После собрания Евдоким первым покинул двор Казанского и, юркнув в темноту, направился домой. Настроение поднялось: скоро опять Самара, важные дела, встреча с Аннушкой. Оттуда, из Самары, исходило ясно ощутимое притяжение, и это притяжение заглушало в нем душевную смуту. Жаждущая деятельности, нетерпеливая натура Евдокима находилась как бы в оцепенении, но внутри ее медленно переворачивалась рыхлая масса различных теорий, взглядов, идей. Те, что были ему сродни, горячо впитывались в мозг, в душу; чуждые, которым он внутренне сопротивлялся, накопившись, вспучивались, давая о себе знать, как неприятная отрыжка, и тогда в душе начинали копошиться сомнения. Он задавал себе один и тот же вопрос: что достанется тому, кто делает революцию? Кто выиграет: такие, как он, Евдоким, или Тулуповы? Больше всего смущала нагловатая уверенность Силантия. Зря жертвовать он не будет, у него расчет точный. Музыку заказывает тот, кто платит.
Евдоким редко раздумывал о своем будущем, а когда это случалось, тут же неприметно возникал образ Анны и ложился прозрачной тенью на все его думы. Анна в голубой косынке идет вдоль межи и машет ему букетом васильков. Ее почти не видно из-за стены тучной шершневской пшеницы. В косе ее тоже васильки, а в глазах укор: «Размечтался ты, Доня.»
Подходя к своему дому, Евдоким увидел на крыльце что-то белое, похожее издали на снеговую бабу. Приблизился, узнал сестру Надюшу. Она сидела на ступеньке в белой кофточке и белом платке на голове.
Сумерничаешь в одиночестве? спросил со смешком.
Скучно пожаловалась она, вздыхая.
Пройдемся на Кондурчу, погуляем
С тобой?
Гм Иди с принцем датским, если со мной не хочешь
С принцем Комары там, протянула она капризно, но встала. Пошли по дорожке, исхоженной сотни раз: Надюша впереди, Евдоким за ней. Было лунно. Густые ивы стояли, понурясь над рекой, словно раздумывая, не омочить ли свои седые волосы в синеватом, едва приметном течении речки? На том берегу от самой воды возвышались свинцовые стволы осин, как пустые веретена на заброшенной ватермашине. Во всем: в листве деревьев, в тенях на земле, в воздухе преобладал мутно-синий цвет.
Надюша сломала ветку и отмахивалась от назойливо ноющих комаров. Она двигалась какой-то непривычной коровьей походкой, какой раньше Евдоким у нее не видывал. Подумал недоброжелательно: «Подделывается под кого-то» Он зашагал шире, пошел рядом с ней. Заглянул в лицо. Надюша покусывала губы, серо-синенькие глаза в полумраке казались обиженными. Евдоким, ожидавший удобного момента для разговора по душам, решил, что нынче, пожалуй, самый раз. Сказал:
Значит, скучно, говоришь? А почему бы не сходить тебе к Арине? Отчего ты их чуждаешься? Возгордилась, что ли?
Кто это говорит?
Родня Сваток Силантий, например
А-а протянула Надюша и замолчала опять. Из-за того, что она уклонилась от разговора о Тулуповых, у Евдокима сразу упало настроение. Видимо, все-таки Надюша не знает подробностей жизни сестры. Да и нужно ли знать? То, что она не ходит к Арине, можно объяснить простой завистью. Завидует сестре, а больше того Силантию. Завидует до ненависти, как всякий неудачник счастливчику, которому в жизни все удается, все достается. И, продолжая свою догадку уже вслух, надеясь втайне, что слова его будут приятны для Надюши, для ее самолюбия, он сказал, поглаживая благосклонно ее руку:
Старый мироед привык в грязи копаться и Арину втянул в грязь.
В какую грязь? встрепенулась Надюша, останавливаясь, словно испугавшись.
Ты что, не понимаешь?
О господи! вскрикнула она и отшатнулась. Сплетни уже ходят? Ты слышал от кого? схватила она его за руку. И тут Евдоким понял: сестра все знает.
Да, сказал он сурово, мне стало известно
Надюша закрыла лицо руками, замерла.
О господи, помоги хоть ты им отлюбить свое, продли их счастье зашептала она умоляюще-страстно, подняв глаза к небу. Ведь только что и свету увидели! Да разве люди допустят чужое счастье! Помоги ты им, господи!
Евдоким засопел смущенно. «Что она бормочет? О ком? Кажется, Надюша заблуждается не меньше, чем заблуждался я тогда, стоя в коридоре на одной ноге, как аист на болоте Но теперь-то я знаю правду!» И он, еще минуту назад стеснявшийся говорить Надюше о связи сестры со свекром, с какой-то мгновенной гадливостью воскликнул:
Арина не с мужем живет, а со старым бурдюком Силантием. Вот до какого уродства дошла!
Надюша закусила губы, словно боясь крикнуть что-то. Глаза широко открыты, в них раздражение и упорство. Вдруг нахохлилась, как курица, заговорила с досадой, сердито:
Дурак! Судья сопливый! Да что ты, несчастный, понимаешь в любви человеческой? Как можешь ты подло думать о родной сестре? Ты ей в душу заглядывал? Ты ее горе мерил? Любит она! Она, она полюбила! И ее любят. Нежданно-негаданно счастье вышло дай бог тебе такого!
Евдоким таращился на нее с гневным изумлением: то, что он слышал, не просто оскорбляло его, но оскорбляло вдвойне, потому что говорила это его сестра Надюша, выдержанная, скромная девушка. Теперь от ее слов по всему, кажется, телу пошло тупое нытье. Хотелось крикнуть что-то злое, но Евдоким только всего и сумел, что спросить растерянно:
Да ты, случаем, не рехнулась ли? и заглянул ей в лицо. Но Надюша продолжала с горечью и жаром, не слушая:
По-твоему Арина мужу изменила потому, что богатством Силантия прельстилась? Старого бурдюка, так? Да вы, молодые, в подметки ему не годитесь! рассмеялась она как-то жгуче-ядовито. Кто сумеет из вас так холить, так нежить, так любить до самозабвения, как он!
Где уж нам тягаться с махровым снохачом! буркнул злорадно Евдоким.
О нет, ты не знаешь: он не такой. Им нелегко. А что он мог сделать? Плюнуть ей в глаза? Сердце не камень Что поделаешь, если так поздно пришло
Да откуда ты знаешь, что им пришло? Арина тебе говорила?
Знаю. Говорила. Сама знаю. Быть судьей легко. А сгорело в душе все и того легче. Разве думала Арина, что так станется, когда замуж выдавали? Выла, а шла за Михешку-пузыря. А куда деться? Теперь видел, какая Арина?
Евдоким стоял ссутулясь, как нищий на паперти, так и не израсходовав свою злость. Надюша говорила, и слова ее, взволнованные, отрывистые, острыми шипами впивались в его сознание. Такая страстная, самоотверженная защита Надюшей сестры обезоруживала Евдокима.
Как много изменилось, переломалось за каких-то полтора года! Да где полтора? Еще три месяца тому сам он разве таким был? Однако непонятно, почему все-таки Надюша чуждается тех, за кого так рьяно воюет?
Поругалась с Силантием. Ругаются и с хорошими людьми. С ними еще чаще, поспешно добавила она. А почему, из-за чего, Евдоким так и не узнал. Нет, и после объяснения Надюши он не проникся симпатиями к Тулуповым. Видно, сестры вконец оглупели, кулацкую хватку да мужскую силу старшего Тулупова приняли за Нет, ничего Надюша ему не доказала. У Арины больше ноги его не будет! То, что сваток уделил из доходов своих некую толику на дело революции, ничего еще не значит.
Раскололся Старый Буян. Распалось родное гнездо
Глава тринадцатая
У «Восточного общества» был пароходик «Тар», не без причины названный самарскими остряками «Тартар». На этом грязном, жутко дымящем «Тартаре» и отправился Евдоким из Царевщины в Самару за оружием. Волга в этот засушливый год рассыпалась на мелкие рукава и воложки, покрылась песчаными косами, словно облысела. Остров Зелененький, повитый дымкой, вытянулся на версты, порыжел в середине. То, что недавно было под водой, теперь окаймляется серой бахромой таловых зарослей. Если смотреть с нагорного берега, остров кажется старым оползнем, отщепленным от кряжа.
Евдоким стоял на носу «Тартара» и смотрел на левый берег, изрезанный глубокими оврагами и долинами. Султанов бугор за Красной Глинкой, где зеленели остатки некогда дремучих дубрав, Коптев овраг, Студеный, серая макушка Лысой горы, Барбашинский овраг Пароход чахкал, шлепал плицами и кидал кверху черные клубы дыма, закрывавшие временами богатые пригородные дома, разбросанные среди подлесков орешника и березы. Затейливо строили купцы свои дачи: то на мавританский замок похоже, то на венецианский дворец, то на русский терем со светелками наверху, с балкончиками, с раскрашенными ставнями.
Все это принадлежало Шихобаловым, Аржановым, Челышевым. Евдоким плюнул за борт и отвернулся. Стал смотреть на простор низового Заволжья, где раскинулись заливные луга, испещренные серебристыми озерами и купами старых ветел. Туда в половодье волна выбрасывает все, что смывает в верховьях: коряги, бурелом, бревна разбитых плотов, а порой и утопленников.
Утопленников А сколько осталось их на дне Цусимского пролива после несчастнейшего боя 15 мая! Тысячи? Десятки тысяч? Накормил акул русским мясом адмирал Рожественский
Всезнающий Сашка Трагик рассказывал о Рожественском: этот вояка прославился тем, что утопил турецкий военный корабль на Черном море, хотя корабля этого, кроме самого Рожественского, никто в глаза не видел! Зато во время высочайшего смотра адмирал показал такую стрельбу по щитам, что удостоился похвалы самого германского императора Вильгельма, приглашенного на маневры. И этот придворный шут по велению царя повел в бой русский флот! Повел и похоронил в японских водах.
В знаменитой тройке лихих «рысаков», разбивших вдребезги российскую военную телегу на маньчжурских сопках, коренником был адмирал Алексеев, наместник на Дальнем Востоке. Тот похлеще Рожественского прославился, хотя никогда не воевал ни на море, ни на суше. Вознесся он благодаря случайному приключению в марсельском порту. Когда император Александр II отправил за границу «для отрезвления» своего сына пьяницу и скандалиста Алексея, в его теплую компанию затесался и молодой офицер Алексеев. Однажды ночью великий князь «со товарищи» отправился повеселиться в портовый бордель. Там он дебоширил и буйствовал с поистине царственным размахом, за что и был привлечен к ответственности. Грозил большой скандал. И тут молодой да ранний Алексеев, сообразив вовремя, явился во французский суд и заявил, что буйство учинил он, а не великий князь, что французские власти, не разобравшись, перепутали фамилии. Алексееву пришлось заплатить денежный штраф, зато в лице великого князя он приобрел могущественного покровителя и сделал сказочную карьеру. Третий «рысак» Стессель, тот просто сдал японцам Порт-Артур и все. И это военные вожди!
«Бедная Россия! подумал Евдоким. Вечная трагедия твоя в том, что всегда тобой управляли или изверги или дураки! Война позорно проиграна, статс-секретарь Витте, как пишут газеты, спешит в Америку заключать мир с Японией, спасать русское самодержавие. А я спешу в Самару, чтобы добыть оружие на погибель этому идиотскому самодержавию».
Поехал он через Царевщину с тем, чтобы повидаться с тамошними товарищами, посоветоваться с ними о делах. Михешка Тулупов должен приехать в город к вечеру с мучным обозом. Николай Земсков и Порфирий Солдатов наказали обязательно найти Сашку Трагика или Шуру Кузнецова из депо: к Евдокиму у них какое-то важное дело, И еще просили передать, что в овине Николая ржавеет без дела ручной печатный станок нет шрифта. Пусть помогут добыть.
И вот «Тартар», развернувшись молодецки против течения, причалил к захламленной пристани «Восточного общества». В городе было два оружейных магазина; Евдоким направился разведать, что в них есть. В магазине на Казанской улице большом и полутемном несколько бездельников слоны слоняли. Приказчик коротконогий пузан с пышными, почти белыми усами и подусниками, балагурил от скуки с юношей, шарившим зачарованными глазами по стеллажам и пирамидам, где мерцало оружие всевозможных систем и марок.
А это, милостивсдарь, рассыпался он заученным говорком, последний крик оружейного искусства смит-и-вессон тройного действия с экстрактором. Америка! На шестьдесят шагов бьет! Хватай-налетай! Стрельнешь в слона попадешь себе в задницу!..
А ну, подайте его мне, любезный, сказал Евдоким, подходя к стойке.
С превеликим нашим, сударь! Для вас вот особого изготовления: никелированный, с черепаховой рукоятью, с гравировкой, и всего двадцать два целковых! принялся он взводить затвор и щелкать. Затем в мгновенье ока револьвер оказался рассыпанным на части по прилавку и так же артистически быстро собран. Евдоким и магазинные зеваки рты раскрыли, уставившись с завистью на руки фокусника-приказчика, а он тараторил как заведенный:
При покупке не менее пяти револьверов оптом выдается бесплатно шестой!
Евдоким выбрал смит-и-вессон и полторы сотни патронов к нему, заплатил, подумал с угрозой: «Сунься теперь Череп-Свиридов!..» Приказчик, поглядывая насмешливо на юношу, зачарованного блеском оружия, упаковал покупку. Но Евдоким вдруг заметил, как юноша бросил на него быстрый пристальный взгляд не завистливый, а явно запоминающий.
Может, желаете ружьецо, сударь? продолжал приказчик. Вот прекрасные американские «ивер-джонс», «сопоч» они подороже, а это наше отечественное с магазинной коробкой «сибиряк». На волка, на лису, на медведя незаменимо. И стоит всего-с двадцать пять рублей. Что-с? наставил он ухо, видя, что покупатель крутит носом.
Евдоким покосился на любопытного юношу, пошел вдоль стойки к полкам, где густо пахло кожей подсумков, поясов, патронташей. Приказчик за ним, продолжая нахваливать товар:
Вот-с известная мировая фирма Монте-Кристо, одиннадцать рублей. А вот десятирублевое, самое дешевое, нарезное Бердана под патрон Винчестера по полтора рубля сотня. Дешевле не держим-с При оптовой продаже скидка.
Вот этих, пожалуй, я возьму с полсотни сказал Евдоким шепотом.
Полсотни?! Изволите шутить
Сколько задатку? Завтра заберу.
Толстяк подмигнул понимающе, не в состоянии скрыть радости.
Мне с отправкой, упакуйте тщательно.
Не извольте беспокоиться, все будет первый сорт-с!
Евдоким заметил, что юноша Приближается к ним, спросил громко:
А где еще есть оружейные магазины?
Не знаю, не знаю, сударь Помилуйте, зачем вам другие? возопил приказчик испуганно, но, заметив предостерегающий знак оптового покупателя, успокоился. Щелкнул скороговоркой: Оборудуем все наилучшим манерцем!
Выйдя из магазина, Евдоким долго поглядывал через плечо, пока не убедился, что проницательный юноша отстал.
Прежде чем повидаться с Анной, Евдоким заскочил к Сашке Трагику, но на квартире его не застал. Кузнецова тоже дома не оказалось, пришлось дожидаться во дворе на лавочке
А Кузнецов в это время бегал по городу, готовя по поручению комитета важную операцию. Дело в том, что несколько дней назад случилась беда жандармы накрыли типографию Восточного бюро РСДРП и арестовали четырех работников вместе с хозяйкой квартиры. И это в момент, когда событие следует за событием, когда революция выходит на улицы! Самарский комитет приготовил и набрал листовки «Политический бюллетень», а теперь что? Печатать на гектографе сущее мучение, к тому ж это было бы равносильно признанию в поражении. Обстановка создалась чрезвычайная. Пока Восточное бюро добудет другой печатный станок, пройдут недели, а то и месяцы. Попытка договориться с эсерами не привела ни к чему. Они не против напечатать в своей подпольной типографии листовки социал-демократов, но не ранее как через месяц.
Так, конечно, не пойдет. Это значило бы, что в момент, когда Россия, точно вулкан, готова к извержению, социал-демократы прекращают агитацию и дают возможность монархистам да черносотенцам наводнять Самарщину своей писаниной.
Члены комитета собрались на экстренное совещание. Долго спорили, и так и этак ломали головы, но выхода не находили. Тогда самый молодой из большевиков Шура Кузнецов предложил собственный план: несложный, однако весьма рискованный. Воеводин опытный конспиратор, не любивший, как он выражался, «вспышкопускательства» в практике партии, отнесся к предложению отрицательно.
От твоей затеи, товарищ Шура, попахивает авантюрой. Случайное совпадение, чепуха какая-нибудь, и операция провалится с треском.
А если, паче чаяния, и сойдет удачно, один дьявол: участников ее тут же похватает полиция, поддержал Воеводина Позерн «Западный». В Самаре все население на виду, пояснил он, опознать и выловить будет по плечу любому филеру.
Да Видно, овчинка выделки не стоит, вздохнул мрачно Арцыбушев.
Кузнецову оставалось лишь пожать плечами, мол, смотрите, вам виднее. Но тут энергично вмешался Михаил Заводской. Он заявил, что в пригородах и на железной дороге есть немало смелых людей, сочувствующих социал-демократам. Полиция их не знает да и вообще вряд ли когда увидит. Если обдумать все тщательно, дело выгорит.