. Припадала к телефонной трубке как к кислородной подушке гудок еще гудок И больше не надо. Я и на голос его не претендовала, просто слушала гудки. Они означали, что с Леней у меня все еще существует материальная связь. Прерванный звук эхом продолжал тосковать в голове. «Любимый! кричало сердце. Это из-за меня так оглушительно заливается телефон в твоем доме нас все еще соединяют провода!»
Даже стихи тогда придумались сами собой:
Два раза грустный зуммер прозвучит
Мне в ухо заключительным аккордом.
И брошенная трубка замолчит,
Моменту отвечая видом скорбным.
И разорвется слабое звено
Цепи, наитончайшей в целом мире,
Связующей нас только тем в одно,
Что МОЙ звонок звенит в ТВОЕЙ квартире
Жизнь без любимого пуста и безвидна, совсем как земля до сотворения мира. Чувствую себя хронически подавленной, и вряд ли мне удается это скрывать. Настроение нервное, мысли суетливые. Ни внешних, ни внутренних сдерживающих факторов у меня больше нет, и я энергично вступаю в бессмысленные короткие отношения с мужчинами, почти ничего при этом не чувствуя.
С тех пор как с нами со всеми случилась Перестройка, многое упростилось. То есть если с продуктами стало труднее, то с формированием летучих любовных союзов существенно легче. Люди держатся свободней и развязнее. Наверное, потому, что общественность перестала вмешиваться в личные дела граждан. Ведь руководящая ее часть серьезно занялась политикой и предпринимательством, а подчиненная, из низов, вместе со всеми кинулась бороться за жизнь. Я же бросилась спасаться от тоски через нетребовательную сексуальную активность. Потому что секс, по моим наблюдениям, немного похож на любовь, а значит, способен ее в крайнем случае заменить.
Мой папа, кадровый военный, внезапно уволенный в запас, считает Перестройку катастрофой. Прямо смешно его слушать. Тем более что папа безработным не стал и теперь подвизается в администрации одного заводика. Он говорит: какую страну развалили! Это да, развалили, не спорю. Но разве катастрофа выглядит так? Подумаешь страна! Милый папа, катастрофа это когда твой любимый Впрочем, ты все равно не поймешь. А к Перестройке я особых претензий не имею, даже как-то веселее стало. Но вот видел бы мой бывший, мой горько любимый Леня Ленечка Леонид, какими кавалерами я не брезговала весь минувший год!
Один спустился с абхазских гор и трудился, кажется, на ниве бандитизма. Он не прекращал материться, даже объясняясь в любви.
Другой адвокат сочетал ущербную амбициозность с вороватой похотливостью. Неопрятные усы роняли перхоть на брюки. Практика у парня была солидная, времени на ухаживания не хватало. Так что, управляя автомобилем одной левой, он имел обыкновение деловито шарить по мне правой рукой, как бы желая совместить целенаправленное движение с торопливой любовной возней.
Третий из бакинских армян демонстрировал всю ярость и беззащитность маргинальной личности. На поясницу наматывал шарф, грея отбитые почки. Днем изливался печальными стихами; вечерами в команде отравленных межнациональной рознью соотечественников вдохновенно лупил азеров
Цену таким отношениям я, естественно, сознаю, но после разрыва с Леней стала воспринимать себя приблизительно как нечто, найденное на помойке. А раз с помойки то уже и то хорошо, что хоть кто-то зарится. Знакомлюсь где придется, мне без разницы. И все на автомате надо же как-то существовать и тогда, когда тебя больше не любят. На самом деле мне не нужен никто, кроме него; я никому ничего не могу отдать, у меня ничего не осталось. Я просто пытаюсь держаться на плаву.
А кроме того, на периферии сознания мечется еще что-то вроде надежды: вдруг новое яркое чувство все-таки украсит мою жизнь! Если же так ничего и не получится, через сколько-то лет подведу итог: тебе не в чем себя упрекнуть, бедная девочка, скажу себе с любовью и состраданием, ты сделала все, что могла. Просто тот, кто нужен, после Лени уже не появился.
Как ты, дочка? бегло поинтересовалась мама. И сразу жизнерадостно информировала: Мы с отцом Барсика кастрировали. Только-только из ветеринарки.
Как?! Так он же я с ходу взрыднула.
Надюш, да как иначе? огорчилась мама. Что хорошего, если домашний кот каждый день в подъезд шляется, сама подумай!
Ну да, всхлипнула я. И как он?
Ну как? Отходит от наркоза. Да ему теперь только лучше будет, вот увидишь. Перестанет к своей задрыге таскаться и станет наслаждаться жизнью, деловито пообещала мама.
В последнее время кот постоянно уходил из квартиры, но не для поисков сексуальных приключений, как я теперь, например, а для встреч с одной-единственной тощей палевой кошкой, живущей во дворе, его избранницей. Странно, но Барсик не проявлял никакой обычной для котов неразборчивости, его интересовала только эта подружка.
Вот и я, когда была с Леней, ни в ком больше не нуждалась
Мам, говорю, а как он ей объяснит?
А он не должен ничего объяснять, безжалостно возразила мама. Пусть ей теперь другие объясняют.
Представляю горе бедной кошки за что? Почему? Все ведь было так хорошо
И потом, продолжала рассуждать мама, там столько ухажеров, эта помоечная и не заметит ничего. А нашему хватит уже грязь собирать, он культурный котик из хорошей семьи.
Бедный, говорю. Проснется а любви как не бывало. Катастрофа!
Нет, возразила мама, это спасение. Он проснется и поймет, что бежать наконец-то никуда не надо. Обрадуется, поест и станет в окно смотреть. Вот тебе и счастье.
Как просто! А моя любовь корчится, но не умирает. Я постоянно думаю о Лене. Вспоминаю с привычной навязчивостью наши последние месяцы. Как тогда много плакала, требуя внимания (как будто не бессмысленно этого требовать!). А ведь совсем недавно мы с равным нетерпением ожидали встреч!.. Потом их стала ждать только я.
Вспоминаю все это и пытаюсь понять, что там можно было исправить, чтобы избежать разрыва Вот мы с любимым подъезжаем к моему дому, и, еще не простившись со мной, Леня уже куда-то спешит: в гараж, на работу, на важную встречу. А я не имею сил попрощаться и уйти, хотя и слышу, как в его голове, сразу включившись, бодро затикал таймер. Пробую сопротивляться, сижу, вцепившись в сиденье. «Я скучаю по тебе» выдавливаю слова. Мне тяжело говорить, потому что все это уже много раз сказано, и он меня давно не слышит. «И я по тебе скучаю, с сентиментальной грустинкой сообщает милый. Ну, давай, беги, а то уже опаздываю» Некоторое злорадное утешение получаю, от души хлопнув дверцей ненаглядной его машинки Леня этого ужас как не любит. «Я не опять обиделась, возражаю на усталый вопрос. У меня обида хроническая». Ему всерьез надоели мои жалобы, но я не могу остановиться он ускользает от меня, и это мучительно. Я совершаю одну глупость за другой
Шум на лестничной площадке вытолкнул из засасывающих воспоминаний. О господи! Да что там такое? Подбежала к глазку. Ну ясно: соседи опять дерутся. Обычное дело. Год назад, когда агонизировал наш с Леней роман, они тоже подрались и отец серьезно порезал сына. Вроде бы выпивали, заспорили, схватились за ножи Парень лежал на полу у входной двери в темно-красной застывающей луже, и голова с перерезанной наискось шеей была неловко подвернута. «Скорая» выносила его на одеяле. Он качался, как в гамаке. И мы тогда думали, что он умер.