Дьюса, Репа, Мак и Манца
На суку качаются.
Я знаю. Я слышал, они остановили карету, а в ней был управляющий имением герцога. Деньги у него из карманов вытащили, на лошадей и унеслись
Н-да кое-что и вы знаете. Только не так все это было. По правде сказать, те, о ком в стишке говорится, были выборными, деревенскими старостами в тысяча восемьсот сорок восьмом году. А все их преступление заключалось только в том, что, как только повсюду напечатали «Встань, мадьяр», они тут же велели засыпать межевые канавы. Вы знаете, что такое межевая канава?
Ну а как же? Межевая канава отделяла господскую землю от сельской, то есть земли крепостных крестьян.
Смотри-ка! Откуда вы это знаете?
Из книг.
Ага А написано в тех книгах, что канавы были неправильно выкопаны, чтобы помещикам выгодно было? И что было после того, как их засыпали?
Этого я уже не помню.
Ага, не помните Так знайте же: после того как канавы закопали, людей повесили! Все начальство из области съехалось: губернатор, вице-губернатор, все, кто хочешь. Гайдуки, полиция, гусары все вооруженные. Народ весь быстро-быстро выгнали, всех от мала до велика, на это поле. И там на глазах всего села для устрашения вздернули Дьюсу, Манцу, Репу и Мака. А ведь хорваты уже вокруг Сомбатхея гарцевали И вот еще чего я хотел сказать, хотя чего уж тут говорить: девятнадцатый год! Это про обещание, которое ваш отец давал, когда он тут появился да подавил своим автомобилем на деревянных колесах гусей у Семерце Слышали вы об этом?
Нет.
Странно Господа, то есть товарищи из Пешта его сюда привезли. Они-то и посадили его в автомобиль на деревянных колеса. Он говорит: «Все ваше будет земля, замок, даже ферма швейцарских коров. Эти товарищи посланцы рабочего класса. Братья мои земледельцы, давайте заключим с ними союз, договоримся» Мы, конечно: «Ура, да здравствует! Вот это речи! Давай, Лайош Бицо, будь нашим делегатом». А что потом? Поместье осталось неразделенным. Управляющего тоже не тронули, только одно время мы его товарищем называли. Что потом было, как офицеры с журавлиными перьями пришли, это вы, наверное, знаете. Только небось про гусей не знаете. Мишка Семерце, которого сделали сначала старостой, а потом и витязем провозгласили, подал в суд. Так господа заставили вашего отца заплатить за все гусиное стадо, хотя автомобиль тот самый, на деревянных колесах задавил только трех, самых хилых Я считаю, что и теперь по-другому не будет. Землей этой нас соблазняют, и только.
Но товарищ Эрази! воскликнул Бицо. Да ведь сейчас имение-то разделят, землю перемеряют и раздадут безземельным!
Но старик твердил свое, мрачно и упрямо, как абсолютно убежденный в своей правоте человек:
На словах только Задумано так До какого-то времени И он поводил плечом. Сигнал уже был: кто уж это сделал, не знаю, но только кто-то выстрелом из ружья сигналил, что нужно быть осторожным, что земельная реформа еще ничего не значит, а тот, кто покусится на помещичью землю, жизнью своей рискует.
Из ружья стреляли? Кто? удивился Бицо.
А это и Феруш, то есть товарищ Кесеи, тоже хотел бы узнать. В него ведь стреляли, не в кого-нибудь. Вечером, часов этак в десять, он как раз на этой бричке ехал к своей сестре. В него и выстрелили из засады возле дамбы.
Он ранен?
Ранен. Вот сюда, в кисть, показал Эрази. Он как раз закуривал. Еще счастье его, что папиросная бумага пламенем полыхнула и он голову назад отдернул, а то бы Сюрке привезла его домой мертвого, с простреленным виском Он, правда, пистолет выхватил, парень-то он крепкий да бах-бах в кусты! А уж тот, кто стрелял, в ночи исчез где же его искать?
Ни следа, ни признаков никаких нет?
Нету. Единственное, что, судя по звуку, стреляли из жандармского карабина. А следы? Так с тех пор как мы хоронить ходили к Уйфалу у моста, у нас тут только дурак винтовки не прячет
Вот видите, а товарищ Кесеи все же не испугался, все же он продолжает делить землю.
Андраш выпалил этот свой аргумент не задумываясь, обрадовавшись, что нашел конец этого клубка.
Но кучер к этому отнесся осторожно. Упрямо топая по своему следу, как лошадь, впряженная в молотильный круг, он твердил:
Ему что программу рассказал для всех трех сел: мол, пусть никто не боится, партия коммунистов вышла из подполья, и теперь она будет нашей поддержкой, она нас защитит, цепи с нас и земельные вехи собьет и пошел А мы тут останемся. А потом, если что случится, если из Граца придут вдруг жандармы, псы цепные, то нам первым и достанется и штыком и прикладом. Русские-то когда-нибудь все же уйдут к себе домой, не будут же они тут до второго пришествия сидеть.
Дядюшка Эрази, проговорил Бицо, неужели вы боитесь? Он долгим, испытующим взглядом оглядел исходящего горечью старика.
Я нет Только вот семья. Восьмеро детей у меня на шее Как говорится, вроде бубенчиков на жеребенке С ними-то что станется, о них кто позаботится, если что-нибудь не так выйдет? А чтобы вы знали, так я записался. Первым в списке стою, на самом верху. Хотя бы ради дружбы. В конце концов, Феруш одноклассник мой, приятелем был в молодости. Да и земля, шестнадцать хольдов ведь, тоже не шутка. У нас, знаете ли, основной участок определили в восемь хольдов, а потом еще на каждого живого ребенка по хольду обещали
Этого Бицо никак не мог понять. Почему тут на каждое «нет» вечно идет «да», и наоборот? Раз Эрази такой нерешительный, раз он никакого риска на свете брать на себя за эту землю не хочет, так не глупо ли навязывать ему ее?
Дорога в этом месте делала крутой поворот. На ее петле стоял крест, поставленный в память о том, что в начале века на фабрике искусственного шелка случился взрыв, которым на это место выбросило тело погибшего кочегара.
Напротив креста застыл, уставившись в небо хоботом пушки, танк Т-34. На боку его виднелась закоптелая дыра с рваными краями. А напротив кювета лежала труба от песочно-желтого фаустпатрона и была воткнута в землю доска, на доску надета каска, склонившаяся набок, смятая, выкрашенная в защитный цвет.
Остановитесь на минуту! попросил Бицо кучера.
Соскочив с брички, он спустился в кювет и, присев на корточки, внимательно рассмотрел доску. Как он и думал, доска оказалась надгробием. В середине ее ножом было очищено место, по которому чернильным карандашом написано:
«Петер Каму, рядовой, 23 лет от роду».
Он не надолго тут останется, обратился к Андрашу с козел кучер. Отвезут его прах домой, похоронят беднягу в родной земле Это младший сын Иштвана Каму, пастуха из Ж. Этот бедный парень тоже не знает, за что погиб.
За землю, ответил, вставая, опечаленный, полный сочувствия Бицо. Вы же знаете не хуже меня, что нилашисты обещали за каждый подбитый танк участок земли в пять хольдов И вот окоп, который этот несчастный парень себе собственными руками выкопал, стал для него могилой А вы тут Андраш не договорил. Выскочив из кювета, он забрался обратно на козлы и, будто невзначай, спросил: А когда праздник начнется? В котором часу? Как товарищ Кесеи говорил?
Да, кажется, в два, с трудом ответил старик.
Когда-когда? Да ведь смотрите-ка! воскликнул Бицо, сунув под нос кучеру часы. Уж четыре скоро! Дядюшка, да чтоб вас господь бог благословил, вы же намеренно все делаете, чтобы мне опоздать. Ах, чтоб вас!..
С этими словами он выхватил из рук у кучера вожжи и кнут. Пылая бессильной злобой, он с силой хлестнул по спине серой лошадки.
16
Но спешить теперь уже не имело смысла, хоть лошадь загони.
Когда Бицо приехал на праздник, Кесеи как раз закончил свою речь и что-то обсуждал с майором Горкуновым.
На поле, где соприкасались границы трех сел, собралась целая толпа народу. Был там и священник. Пришел и цыганский оркестр. Не мог не прийти и дядюшка Кутрович: ему всегда до всего есть дело, везде он появляется добровольным и непрошеным помощником. Вот и теперь он схватил Сюрке под уздцы и показал, куда надо встать.
И вы тут? удивился Бицо. Разве вы не в Волчьем лесу?
За меня не бойся, проговорил Кутрович, обнажая желтые зубы. У меня дела в порядке Я сказал, землю будем пробовать, поля осматривать, так все, кто землю просит, к тракторам бросились. Ну и товарищ майор Горкунов тоже показал, на что он способен. Достал нам тягачи на гусеницах. Теперь уж мои трактора где-то на полдороге к дому. А ты-то где застрял? Кесеи сказал, что он еще до полудня за тобой бричку послал.
Лучше и не спрашивайте, с горечью ответил Бицо. Дядюшка этот, товарищ Эрази Смотрите-ка, черт его побери, опять он куда-то запропастился!
И действительно, они и двух шагов не сделали, а бричка уже была брошена без надзора. А бегать и искать опасающегося нагоняя кучера не осталось времени, потому что Кесеи дал знак рукой: «Давайте, чего тянете, надо продолжать праздник».
Но ни слова в укор Андрашу он не сказал.
Наконец-то только и произнес он, протянув ему руку, и сразу же снова повернулся к Горкунову.
Что такое? Что случилось? спросил Кутрович, втершись между ними.
Ничего, ответил Кесеи. Только вот товарищ майор тоже слова просит. А переводчик товарищ Душан еще не подъехал, я же и так охрип от крика.
Ну и что?! воскликнул Кутрович, выпятив грудь. Доверь это дело мне, я таким переводчиком буду удивишься! Давай, товарищ майор, пожалуйста! обратился он к Горкунову по-русски.
Роль трибуны выполнял стол поцарапанный и старый предмет из казенного имущества, который притащили из сельской управы. Горкунов поднялся на стол и дал Кутровичу знак подойти к нему поближе. Но Кутрович показал, что пока рано, пусть сначала спокойно говорит майор.
И майор заговорил!
Сначала он время от времени посматривал вниз, делал паузы, ждал, когда его слова переведут, но Кутрович только кивал: давай, мол, продолжай говорить, я все в голове держу. И тут майор разошелся: он говорил все горячее и совсем забыл, что Кутрович стоит внизу.
А пока Горкунов произносил свою речь, между Кесеи и Бицо произошел такой диалог:
Священника видишь?
Конечно.
И хоругви его видишь?
И их тоже.
Ну и что ты на это скажешь?
Удивительно!
Этого мало. Запомни это хорошенько, об этом надо обязательно упомянуть в информации, которая пойдет в центр.
Что именно надо сделать?
Ну, подчеркнуть, выделить. Ясно?
Понятно. Вот только не ясно мне: что же привело сюда его преподобие с его хоругвями и со святой водой?
Собственные интересы.
Что?
Он тоже землю просит. У прихода, говорит, теперь нет земли, до сих пор он жил на милостыню помещика. Теперь же и ему нужна земля, чтобы как-то прожить. На доходы от земли он обещает и церковь в порядке поддерживать.
Ого! А церковные налоги с жатвы, с прибыли, а государственная субсидия?
Это другое дело. Об этом в шестисотом указе ничего не говорится. Зато там сказано, что церковные приходы тоже могут получать наделы земли Что тебе на это сказать? Не для записи, конечно, могу сообщить, что цыганский оркестр тоже приходский, священник привел сюда. Он им уроки давал: садился за орган и учил их играть «Интернационал». Только играть, конечно, а о том, что «никто не даст нам избавленья, ни бог, ни царь и ни герой», разумеется, им уж не говорил.
Оба рассмеялись.
Стоя на столе, майор Горкунов широко разводил руками, как бы обнимая поля с небольшими рощицами на них, и все говорил и говорил.
Но все-таки священник этот в целом человек хороший. Никогда бы не поверил, что такие бывают, снова заговорил Кесеи. В частности, благодаря его агитации народ не испугался прийти сюда после ночной стрельбы. Слышал ты об этом?
Да. Карой Эрази рассказал. Но сам он так перепугался, что и на праздник опоздал.
Не обижай его. Другие тоже небось боятся. Но это не надолго.
Еще один последний жест и майор Горкунов закончил свое выступление, которое продолжалось добрых двадцать минут. И только после этого, вытерев шею и лоб, он вдруг понял, что слова его не получили отклика у собравшихся, так как их никто не переводил.
Давай, старый! подбодрил он Кутровича, который, опустив голову, задумчиво пощипывал ус.
Лицо старика словно одеревенело, он настолько ушел в себя, что это испугало даже обычно невозмутимого Кесеи.
Ну что такое, машина сломалась? Товарищ Кутрович, ты онемел, что ли?
Это я-то? горделиво проговорил старик.
Двумя руками он основательно натянул шапку себе на голову. Поддернул штаны, быстрым, молодцеватым движением расправил усы. Забрался на стол и, набрав полные легкие воздуха, стал громко выкрикивать слова, по-солдатски чеканя их.
Товарищи! Граждане! Этот майор, наш дорогой товарищ из Советского Союза, говорит что что Тут он сделал паузу, а затем, все повышая и повышая тон, все громче продолжал: Гитлер капут!.. Сейте, не бойтесь!.. Да здравствует Сталин!..
«Ну, подумал Бицо, сейчас небосвод обрушится».
И действительно!
Прошел краткий миг тишины и раздалось такое «да здравствует», что на обрамлявших дорогу тутовых деревьях, обрезанных в прошлом году, зашевелились молодые побеги.
И сразу же вслед за этим раздался оглушительный шум: зазвучали трубы и барабаны, заскрипели телеги. Вперед выехал духовой оркестр из села Ж.
Как ни старались музыканты-любители, на разбитой дороге их так трясло, что мундштуки их инструментов все время отскакивали от губ музыкантов.
Как выяснилось позже, уже в конце праздника, успех цыганского оркестра заставил оркестрантов из Ж. побежать домой, забрать инструменты и на телегах вернуться обратно. Раз уж есть повод, говорили они, раз уж можно обскакать два других села, а особенно П. (их вечного соперника), то слава должна по праву принадлежать им, коренным жителям села Ж., а не каким-то там цыганам.
А теперь, выдавил из себя Кесеи, охрипший от речей, начинается раздел, жеребьевка будет Где председатель? Йошка, где ты?
Толпа (в основном мужчины, но и женщины среди них были, и несколько стаек детей, особенно в лагере села Ж., где находился священник с церковными хоругвями) окружила стол тесным, все более сужающимся кольцом. Словно живое поле ржи, по которому пронесся ветер, толпа закачалась. Люди, склоняя головы друг к другу, спрашивали шепотом:
Председатель Где председатель?
Я здесь! откликнулся стоявший позади Кесеи коренастый, невысокого роста, крепкий крестьянин, одетый во все черное, председатель комитета по разделу земли из П.
Все фамилии записаны? спросил его Кесеи.
Все. Теперь нужна только шапка да девочка невинное существо.
Пожалуйста, Горкунов протянул ему свою новенькую офицерскую фуражку.
Маришка, поди-ка сюда, поманил Кесеи девочку лет десяти с черными как смоль волосами, которая, прижавшись к юбке матери, с любопытством наблюдала за всем происходящим из-под порхающих ресниц.
Ой, Фери! оробев, сказала вместо девочки ее мать, сестра Кесеи, и заплакала. Господи, только бы ей от этого хуже не было
Хуже? Ей-то? проговорил Кесеи, обняв сестру. Не реви, Мари, ее ждет хорошая судьба. Она только из книг будет знать, что такое жандарм и барон. Ну, милая, и он присел на корточки перед девочкой, посмотрим, какая ты смелая. Вот тебе шапка, это фуражка того русского дяди. Сунь туда руку и вытяни одну бумажку из этой кучи, сначала только одну.
Девочка, улыбнувшись, робко прильнула к дяде Фери. Закрыв глаза, она сунула кулачок в фуражку. Покопавшись там, как мышонок в муке, она вынула руку и подняла ее вверх, держа в ней свернутую в трубочку бумажку.
Молодец, маленькая моя, похвалил ее Кесеи. Ну, а читать ты уже научилась?
Да.
Тогда разверни бумажку и прочитай, что в ней написано.
Девочка кивнула головой, показывая, что она понимает, чего от нее хотят. Она развернула бумажку и серьезно, нахмурив лоб, стала разбирать написанное по слогам.
Э-ра-зи Ка Тут она сглотнула слюну. Карой. Шестнадцать хольдов.
О-о-о вырвался из груди собравшихся вздох удивления, похожий на звук, издаваемый пухом, вырывающимся из рваной перины, когда по ней ударят.
Цыганский оркестр грянул туш. Бил барабан, звенели литавры.
Эрази, где ты? Председатель заволновался и крутил головой из стороны в сторону.
Скандал! прошептал Бицо на ухо Кесеи.
Почему скандал?
Так он же исчез! Как мы сюда приехали, он сразу и исчез куда-то.
Ну и что?.. Вон он идет. Не видишь?
Толпа расступилась и пропустила вперед Эрази.
Счастливчик!
Надо же, только не ему бы сначала надо
Ладно, брось, дым всегда на дураков садится.