Наскок, попытка вломиться, сорвав двери с петель, этот первый ее шаг в игре не удался, это так. Но ясно и то, что неудача не лишила ее желания бороться. Напротив! Это ее только распалило. Если не сегодня, так завтра она сделает то, что сегодня выболтала со злости: найдет опору в губернаторе Значит, теперь основная задача Андраша будет заключаться в том, чтобы опередить ее. Причем не только здесь, на месте, но и в более высоких инстанциях. Теперь очередь за Кесеи, он должен выйти на арену, а то быть беде: «благородная дама» своей клеветой может внести замешательство в их ряды и принудить их оправдываться и суетиться
Стой! Стой! Поворачивай обратно! Работают там, нельзя туда!
Это громко кричит дядюшка Дьюла Ходас в соседней комнате, но, как видно, уже поздно. Он с трудом втащился по лестнице, отстал на своих больных ногах.
Ну и что? дерзко прекословит ему звонкий, совсем неуважительный женский голос. А нам срочно надо! Давай, Деме, заходи! И вы тоже, тетушка Ангела! Слышно, как спешит старик Ходас: «шарк-шарк!» Но напрасно: раздается короткий, энергичный стук в дверь и в тот же миг она распахивается настежь. Добрый день!
На пороге стоит покрасневшая смуглая молодуха, лет тридцати. Крепко сбитая, ладная. Глаза блестят, как сверкающий на солнце панцирь водяного жука. За ней в такой позе, будто она его на спине притащила, стоит совершенно белесый, длинноногий, яйцеголовый мужчина, а по левую руку от него высохшая, беззубая, непрерывно моргающая старуха, вся в черном.
Добрый день, отвечает Бицо на приветствие. Заходите, пожалуйста.
Ты уж извини, Андраш, говорит ему Ходас, пробивая себе дорогу, но на затылке у меня глаз нет. А тут и при разгрузке командовать надо: Такач-то приехал, и за дверями поглядывать это же два разных дела. Я-то кричал, да эта молодуха, Карваличне, прет, как танк
Ладно, дядя Дьюла, успокаивает его Бицо, идите занимайтесь своими делами. А с молодухами даже святой Петр не мог справиться, когда еще по земле ходил.
Старик, ворча что-то себе под нос, уходит, а молодая женщина, будто не поняв шутки, нападает на Бицо:
Вы секретарь?
Да, можно и так сказать, берет на себя Бицо после недолгих колебаний функции, которые в действительности принадлежат Кесеи. Чем могу служить?
Деме! вместо ответа поворачивается она к меланхоличному долговязому мужчине. Ну-ка, представься господину секретарю.
Тот вздрагивает. Неповоротливо, высоко вскидывая ноги, подходит ближе и вяло протягивает ему руку, будто эта рука не его собственная, а взятая напрокат.
Мое почтение, говорит он. Карвалич, Деме Карвалич. Силач, мастер по борьбе и балаганщик.
Где? У нас в селе? развеселился Бицо, услышав о такой необычной профессии, и с удивлением заметил, что его «клиент» даже глазом не моргнул.
Да, говорит он, а затем начинает пространно излагать факты. Квартиру я тут в селе снимаю, на Уйтелепе, налоги тоже тут плачу, а с точки зрения трудовой деятельности предпочитаю области Зала и Шомодь. Знаете ли, у меня передвижной кинотеатр. Обычно я показываю земледельческому населению как основной фильм картину о жизни и смерти господа нашего Иисуса Христа, а в придачу к этому еще и бурлеск «Зоро и Гуру в казарме». В конце же по просьбе публики я могу гнуть подковы, поднимать тяжести и демонстрировать различные приемы борьбы.
Это только в будущем так будет, Деме, перебивает его с насмешкой женщина. Так будет, когда патент у тебя в кармане окажется. Пока же ты у меня на шее сидишь. И я тебя кормлю, дубину такую.
Ага, вступает Андраш, показывая, что он уже кое-что понял из их слов. Словом, вам нужен патент или, проще говоря, разрешение на работу? Так прошу вас
Что вы! протестует женщина. Он меня избил! Вон и старушка, тетушка Ангела, это видела. Поэтому мы и пришли к вам.
Избил?! изумляется Бицо, не зная, смеяться ему или возмущаться.
Избил, избил, мерзавец! распаляется молодая женщина. Ремнем побил, бесстыдник. Вчера к вечеру, часов в шесть, он пришел домой. «Деме, миленький, так ты жив?» вот какими словами я его встретила, на шею ему бросилась. Он, знаете ли, солдатом был, сапером, так я от него с самого рождества ни одной открыточки не получила
Простите, перебивает ее Бицо, я вам, дорогая, сочувствую, только вот никак не пойму, почему вы с этой жалобой пришли ко мне?
Да к какому же еще дьяволу мне пойти?! возмущенно восклицает женщина. Это же коммунистическая партия?
Да, признает Бицо.
Ну вот! Я-то знаю, чего делать надо! Она явно обижена. Краснеет, дуется. Под подбородком у нее возбужденно вздрагивают и колышутся складки кожи. Рассказать вам? спрашивает она, немного отдышавшись.
Конечно же! Смелее! торопит ее Бицо.
Ну ладно, успокоенно кивает молодая женщина. Тогда буду рассказывать дальше Я для этого Деме яиц набила, тесто готовлю, прямо всего его облизываю от радости, а этот недотепа, нет чтобы меня обнять, говорит: «Ну, я пойду за дом схожу, посмотрю фургон, не попортили ли его, пока меня тут не было». Только он вышел, как у меня яичница уже готова, а он вдруг кричит: «Франци!.. Францишка!» Я ему: «Что, сладенький? Чего тебе еще не хватает?» Выбегаю, смотрю, чего это он там расходился, а он на меня: «Ах ты, шлюха! Ах ты, поганка!» А потом как хлопнет меня ремнем. Так было, тетушка Ангела? призывает она в свидетели оробевшую, часто моргавшую старушку.
Лучше бы такого и не было вовсе! выкаркивает та с деланной набожностью. Смотреть было больно и стыдно, как сосед Карвалич ее исходил, бедную!
Да это еще что! заохала молодуха. Ну побил так побил, ладно, но ведь он еще этого прекрасного борова зарезать хочет, который только-только вес начал набирать.
Да, хочу! с неожиданной горячностью взрывается силач-балаганщик. Это что же, я должен до самого декабря, пока он два центнера не наберет, терпеть в собственном доме свой позор?..
Как вы сказали? спрашивает Бицо, прикладывая ладонь к уху.
Позор, я сказал. Доказательство того, что жена моя развратная женщина. Ведь борова-то моей дорогой женушке немцы подарили Ух ты солдатская подстилка, тряпка ты трактирная! С германцами спит, плату за это берет, а еще меня осмеливается обвинять, вот ведь шлюха!
Деме! Бог с тобой! вопит молодая женщина. Так ты вот из-за чего Почему же ты сразу мне этого не сказал! Скажи сейчас же, говори, кто мое имя в грязь втоптал, кто эта гадина?
Свидетельница твоя, моя сладенькая, свидетельница! Тетушка Ангела!
Вот как? спрашивает его жена, повышая тон, и бледнеет.
Вот так, именно! отрывисто, с горькой усмешкой говорит балаганщик. Выхожу я и вижу: в хлеву свинья стоит. Я уже и час тот благословил, когда тебя в жены взял, а соседка, тетушка Ангела, тут как тут. «Ой-ой, господин Карвалич, говорит она мне, дорогая это свинья, большую цену за нее Францишка заплатила натурой!» Я спрашиваю: «Чем? Стиркой?» Ты же мне писала, что стираешь на солдат, этим, мол, и на жизнь себе зарабатываешь. А соседка: «Хи-хи-хи! Да уж скорее тем, что других попотеть заставляла. Ведь чтобы жене вашей, соседушка, угодить, надо настоящим мужчиной быть» Так было? Правильно я говорю? Чего же вы ждете, соседка? Почему не рассказываете всего господину секретарю?
Я? Я-то?.. ужасается старуха, строя из себя невинность.
А что, я, что ли?.. Слушайте, я человек тихий, до сих пор Францишку и пальцем не тронул! Я я не знаю, что с вами сделаю, если посмеете заявить, что я вру.
А со мной, рыдает молодая женщина, всхлипывая, со мной-то ты, конечно, знал, что делать Ах ты, бездельник, бродяга ты всесветный, так вот как ты мне веришь? Вот, смотри, вот мои руки, они меня содержали! Стиркой чужой грязи, а не своей неверностью я себя обеспечивала! Да эта стирка мне все руки испортила, все изъела. Так кто же для тебя важнее? Я, жена твоя, или эта эта Слышите, вы?! прикрикнула она на старуху, которая пыталась пробраться к выходу. Попробуйте только двинуться, попытайтесь смыться, я вам тут же глаза выцарапаю Представьте только, товарищ господин секретарь, обращается она к Бицо, жалостливо разведя руки, ведь эта старая карга сама меня уговаривала, чтобы я не оставляла этого так. «Стыд, говорит, и позор так обращаться с честной женщиной, хранившей верность своему супругу». А здесь вдруг выясняется Ой! Прямо разрывает меня злость, как только подумаю об этом
Стоп! восклицает Бицо, подскакивая к ней, потому что волосы старухи находятся в большой опасности: им грозит таска. Успокойтесь, сядьте сюда, дорогая, откройте мне лишь один секрет: кто поставил борова в хлев?
Немцы. Два эсэсовца.
Да ну? Все-таки немцы?
Конечно. Только не так все было, как эта старая ведьма болтает.
А как?
Они пришли ко мне в последний вечер, как фронт подошел Двор у нас просторный, широкий, знаете ли, да и от почтового тракта недалеко, вот они присмотрели его: «Гут, гут, сюда кухню поставим» Видно, их полевая кухня где-то отстала. Ну, два эсэсовца свинью в хлев поставили, а сами убежали, сказав, что тут же вернутся назад, мол, а мне велели за свиньей смотреть. Я-то про себя думаю: русские уже стреляют вовсю, из минометов палят, да у вас времени и улепетывать не останется, не то что свинью забить. Иди-ка, говорю, хрюшка, сюда, дай-ка ухо, я для тебя получше место найду, чем эсэсовский желудок.
Словом, борова вы спрятали?
Конечно! Затолкала я его в картофельную яму. А дверь туда закрыла, кукурузными стеблями закидала.
Ну а немцы? Вернулись?
Вернулись. Шнель, шнель, говорят, уезжать надо, фронт капут, а я им показываю: хлев-то пуст, мол, другие солдаты ваши свинью забрали. Чего уж там говорить, смеется женщина, был тут и «круцификс», и «сакрамент», да делать-то было нечего. Прыгнули они в машину и все. Чтоб с них кожа послезала, чтоб их лодыжками орехи кололи!..
Франци! Францишка! умоляет муж, состроив кроткую, раскаивающуюся физиономию.
Чего еще тебе надо? грубо огрызается на него женщина.
Но глаза ее эти игривые, живые зеркальца сверкают, искрятся, и она подмигивает Андрашу, как сообщнику.
На вот, говорит муж, подставляя ей лицо. Бей, не жалей меня, Францишка. Я уже вижу и заявляю тут, перед господином секретарем заявляю: я палки заслуживаю.
А кровоподтеки у меня на спине? А их ты чем сведешь? Чем изничтожишь, умелец?
Да ведь как бы сказать смущенно, изображая на лице робкую надежду, улыбается муж. Тем, чем и прежде Любовью сердечной Да еще кукурузой, если патент получу. Не бойся, Францишка, пока я с тобой! А уж этого борова я раскормлю так, что он в хлев не влезет.
Деме, миленький мой, отзывается женщина, тая на глазах. Так ты меня любишь? Любишь, да?
Хм-хм, прочищает горло Бицо, предупреждая их и напоминая тем самым, что он тоже тут присутствует и глаза у него есть, а поцеловаться жалобщики смогут и дома.
Одну минуту, прежде чем вы начнете, говорит он, заметив, что его покашливание не дает нужных результатов. Молодая женщина уже становится на цыпочки, вытягивает губы. У меня есть вопрос к тетушке, к соседке вашей, если разрешите?
О, конечно! хихикает женщина.
Пожалуйста бормочет муж.
Поцелуй не получился, но мир восстановлен. Супруги стоят, прижавшись друг к другу, с выражением деланной строгости на лице в ожидании великодушного правосудия.
Тетушка, да чтоб вас господь благословил, обращается Бицо к погрустневшей, окончательно опечаленной старухе, неужели вы не знали, не видели, что произошло, откуда вы вдруг взяли, что что она мужчин «попотеть заставляла»?
А оттуда, злобно бормочет завистливая старуха, чувствуя себя пострадавшей, что с тех пор, как мир стоит, солдат задаром в доме только вшей оставляет, а не свиней. Вот откуда.
Тишина. Все трое ошарашены.
Слава Христу шепчет старуха.
Шмыг в дверь и нет ее, будто и не было вовсе.
Ох, господи! глубоко вздыхает женщина.
Она смотрит старухе вслед, а потом начинает вдруг хохотать, прямо-таки задыхается от смеха. Ее полные, красивые груди и округлые, упругие бедра словно танцуют, колышутся, вводят в искушение, щекочут и глаза и сердце.
Как патент выправлю, клянется силач балаганщик, выходя из кабинета, можете на меня рассчитывать, для вас, господин секретарь, у меня всегда почетное место будет зарезервировано
И, помирившись, эта странная пара медленно выходит.
Бицо, качая головой, со злорадством неженатого молодого человека смеется над тем, как они обнимаются, поддерживая друг друга. Он чуть было не крикнул им что-то озорное, но тут в дверь вкатывается черная лохматая собака пули. Она подбегает к Андрашу и, склонив голову набок, смотрит на него.
Ну а ты? спрашивает Бицо. У тебя что за беда? Хозяина потеряла или меня за ветеринара принимаешь?
Это щенок, не обученный еще, звучит приветливый, низкий, как из бочки, бас. Вот и все беды у этого гаденыша. А вообще Дай вам бог! Здорово же вы, товарищ, вымахали! Помните, как мы с вами вот этак стояли друг напротив друга?..
Вошедший оказывается худощавым ширококостным крестьянином лет около шестидесяти. Лицо у него широкое, дружелюбное. Глаза черные, любопытные. Усы пышные, ухоженные, опущенные книзу. На голове кожаная шапка. Левая рука забинтована и висит на перевязи. На сгибе правой руки он зажимает старомодный медный топорик.
Товарищ Фонадь! восклицает Бицо, узнав гостя.
Вот-вот! Дядюшка Фонадь, «полевой фараон», улыбается гость, обнажая ряд крепких даже в старости, густо посаженных зубов. Тот самый, который когда-то, застав вас за кражей кукурузы, заставлял расплачиваться кувырками да хождением колесом.
Бицо становится малиново-красным, как раньше, когда его заставали на месте преступления, ноги его затекли, на спине под рубашкой забегали мурашки.
Воспоминания переносят его в прошлое. Он уже слышит шорох листьев кукурузы на лугу Баго. Он лежит на животе, распластавшись по-лягушачьи. Ноги запутались в тыквенных плетях. Его приятели (ну и трусы!) дали стрекача и укрылись где-то за ручьем, в зарослях кустарника. А он лежит, притих, даже дышать не смеет. И собака дядюшки Фонадя по кличке Богар становится ему на шею своими передними лапами
Ох как же давно это было! говорит, стирая со лба росинки пота, Бицо.
Да И вот смотри-ка, шутит ничуть не старый, оставшийся таким, каким был, сторож, старый и молодой товарищ, вот так мы и встретились лицом к лицу. Правда, с небольшим опозданием. Я хотел прийти раньше, когда повестку получил, да Он бросает взгляд на забинтованную подвешенную руку и ворчливо, будто продолжая спор, говорит: А что делать? Я бы пришел, да Василий, доктор русский, который меня лечит, здорово подвел: не пустил. Все с меня снял: одежду, сапоги, шапку. «Теперь иди, говорит, иди, старик, если сможешь». А я стою в одних подштанниках.
Так ведь воспаление раны это не пустяки, говорит Бицо, вспоминая о сообщении своего отца на торжественном сборе. Нам сказали, вы с лихорадкой в больнице лежите.
Лихорадка вот еще! отвергает даже возможность такого предположения по-солдатски подтянутый старик. Ни черта это не лихорадка была! Ведь кость-то у меня цела, вот тут только сверху пуля мясо задела.
Ничего, товарищ Фонадь, спешит успокоить старика Бицо. Главное, что вы теперь в порядке. Даже русский доктор вас уже выпустил.
Да! погрустнел Фонадь. Только не по своей воле.
А почему?
Пришлось ему Отпустишь ты меня или нет, говорю, а я хоть босиком, хоть в одних подштанниках все равно пойду. Честь важнее всего, даже лазарета.
Ну, это вы немного преувеличиваете. Ведь
Что? Так вы не знаете? Здесь, в партии, еще не говорили об этом, не донесли?.. «Проводник муски» вот ведь какую кличку к моему имени приклеили. Даже внучка моего, Марци, так дразнят. Он сам мне со слезами рассказал, когда пришел навестить.
«Проводник муски»? Это вы?
Я! Это за то, что я им показал брод через Рабу, выше моста, за еврейским кладбищем
Товарищ Фонадь! восклицает Бицо, обнимая бледного, с трудом стоящего на ногах раненого
Он и хотел бы заговорить, да не может. Его поедом ест стыд. Он злится на Кесеи, на себя, на все село: вот ведь объяснение всему, вот тот человек, который помог быстро, в течение одной ночи пройти русским дальше. Но поскольку никто не ходил навестить его, не интересовался состоянием его здоровья, решив, что в полевом госпитале у русских он попал в хорошие руки, этот бедняга теперь вместо благодарности и признательности получает пощечины, вынужден спорить с тем, кто осыпает его оскорблениями.