Шуберт вдруг надрывно закашлялся и сплюнул в платок. Потом виновато усмехнулся и сказал Яну:
Простите меня, я погорячился. Я не должен бы так сразу. Но чем обожать грязь, так лучше уж знать. Помучаетесь немного, и оно будет лучше. И проводите меня до дверей. Мой кэб ждет, а мне уже трудно будет добраться до него.
И они медленно двинулись к выходу. Шуберт поминутно останавливался и говорил, глядя в зал. Потом, взглянув на Яна, произнес:
Кстати, молодой человек, вы зачем сюда ходите? Уйдите вы с навозной кучи! Или приходите посмотреть на смешные и уродливые стороны жизни? Здесь такая неподражаемая коллекция дураков, уродов и несчастных, что просто смех берет. Вон видите, дипломаты. Они продают свою страну за границей и дешево получают за это, они говорят от имени своего народа (на что он их никогда не уполномочивал) то, что он сам никогда бы не сказал. Их красноречие, их лживые взгляды противны, как ничто. А вон Лепесток спит. Этот продал оптом и в розницу все мысли в своей голове, сочиняет торжественные оды феодалам и выскочкам из купцов. А вон генерал танцует, силясь показать, что он молод. Это жесточайший палач крестьян восставшей Боровинской страныГольге. Его фамилия соответствует его душе. Он послал нашему Нерве депешу: «Их войско хотело неба на земле, теперь половина из них в земле, а половина между небом и землей». Когда он вернулся, ему рукоплескали дамы. Этот тоже торгует: собственной совестью. Есть слухи, что он продал также свой отряд, когда была венгерская война. За это он получил большие деньги и с тех пор очень богат. А женщины, боже, что такое женщины, эти существа, переболевшие в детстве «хлоросом», с талией, изувеченной с детских лет корсетом (половина из них не сможет из-за этого рожать детей). Но зачем им дети! Они живут для наслаждения, и больше им ничего не нужно и не важно. Это выродки. У них плохо развитые груди, прозрачные пальцы рук и ноги, не привыкшие ходить, слабые и белыекакие-то рудиментарные остатки вместо мышц. Слабые, ничтожные существа. Когда же придет настоящий, здоровый, красивый, жизнеспособный народ без печати вырождения на лице? Не бывайте здесь. И наша знать дрянь, а ваша и подавно. Лицемеры, скверные людишки, лижущие пятки угнетателям. Посмотрите кругом мудрым взглядом, посмотрите на нашу безмозглую армию, на наших тупоголовых канцлеров, на наших чванных феодалов, на нищих крестьян. Это же Родина, я родился здесь, я почти не видел нашего Эйзеланда. И вот в ней такое государство: нелепое, огромное, бессмысленное, неповоротливое, страшное, как кошмарный сон.
Встревоженный Ян с тоскою смотрел на вертящиеся пары, и ему уже казалось, что кенкеты и свечи светят тускло, дамы уродливы, а мужчины жалки. Они уже подходили к дверям, когда мимо них промчались по кругу разрумянившиеся Гай и Ниса. Шуберт посмотрел на них и расхохотался.
Трогая Яна за рукав, он сказал:
Видите, какая великолепная пара. Этот невероятный болвангвардеец, выродившийся потомок того самого Лотаря Рингенау, с узким лбом, и с ним девушка, неглупая, кажется, но тоже изуродованная как властью своей, так и своим воспитанием. Это будут великолепные муж и жена, вот попомните. Они чудесная пара, как говорятдва сапога.
Ян был так зол, что готов был бросить этого человека и вернуться в зал, но Шуберт был очень жалок, и он только сказал ему подчеркнуто ледяным тоном:
Вы меня извините, но насчет девушки вы, кажется, ошибаетесь. Это, если согласится ее отец, моя будущая невеста.
Шуберт ужаснулся, он опять закашлялся и виновато сказал Яну:
Извините, я второй раз сегодня оскорбляю ваши чувства, но я старик, я умираю и за эти полтора месяца еще ни разу не солгал. Мне поздно лгать, я на пути к тому свету. Я вижу людей с первого взгляда, поверьте моему опыту и силе обобщения: ведь я вижу людей «света» и знаю их характер и их привычки. Буду очень рад, если мое предсказание не исполнится, но вы честный человек, как я думаю, и лицемерить не собираетесь. Вы рабочий человек, если пишете труды, а это ведь трутни. Вы сами понимаете, что вам с ними не по пути. Если она хорошая девушкауведите ее отсюда.
Я так и сделаю, хмуро буркнул Ян, сам не понимая, что его удерживало от грубостижалость к Шуберту или его необычайно ласковый тон.
А пойдет ли она с вами?
О, конечно.
Ну, дай бог, дай бог, и он ласково погладил Яна по рукаву. Сам не знаю, отчего вы мне так понравились, «припали к сердцу», как говорится в песнях. Я наговорил на десять жарких ораторов, а надо было бы опасаться. Ведь и у стен есть уши. Это я о вас. Вам надо бы беречься. Мне-то что. Когда небесный клерк подводит итог, тогда все уже суета сует.
И Шуберт, ведомый Яном, начал осторожно сходить с крыльца.
Это кровохарканье на балу меня совсем обессилело. Кстати, вы извините, я опять забыл вашу фамилию. Я теперь ослаб памятью, если дело касается сегодняшнего дня.
Ян Вар.
Вар, Вар. Помните, был такой Вар, который угробил легионы в Тевтобургском лесу, кажется. И он с ложным пафосом продекламировал: «Вар, Вар, отдай мне мои легионы. Так вы своих легионов не теряйте». Постойте. И Шуберт вдруг встрепенулся так, что Ян испугался. Вар, это не вашу книжку о культуре, насаждавшейся насильственным путем, я читал? Потом еще, кажется, о Софокле, саге о Нибелунгах. Ваши?
Да, мои.
Шуберт посмотрел проницательно из-под бровей.
Вы, Ян, сами не поняли, что принесли нашему (да, я смею сказать так) народу больше вреда, чем пользы. Ваш «Софокл» великолепен, он играет, но ваши другие вещиужасные вещи. Выпоэт по духу, вы с любовью говорите о своем народе, но вы не верите в него. И вы своими книгами вышибаете почву из-под ног народа, когда говорите, что он не способен создать собственные книги. Вы убиваете свой народ. Но по паре сегодняшних фраз, брошенных вами, я вижу, что вы еще совершенно наивный политически юноша. Языкэто меч, дубина в руках простого люда, лишний козырь, а вы хотите, чтобы он играл без единого козыря против такого вот Нервы, официального представителя народности, у которого полны руки козырей.
Но
Никаких «но», и не смейте противоречить. Растите, вы еще пока честны, но они вас развратят. Вы станете хотеть пенсий и вознаграждений. А истинный ученый и поэт никогда их не хочет и не ищет.
Но я не считаю
Я не принимаю ваших доводов. Запомните одно. С волками житьпо-волчьи выть. Нельзя, оставаясь с мерзавцами, быть честным. Уходите. Эти подкупы могут хоть кого засосать. Да, кстати, если я не умру через неделю, заходите ко мне тогда. Я буду писать завещание. Не смейтесь, это не об имуществе. Есть у меня, как у Сократа, всего на 30 мин, но в голове зато есть. Я живу на улице Трёх мучеников Прощайте.
Шуберт уселся поудобнее на сиденье, и кэб тронулся. Сначала он ехал мягко, но вскоре затарахтел по камням на улице.
Ян, отравленный его горячими и убедительными тирадами, чувствовал себя совсем плохо. Его дурманило, он чувствовал, что сбивается с чего-то стойкого. Он медленно побрел в залу, и тут ход его мыслей был прерванзакончился 4-й танец и должна была начаться мазурка. Ян, хотя ему и было очень тяжело, пошел к Нисе и в тот самый момент, когда Гай, видимо, не на шутку увлеченный, собирался пригласить ее (распорядитель уже крикнул о мазурке), вежливо поклонившись Гаю, сказал:
M-lle Ниса, наверное, передала вам, что этот и все последующие танцымои. Очень сожалею.
И Ян, взяв Нису за нежную кисть руки, повел ее по залу. Гай был слишком удивлен, чтобы рассердиться тотчас же, но уже через минуту побагровел и, не глядя на окружающее, пошел в курительную комнату.
А Ян только успел подумать: «Над словами Шуберта придется подумать завтра»и весь погрузился в чарующую музыку танца и близости любимой. Они понеслись по залу, пугая всех своей стремительностью и невольно стали во главе круга. Бешено гремела мазурка, стук каблуков и звон шпор сливались в одно, а они носились впереди всех, окрыленные, сияющие, красивые, наполовину в воздухе, как боги.
* * *
В курительной комнате между тем собралось не менее изысканное общество. На оттоманке лежал с ногами угреватый истасканный субъект Лео фон Биркендорф и рассказывал сальные анекдоты. В его ровную речь врывались по временам раскаты хохота: это сидевшие возле него два брата-близнецаПетер и Мориц Гартманы, наслаждались каждой неожиданной концовкой. На ручке кресла невдалеке сидел молоденький, краснеющий, как девушка, корнет Валентин Горн, по прозвищу «Лючия», и неумело курил длинный чубук. Из его розового рта вырывались клубы дыма, и он был доволен тем, что одет в красивый мундир, курит трубку и не зависит, наконец, от отца ни в чем, кроме ежемесячного пакета с деньгами. И в довершение всей этой компании, столь приятно проводившей время, у печки стоял угрюмый Гай Рингенау и, мрачно оттопырив нижнюю губу, думал о чем-то невеселом.
Печь была нетоплена и приятно холодила спину. А за окном бушевал май, исступленно гремели соловьи в парке, прекрасная музыка еле доносилась, и под этот ласковый аккомпанемент спал на диване полковой лекарь Штиппер.
И вдруг, когда все примолкли на мгновение (Биркендорф копался в памяти, чтобы отыскать анекдот позабористее), в комнату шариком вкатился румяный, со сладким личиком в курчавых бакенбардах поручик Лобковиц. Он хитро прищурился и бесцеремонно захохотал: «Видел, брат, видел, как тебе натянул сейчас нос этот «шпак».
Компания заинтересовалась:
Что? Как? Когда? послышались голоса.
Лобковец в ответ расположился поудобней и рассказал с многочисленными прибавлениями историю, которую мы уже знаем, не забыв прибавить «для остроты положения» несколько пикантных деталей. Компания хохотала.
Рингенау подняли на смех. Он стоял красный, а Лобковиц без конца смаковал создавшееся положение, делал из него десятки хитроумных выводов.
Рингенау молчал, а потом, побагровев еще больше, вдруг ляпнул: «Я убью эту скотину».
Компания еще пуще расхохоталась:
Ого, да ты, Гай, кажется, довольно сильно увлечен этой девушкой, похожей на задорную молоденькую свинкуНу, это ты перегибаешь. Она же хозяйка.
Но она плюс к этому еще и славянка. Грязь тянет к грязи, Нису к этому «шпаку».
Ты дурак, назидательно сказал Биркендорф, это наши друзья. Они не хамы, не холуи, многие из них больше эйзеландцы, чем мы. Наши врагихамье и студенты.
А Рингенау-то Вот шутку учинил с ним этот беловолосый тип.
Я убью его, упрямо пробубнил Гай.
Велика честьубить этого «шпака».
Господа, а ведь мы допускаем оскорбления от «штрюцков». А наш устав воинской чести
Мориц Гартман ехидно процедил: «Я бы на месте Гая его наказал. А то уж это наглоотбивать у нашего Ахилла такой кусочек», и Мориц поцеловал кончики пальцев.
Я убью его, пробубнил Гай, и тут-то, наконец, на него соизволили обратить внимание. Все увидели, что Гай, пожалуй, действительно убьет этого парвеню, и значит, дело из шутки перерастает в серьезное. Этим делом и следовало заняться, благо было скучно и дуэль или избиение представлялось приятным разнообразием. Все зашумели, и через две-три минуты у всех, а особенно у Гая укрепилось желание наказать дерзкого наглеца. Но план еще не оформился. Первым подал голос Петер.
Господа, а каким способом осуществим месть?
Дуэль, дуэль! прокричали два голоса.
Хорошо. На чем?
Поднялась буря выкриков, из которых, наконец, выделился голос Горна.
Он, краснея, сказал:
Пусть противная сторона выберет, а мы на своего Гая надеемся.
Согласились и на это.
Теперь стоял вопрос, как вызвать «этого аборигена» на ссору. Предложен был десяток средств. Спор о взглядахне выйдет, он, кажется, правительственной ориентации, оскорбить национальное чувствонеудобно в доме, хозяин которого тоже славянин. Высмеять словесноэтот парень, пожалуй, ответит тем же и поднимет задиру на смех. Обвинить в непочтении к властинет, никто не поверит. К тому же он, как слышно, восходящая звезда.
Они спорили минут пять. Проснувшийся доктор с интересом смотрел на эту сцену и, наконец, не выдержалвставил свои три гроша:
Мне кажется, надо задрать его не словесно, а просто ну, толкнуть, что ли.
На этом и порешили.
Ну, за дело, господа. Надо хорошенько проучить этого наглеца. Можно не до смерти.
Кстати, он умеет стрелять или фехтовать? Нет? Ну, тем лучше
Врач покачал головой:
Вряд ли
Это все равно. Мы его отвадим от этого дома и дадим возможность Гаю спокойно строить куры с этой хорошенькой девочкой, по-французски сказал Мориц Гартман.
Веселая компания достойных офицеров повалила из курительной.
Мазурка уже кончалась. Танцевали ее по старинкедолго, и все, уставшие и потные, уже гораздо менее старательно выделывали ногами замысловатые па. Но так же стремительно носились Ян и Ниса, так же горели их глаза. Ими любовались, на них засматривались, и даже прожженный Штиппер с сожалением подумал о том, что, быть может, этому парню придется остаться хромым или изуродованным. И ведь будь он одной нации с Гаем, будь он плюс к тому военным, все закончилось бы благополучно. Тем более жаль, что он ее, как видно, любит, а для Гаяэто причуда. Ну что ж, пеняй, голубчик, на себя.
Как раз в это время прозвучали заключительные аккорды, и Ян, легко опустившись на колено, повел Нису рукой вокруг себя. Они шли к месту взволнованные и счастливые, красивые красотой молодости и счастья. Ниса гордо поглядывала на других, она была счастлива, что на них так смотрели.
Они уже почти подошли к месту, когда увидели решительно приближающегося Рингенау, и Ниса невольно ближе прижалась к Яну.
Рингенау шел решительно, он не был намерен спускать этому шпаку, из-за которого его подняли на смех. Только бы рассчитать и наступить этому парню на ногу половчее. А потом потом пройти и не извиниться.
Ничего не подозревавший Ян почти не смотрел на Гая, после этого жгучего танца он почувствовал, как устал, как жала тесная обувь на ногах. К тому же желчные и ласковые слова несчастного Шуберта исподволь говорили что-то в его душе. Он давно бы ушел, если бы рядом не стояла его милаямилая яблонька в цвету. Он ласково посмотрел на нее и вскрикнул от внезапно пронзившей ногу боли. Это было невольно, совсем невольно. Офицеры, которые «создавали фон», дружно захохотали, и, привлеченные этим, к ним начали оборачиваться лица, глядевшие с явным интересом. Затушевать все было невозможно, а Рингенау шел дальше со своей деревянной посадкой спины и головы. Красный от боли и волнения, Ян крикнул ему вслед:
Эй, вы, сударь, постарайтесь дать объяснения, если вы не считаете свой поступок хамским.
Что? тупо обернулся к нему Гай.
Потрудитесь объяснить причину своего хамского поступка.
Рингенау взбесился:
Да вы знаете, шпак вы несчастный, мужицкое отродье, что вы разговариваете с офицером, с гвардейцем.
Так вы считаете, что все офицеры должны так поступать. Поистине приходится пожалеть наше офицерство.
Рингенау двинулся вперед и р-раз. В воздухе пронеслась его рука, не встретив ничего: Ян отступил в сторону. «Дуэль все равно неизбежна, пронеслось в его мозгу, а если так, то лучше уж действовать решительно».
В следующую минуту он оставил руку Нисы и в воздухе прозвучали две хлестких пощечины. Голова Гая качнулась вначале в одну сторону, потом в другую и замерла с выпученными глазами: он явно не ожидал такого поворота дела. Потом его рука рванула из ножен шпагу, но тут на его пути встала Ниса:
Господин Рингенау, вы, кажется, забываетесь. Это не площадь, и я не допущу расправы в своем доме.
Рингенау торопливо извинился и, хлопая шпорами, вышел из зала.
Яна позвал чей-то хриплый голос. Отойдя за колонну, увидел низенького, жирного, как кот, человечка в форме полкового лекаря и с ним двух шалопаев, очень похожих друг на друга. Это были Штиппер и Гартманы.
Что вам угодно? холодно спросил Ян.
Тогда лекарь конфиденциальным тоном сказал:
Наш друг уполномочил нас условиться о месте встречи и способах дуэли.
Это как вам будет угодно, равнодушно ответил Ян.
В таком случае, если это вас устраивает: на рассвете в 6 часов утра в лесу монастыря Франциска Ассизского.
Хорошо.
Рапира или пистолет? Предупреждаю вас, что если пистолет, то дальше чем с пятнадцати шагов Гай не согласится.
«Ага, предварительный сговор, подумал Ян. Вот сволочи. Из-за чего? Неужто из-за Нисы?» Но догадок строить было нельзя, надо было отвечать. Ян стрелял только вальдшнепов из старого ружья, пистолета не держал в руках. А рапирой пару раз баловался. И он сказал небрежно:
Все равно. Я думаюлучше рапира.
«Молодец, черт возьми, подумал Штиппер, так хорошо держаться. Парень не трус. Жаль будет, если Гай заколет его, как каплуна». Но вслух он этого не высказал:
Вышлите ко мне двух своих секундантов, и мы условимся с ними.
Сделайте это сейчас же. Ну, я пока раскланяюсь. До приятной встречи на рассвете.
А оружие у вас есть?
Нет.
Хорошо, мы снабдим вас своим.
Ян стоял и смотрел им вслед. Мысли метелицей кружились в голове, но особенно бушевало в груди негодование: «Подлецы, подлецы. Какова армия. Скоты, животные. И ведь обиднее всего умереть теперь, когда дома лежит незаконченный труд. А, дьявол с ним. Жаль только Нису».