Трагичные, бурные времена, память о турецком рабстве, о котором Тиноди, однорукий певец, с такой болью писал в своей «Хронике» 1554 года:
Плачет-причитает ныне бедная Венгрия,
Ведь уходит радость и веселье от нее.
И книги тут будут, книги господина Иштвана Мадьяри, протестантского проповедника, его боевой, злой, язвительно обличающий пороки труд «О причинах многих бед в странах», а на нем дата 1602»
Тут Бицо пришлось прекратить мысленный подбор экспонатов для музея. Кто-то схватил его за плечо и развернул. Это оказался сопровождавший его солдат. Он сделал знак, что надо войти в двустворчатую, раззолоченную дверь. Там, мол, ждут те, кто вызвал тебя сюда со строительства моста.
Бицо шел и не верил своим глазам: ему показалось, что замкнутый, строгий автоматчик улыбнулся ему.
Комната, куда он вошел, была, видимо, раньше то ли библиотекой, то ли кабинетом. Вдоль стен стояли массивные шкафы орехового дерева с инкрустацией. Их легко открывающиеся огромные застекленные дверцы придавали этой комнате вид аптеки или даже лаборатории. Сзади, в углу, стоял маленький ломберный столик с кривыми ножками. Перед ним огромные, пахнущие кожей кресла.
Как только Бицо остановился в дверях, с одного из кресел вскочил худощавый лысеющий старичок, очень подвижный для своих лет.
Вот он! Вот он! указал он на Бицо. Пришел наконец-то мой сынок, Андраш!
Отец, это ты?!
Чего уставился? радостно засмеялся старичок. Ничего страшного, сынок, это я тебя звал. А меня меня вот товарищи.
И Андраш Бицо навсегда запомнил движение его руки, гордое, торжественное звучание голоса, когда отец произносил слово «товарищи»
Товарищей было трое высокий узкоплечий майор с пшеничными кудрявыми волосами (одна прядь ухарски спадала на лоб), старший лейтенант с загорелым лицом и изможденный, рано поседевший штатский, одетый в черное.
«Так, значит, не из-за нагана меня вызвали сюда», была первая мысль Андраша Бицо. Он стоял, часто-часто моргая, неуклюже и беспомощно переступая с ноги на ногу, пока майор не подошел к нему.
Майор Горкунов, представился он, подавая Андрашу руку. А потом тихо, как бы для себя, добавил, собрав морщинки вокруг глаз: Надеюсь, вы не очень испугались моих солдат.
Да как бы это сказать Бицо наконец собрался с силами. Я бы несколько поспокойнее чувствовал себя, если бы не было автомата.
Все громко засмеялись, лед недоверия был сломан. Андрашу Бицо крепко жали руку.
Я Душан Матич, переводчик политотдела дивизии, представился старший лейтенант. Отец у меня серб, а мать венгерка.
Ференц Кесеи, сказал штатский. Я приехал из Будапешта по заданию Коммунистической партии Венгрии.
Бицо удивленно посмотрел на отца.
Худой, достававший Андрашу лишь до плеча старик не произнес ни слова, но его много повидавшие глаза говорили больше слов.
«Все же не зря я жил, не зря ждал! говорили эти радостно блестевшие, помолодевшие глаза. С тех пор, сынок, прошло двадцать шесть лет, да еще каких лет! И товарищи не забыли меня, как видишь. Они все время помнили обо мне, считали своим и первым навестили меня».
Товарищ, мы здесь землю делить будем, произнес посланец из Будапешта. Возглавляют это важное мероприятие коммунисты, потому-то я и разыскал твоего отца.
Землю делить? автоматически переспросил Бицо. И только потом у него закружилась голова, он даже качнулся от одной мысли: «О господи, этот посланец, этот товарищ он же приехал сюда делать революцию!..»
Может, продолжим наш разговор? спросил майор. Садитесь, товарищи.
И я тоже? спросил Бицо. Ведь я не коммунист.
Я знаю, кивнул головой майор, но ведь ты писатель или хочешь им стать. Так ведь, кажется?
Так, признался Бицо и косо, с упреком взглянул на отца. «Вот, сказал он взглядом, опять, отец, ты про меня все рассказал, опять хвастался моими ранними пробами пера».
Ну, раз писатель, продолжал майор, то теперь писать можно и нужно. Например листовки, чтобы ободрить народ. Пусть не боятся да поскорее берут землю в свои руки.
Извините, робко произнес Бицо, но, насколько мне известно, листовки это еще не литература.
Разве нет?! спросил майор с деланным удивлением.
Он встал, подошел к столу, покопался в наваленных там бумагах и выудил из этой кучи тоненькую книжечку в кожаном переплете.
Майор раскрыл ее, пробежался пальцами по странице с содержанием, и тут глаза его загорелись.
Ага, вот это где! И безо всяких объяснений он вдруг начал читать стихи.
Читал он горячо, зажигательно, как будто перед ним была тысячная аудитория.
Переводил все тот же старший лейтенант.
Встань, мадьяр! Зовет отчизна!
Выбирай, пока не поздно
Ну, дружок, засмеялся майор, повернувшись к Бицо, насколько мне известно, эта ваша «Национальная песня» тоже в свое время была написана как листовка. А потом все же стала литературой, да еще какой! Ну, разумеется, Петефи поэт мировой величины! Но кое-чему у него можно и вам поучиться: без любви к народу поэт будет лишь фокусником, жонглером, играющим словами
А вы если можно спросить вы до армии кем были? спросил заикаясь Бицо.
Не все ли равно? сказал майор, усмехнувшись замешательству Андраша. Вообще же, если вам так интересно по профессии я инженер, а занимался партийной работой в Свердловске. Может быть, слышали об этом городе? Так вот там я работал секретарем парткома на одном крупном заводе.
А Петефи? А наш Петефи?
Если позволите, он и наш тоже. Видите? Майор показал на тоненькую книжицу стихов. Мне она настолько дорога, что я взял ее с собой на войну Так вот Он положил руку на колено Бицо. Больше у вас вопросов нет? Договорились?
Да То есть о чем?
О том, что вы нам поможете. Сделаете все, о чем попросят товарищи. Потому что, собственно, просить будут они, а не я. Политотдел, так сказать, только транспортом вам поможет.
Мне очень жаль, Бицо избегал прямого ответа, но я еще никогда в жизни не писал листовок.
Э-э, что там листовки! Тут не только о листовках речь! вскочил вдруг со своего места старый Бицо. Он покраснел от негодования. Речь идет о том, умник ты несчастный, сын ты мне или нет?! Зачем же мы с матерью тебя кормили-растили? Зачем ты учился, если теперь, когда всем так нужен, ты тут только нервы тянешь и носом крутишь, будто лапоть жуешь Ну потри, потри лоб свой! Ведь знак на нем, сам бог его не сотрет: твоим крестным был офицер из Фельдбаха, он тебя в коммунисты посвятил.
Как ты можешь так говорить?! воскликнул Бицо, схватив мечущегося туда-сюда отца за руку.
Что-что? Что он сказал? торопил майор переводчика.
Правду я говорю! Старик Бицо задыхался от возбуждения, Это в девятнадцатом году было, в августе девятнадцатого, повторил он, когда ему стало легче дышать. Мы вышли во двор, в садик. Стол как раз был накрыт к обеду. Этот парень был еще младенцем, сидел у меня на руках; жена моя хлеб резала «Он здесь живет?» спросил кто-то с улицы. «Здесь, здесь, заходите, господа!» Калитка затрещала под ударами и во двор к нам ворвались два белых офицера и какой-то господин в охотничьей шляпе. «Ну, Бицо, выкрикнул он, пришел и твой час! Молись, если умеешь, безбожник!» Это был чиновник из банка, некий Кальман Немет. Он бежал в Австрию, в Фельдбах, оттуда и привел белых офицеров на нашу голову Один из офицеров был крупный арендатор, а другой хозяин кирпичного завода, оба с саблями и пистолетами, а у арендатора еще и плетка в руке. У нее на конце свинчатка, а на рукоятке, где плетка начинается, бант, то есть кокарда национальных цветов Арендатор был человек низенький, с бычьей шеей. Морда посинела, как мясо у падали «Так это был ты? угрожающе прошипел он. Так это ты подстрекал моих батраков на бунт, собака?» Жена моя закричала: «Не троньте его! Он невиновен!» Тут арендатор снова заорал: «Кто это? У него губы в крови! По собаке и плетка!» и хлестнул плеткой по мне Тогда-то Андраш и получил этот удар плетью. Он ведь у меня на руках сидел, так что конец плетки и задел его по лбу. Он заплакал, кровь потекла ручьем, а жена моя схватила нож и ударила прямо в спину офицеру, решив, что тот плеткой выбил Андрашу глаз
А что потом было? спросил майор, немного помолчав.
Потом? Старик Бицо уставился перед собой, улыбаясь, как люди, много выстрадавшие за свои убеждения, но так и не сломленные. А потом получилось так, что жена спряталась у священника, а меня и большинство товарищей забрали и отвезли в Сомбатхей, в гусарские казармы. Мы были избитые, оплеванные, все в ранах, потому что перед отправлением нас еще поставили, как к позорному столбу, на улице Вашут, перед домом пастуха, точно каких-то преступников Собрался народ, вернее говоря, жителей согнали прикладами, а Кальман Немет, тот, что из банка, орал: «Ну, грязный, вонючий сброд! Пожалуйста, вот вам возможность оплакать этих господ товарищей!» Так и было. Они хотели, чтобы в Сомбатхей поезд привез только наши трупы
А жив он, этот Кальман Немет? спросил майор.
Нет. Помер Никого из них не осталось, даже арендатор и тот повесился. От страха. Завтра на рассвете как раз будет неделя Это когда Советская Армия переправилась через Рабу.
Хорошо, товарищи, сказал майор. Много вы выстрадали, но ведь живы остались! И доля вашего труда есть в том, что мы здесь сейчас и что землю делить будут.
Старик жестом показал: мол, спасибо на добром слове, только все это он говорил не для хвастовства, не для того, чтобы его пожалели. Он обернулся к примолкшему, прячущему взгляд сыну и спросил:
Ну так что же, Андраш? Что ты нам скажешь?
Видишь ли, отец, проговорил наконец Бицо, я никогда не занимался общественными делами. Ни чутья, ни умения у меня для этого нет. Но служащим в контору, чтобы писать письма, считать, вести протоколы, готовить отчеты, я, пожалуй, гожусь Вот так, в этом смысле можешь на меня рассчитывать, я помогу.
А вера? А убеждения?..
Не надо так, товарищ, вмешался посланец из Будапешта. Убеждения сразу не приходят. Что касается этого, то и мы не коммунистами родились А потом я, по крайней мере, заметил, что ваш сын пока еще немного колеблется.
Так, Андраш?
Да. И неудивительно. У Сентготхарда еще гремят залпы орудий.
Да ну, не такой он у меня парень, заступился за сына старый Бицо. Жандармы в селе так и кишели, а он все же сбежал из армии домой. И даже не прятался, а преспокойно ходил с фальшивыми документами, хотя нилашисты за такое вешали, да еще публично, прямо перед зданием сельской управы. Однажды повесили даже не дезертира, а несчастного чокнутого парнишку из секты баптистов. За то, что упрямился, не хотел ружье в руки брать. А Андраш
Не надо меня захваливать, отец, засмущался Бицо. Дезертировал я по личным мотивам, а это еще не заслуга.
Если можно, один вопрос, вмешался в спор майор, щуря глаза и хитро улыбаясь. Почему вы не пошли работать в полицию?
Я? Бицо был ошеломлен.
Вы, дружище Дело в том, что я видел список, который показывал ваш сельский писарь: все интеллигенты, кто еще молод и, так сказать, мог быть заподозрен в том, что он отлынивает от службы в армии, все до единого натянули себе на руку повязки, все вдруг подались в народную полицию и теперь болтаются без дела в сельской управе. А если взять сливки вашего общества, то большая его часть живет в «охраняемом доме», флиртует во дворе с хозяйкой заводика, ухаживает за дамами, которым не нашлось места в офицерских автомобилях Так ведь? Я не преувеличиваю?
Не знаю Может, и так.
Но вам-то известно, что там, на реке, на строительстве моста днем с огнем не найти ваших коллег Или кто-нибудь есть? Вот видите. Потому я и спрашиваю: почему вы не в полиции?
Потому что в общем Бицо искал объяснения этому и для самого себя, меня никогда, даже когда я учился, не принимали в господское общество как равноправного члена. А потом я подумал: мост это мост для армии! Чем быстрее его построят, тем скорее закончится война Вот вроде бы поэтому.
Понятно, кивнул майор. Вы, дружок, как бы это сказать? не совсем пропащий человек Подробнее он этого не объяснил, но его кивки и подмигивания в сторону Кесеи, присланного из Будапешта, вызвали у Бицо ощущение, что он, сам того не сознавая, выдержал какой-то экзамен и экзаменаторы остались довольны результатами. Я думаю, на этом мы и закончим. Майор встал, потянулся, хрустнул суставами. Если нужна будет наша поддержка, обратился он к Кесеи, то, как договорились, двери политотдела для вас открыты днем и ночью. И еще кое-что
Он повернулся, оперся о стол. «Шлеп-шлеп» он похлопал по накопившимся на столе бумагам и выкопал из-под этой кучи пистолет.
Пожалуйста, сказал он, протягивая его Кесеи, вам придется много ездить, товарищ, пригодится Нет-нет, спрячьте, прервал он отнекивающегося Кесеи, в районе еще остались недобитые фашисты. У деревни Уйфалу́ переправу охранял целый жандармский полк. Да еще как охранял!.. Ни один из них не попал в плен: кто там и погиб, а кто переоделся в штатское. Во всяком случае, те, кто смог найти укрытие, сбежали. Теперь они притаились, скулят в углу, зализывают раны, но клыки у них еще не выдраны. Да и раздел земли им не понравится
Что еще говорил майор, когда они расставались, Бицо не запомнил настолько он был ошеломлен всем услышанным.
И еще он был совершенно поражен пистолетом, который Кесеи запихал в свою сумку.
Бицо готов был поклясться, что узнал его с первого взгляда: это был пистолет адвоката Тубоя. В последний раз Бицо видел его в руках старшего патруля, маленького татарина. «Сказать ему? улыбнулся он про себя, выходя вместе с отцом и Кесеи из замка. Нет, решил он, пожалуй, не стоит. Все равно не поверят. Столько совпадений даже в сказке не всегда бывает»
Было около девяти часов вечера. Веял теплый, приятный ветерок. На его дыхание еще голая аллея упирающихся в небо тополей отвечала глухим эхом, словно цитра, которую забрасывают на шкаф после очередной игры.
По дороге все еще двигались русские танки
На повороте стояла крепкая, полногрудая русская девушка-регулировщица. В одной руке она держала флажок, в другой красный фонарик. Когда голова танковой колонны приблизилась к ней, танки на миг остановились, а потом, покорившись флажку девушки, сделали поворот и с грохотом покатились дальше, оставив за собой густые клубы сизого дыма.
Ну, если эти куда ударят, дело будет, заметил старый Бицо.
А ведь и ударят, поддакнул ему Кесеи, протягивая на прощание руку. Завтра в восемь. Сабадшаг, товарищи!
Как? Разве вы не к нам? спросил старый Бицо с упреком в голосе.
Нет, к своим родственникам, ответил Кесеи. Там меня уже ждут. Повернувшись, он быстро зашагал и скоро исчез, будто растворился.
Он отсюда? поинтересовался Андраш.
Из П., где живет твоя тетка Наца, ответил отец. Отсюда километров шесть, не больше.
Ты его давно знаешь?
Слышал раньше о нем Был он сначала кузнецом, потом с машинами работал, а позже попал в плен. Чита это ведь где-то в Сибири, кажется, да? Там он и был Он говорил, что видел меня в Сомбатхее, в коридоре прокуратуры. Я выходил уже на свободу, а его только привезли Побывал он и в Сегеде, в тюрьме Чиллаг. Там и поседел. Он ведь не старый еще, лет пятидесяти, только вот тюрьмы да допросы
А завтра? Завтра-то что будет? Что-то важное?
Самое важное! торжественно объявил старый Бицо. Завтра мы создадим здесь, в селе, организацию коммунистической партии! Однако, сынок, нам с тобой надо поскорее здесь все дела закончить да спешить домой, а то наша мать уже нервничает небось.
Танковая колонна снова остановилась: путь стальным гигантам преградил санитарный поезд.
Давайте! махнула венграм девушка-регулировщица.
И когда они с опаской пробегали мимо нее, она в шутку, как бы поторапливая и смеясь над их испугом, легонько стукнула Бицо флажком по плечу.
6
Улица, на которой находился дом Бицо, проходила по краю села, и дома стояли только по одной стороне. С другой же стороны тянулся старый, весь заросший просвирником, бурьяном и конским щавелем ров, оставшийся от сложной системы каналов, отгораживавшей некогда крепость от внешнего мира.
Когда-то здесь жили крепостные. Сохранилось старинное название этого места «Урва», хотя однажды выборная сельская управа, желая выслужиться перед жителями и польстить им, переименовала этот «ров» в улицу, присвоив ей почетное имя герцога Лайоша.