Подъезжая к стоянке, Корней уже издали увидел высокие скелеты чумов, черное огнище посреди каждого: эвенки на излюбленных местах, каркасы чумов делают на многие годы и при перекочевке снимают только берестяные покрышки. Добравшись до места, женщины занялись обустройством становища, дети натаскали сырых веток и разложили несколько дымокуров, а мужчины ушли искать отставших телят. Надо поторапливатьсяна их тревожный крик могут примчаться волки и тогда быть беде
Прошло дней десять. Все это время тридцатилетний сын АгирчиБэюн помогал гостям заготовлять соль. Набрали около шести пудов. Скитники, готовясь к возвращению, паковали груз в кожаные сумки. Женщины к этому времени закончили шить рукавицыподарки русской родне. Агирча, после долгих споров, убедил все же внука взять трех оронов, чтобы тяжелую соль везли они.
В последний вечер перед отъездом Корней и Захар долго совещались и решили, что, поскольку груз понесут олени, Захар в скит отправится один, а Корней останется на пару недель в стойбище, чтобы долечить хворых оленей.
Утром, узнав об этом, Агирча даже расплакался от радости:
Хороший внук. Добрый. Любит Агирчу. Страшное дело.
Совсем освоившись с жизнью в стойбище, Корней старался как можно больше помогать родне и не только врачевал оленей, но и, к восторгу кочевников, научился ловить арканом важенок, править упряжкой; ставить вершки на хариусов и ленков; по ночам вместе с Бэюном ходил лучить тайменя с доски, выступающей с носа лодки. На дикого зверя почти не охотились, так как Агирча, помешанный на оленях, имел огромное стадо и недостатка в мясе кочевники не испытывали, да и времени на охоту не оставалосьуход за стадом занимал все дни.
Больных животных Корней выхаживал, используя те же снадобья, что и дед при лечении людей. Эвенки, видя, как быстро хромые, вялые или худые олени преображаются в лесных красавцев, прониклись к гостю особым почтением и стали величать его на свой ладшаманом.
Гордый Агирча, похлопывая себя по засаленным штанам, с важным видом пояснял всем:
Мой внук ученый, страшное дело! Большой шаман.
Вечерами, когда соплеменники собирались у костра, Корней рассказывал им о Боге, о православной вере, жизни Христа, его заповедях. Кочевники слушали и одобрительно кивали: «Ая Христос илэ. Пожалуй, эвенком был».
Подошла пора и Корнею возвращаться домой. Но на небесах спутали его планы. Ночью на стадо напали волки, и, когда Бэюн стрелял в них из берданки, один патрон дал осечку. Утром он сел выковыривать шилом негодный капсюль, а тот, как на грех, воспламенился, и заряженный патрон выстрелил, вогнав картечь в пах оленевода.
Рана, к счастью, оказалась неглубокой, но весьма болезненной: бедняга не был в состоянии даже шагнуть. В такой ситуации Корней не мог покинуть стойбище. Прежде следовало поднять дядю на ноги, одновременно исполняя его обязанности по уходу за стадом.
Агирча в тот же день забил рогача и повез его голову на родовое святилище, чтобы добрые духи помогли сыну побыстрее оправиться от ранения. За многие десятилетия на капище собралась целая гора ветвистых рогов с белыми черепами
Пока у Бэюна затягивалась рана, эвенки еще два раза откочевывали на свежие пастбища. Все народившиеся весной оленятатугутки выжили и заметно подросли. Да и среди взрослых оленей не пало ни одного, хотя волки порой крепко досаждали, но собаки и оленеводы всегда были начеку и стадо в обиду не давали.
Когда хвою лиственниц подернуло золотом, кочевье вышло на южную границу пастбищ Агирчи. Дальше простирались владения его свата Сапкара. Здесь оба рода каждый год встречались и несколько дней пировали или, как говорил Агирча, «отмечали дружбу».
От Сапкара они узнали, что главного русского начальникацаря Николая убили и сейчас вместо него правит какой-то Совет. Что люди на Большой Земле разделились на «красных» и «белых», и они смотрят друг на друга через прицел винтовок, повсюду льется кровь. Многие южные эвенки и якуты, спасая жизни, откочевали на север, где, слава богу, все текло своим чередом, по-старому.
«Опять раскол, тревожно подумал Корней. Благодарение Создателю, что никому неведом наш скит. Старцы-то ох как правы. Нельзя общаться с миром. Одно зло в том миру».
Агирча втихаря завидовал соседу Сапкару. Дело в том, что у него было пятеро дочерей и всего один-единственный сынБэюн, тогда как у Сапкара наоборотаж пятеро сыновей и лишь одна дочь.
Старший из них, жилистый, высокий, с глазами цвета густого чая, темными, как безлунная ночь, волосами и неподвижным, без тени улыбки, скуластым лицом, казался среди соплеменников настоящим великаном. И имя у него было соответствующимХэгды. Одет он был в потертые лосевые штаны и такую же рубаху. Не оленевод, а охотник-промысловик, в стойбище он приезжал только ночевать. И сейчас, целыми днями разъезжая на упряжке, парень промышлял зажиревших за лето гусей и уток.
Услышав свист крыльев, Хэгды вскидывал ружье и стрелял без промаха, ориентируясь лишь на звук. Обученная лайка находила сбитую дичь и ложила ее прямо в нарты. Для промысловика это в общем-то обыденное дело, но меткость Хэгды восхищала, потому что он был слепым. С пятилетнего возраста зрение у него стало ухудшаться, и сейчас Хэгды вообще не видел. В стойбище говорили:
Его уши и руки видят лучше наших глаз.
У незрячего охотника, как и у Корнея, тоже был пернатый друг, только не беркут, а сокол сапсан.
Когда утром Хэгды выходил из чума, тот, взмахнув сильными серповидными крыльями, тут же слетал с дерева и садился ему на плечо. Водил по сторонам головой, зорко осматривая немигающими, с желтым окаемом, глазами окружающий лес. Затем доверительно приспускал крылья и тихо клекотал что-то в ухо Хэгды. Охотник ласково гладил птицу по спинке и командовал:
Дэги гэлэктэдеми.
В ответ сокол, со свистом рассекая воздух, проносился над кочевьем и скрывался в выбранном направлении. За ним, радостно взлаивая, убегала собака, а следом на упряжке, запряженной оленями, мчался охотник. Возвращались они тоже вместе, обычно под закат и всегда с добычей.
Корней с Хэгды быстро сдружились и засиживались у костра порой до полуночи. Стремясь поглубже проникнуть во внутренний мир своих новых друзей, любознательный Корней расспрашивал приятеля обо всем, чтобы понять представления эвенков о жизни.
Хэгды был убежден, что все на земле происходит по воле Духов.
Есть Добрый Дух и есть Злой Дух. Добрый Дух весну, лето на землю посылает. Кормит всех. Ягоде, орехам помогает уродиться, зверям детенышей растить. А Злой Дух холодную зиму на землю шлет, реки сушит, тайгу сжигает или, наоборот, все водой заливает. Добрый и Злой Духи друг дружке не уступают: то один верх возьмет, то другой. Никак Добрый Дух пока не одолеет Злого, объяснял он.
В мире всего должно быть поровну. Добра и зла в том числе. То, что не встречает противленияне живет. Либо сразу гибнет, либо постепенно хирея, добавил Корней.
По-твоему получается, что Добрый Дух, или, как ты называешь его, Бог так и не сумеет одолеть Злого?
Думаю, что вряд лиони равны по силе.
Выходит, все равно кому служить?
Не скажи. Богу служитьв раю жить, диаволув муках ада в преисподней корчиться. Кстати, этот самый диавол в стародавние времена был главным ангелом, сотворенным Богом. Но обуяла его гордыня, захотел сам стать Богом. За то и был свержен на землю. Следом пустили в него с небес громовую стрелу, от которой диавол провалился в преисподнюю и оттуда свое зло теперь творит.
Ты, Корней, настоящий шаманвсе знаешь и умно говоришь.
Такого рода беседы случались у друзей довольно часто. И не удивительно, что Хэгды стал первым из рода Сапкара, решившим принять православие. Растроганный Корней даже подарил ему образок по этому случаю. Узнав о том, что сын крестился, Сапкар отчитал сына:
Бог далеко, ему нас не разглядеть. Наши Духи живут в тайге и все видят. Когда надо, помогают эвенку.
Но постепенно смирился и бранить перестал. И на всякий случай, тайком, перед важным делом, крестил себя двумя перстами: коли местные Духи оплошают, глядишь, Бог подсобит.
ПЕРЕКОЧЕВКА
Морозы ударили рано. Красное, будто стыдясь, что плохо греет, октябрьское солнце плыло над рекой в ожидании ледостава. Шурша и позванивая, шугалоскутки обмороженной водыдвигалась сплошной массой, с каждым часом замедляя свой бег. Кружевные просветы воды зябко парили. Все медленнее и медленнее движение белых лепешек, и наконец все замерлорека, дыбясь в местах сужения невообразимым нагромождением льдин, встала!
Обратно на верхние малоснежные пастбища род Агирчи возвращался уже по занесенному снегом льду. От сильного мороза тайгу накрыло дымчатой вуалью, сквозь которую все вокруг казалось торжественным и загадочным. Провожать давних, добрых соседей вышло все кочевье Сапкара. Люди стояли на берегу и, выкрикивая«Аят бикэллу!», махали руками, до тех пор, пока не скрылась за извивом реки последняя упряжка. Следующая встреча лишь через год
Караван, подстегиваемый морозом, резво поднимался по руслу, оконтуренному ожерельем ледового припая, в клубах пара, вырывавшегося из оленьих ноздрей, и мраморной пыли, брызжущей из-под полозьев и копыт. На шее хорея побрякивали гирлянды из белых костей. Накрыв голову меховым капюшоном, Корней вглядывался в проплывавшие лесистые берега и скаты гор, пытаясь найти признаки жизни, но напрасно. Все живое словно вымерзло. Однако это было обманчивое впечатление. Жизнь продолжалась, только стала неприметней для беглого взгляда.
Вот туманной тенью пробежал заяц-беляк, за ним, сверкнув серебристой изморозью меха, неторопливым галопцем проследовал соболь. А вон посыпалась с ветвей снежная кухта. Это пронеслась белка. Под береговым надувом едва приметные следы горностая, возле его норки рубиновые капли застывшей крови. Неожиданно оглушительный треск расколол безмолвие: это лопнул от мороза лед. Соболь, мышковавший под сугробом, испуганно вынырнул из рыхлой толщи и, совершив громадный прыжок, вскочил на седую ель и скрылся в густой хвое. В морозной тишине было даже слышно, как царапали сухую кору его острые коготки. Раскатисто крукая, торопливо пересек реку таежный вещунворон. Провожая его взглядом, Корней невольно вспомнил родителей. «Поди, заждались меня. Обещал-то вернуться вслед за Захаром»
Неглубокий белый саван, покрывавший лед, не мешал быстрой езде, и кочевники добрались до места, несмотря на частые остановки на ягельных полях, за пять дней. Не успели они обустроиться, как от Сапкара, откочевавшего в таежное глухолесье промышлять пушнину, примчалась упряжка.
Хэгды крепко заболел. Отпусти, Агирча, внука. Жалко Хэгды. Молодой умирать, чуть не плача просил белый от куржака гонец.
Зачем так много говоришь? Главный закон эвенковпомогай в беде, ответил старик.
Мигом снарядили Корнея, и нарты понеслись обратно.
Сильный, пронзительный ветер гнал по руслу облака снега, которые, казалось, в ужасе убегая от упряжки, спотыкались о повороты реки, завалы и ледяные торосы, прятались в сугробы. Путники обморозили щеки и носы, но до стойбища Сапкара добрались в небывало короткий срок.
Травами и кореньями, заговорами с крестом да молитвою юный лекарь за неделю поставил на ноги друга.
Счастливый Сапкар, обнимая спасителя сына, уговаривал Корнея:
Оставайся до весны. Кормить будем жирным мясом, чай у костра каждый день пить. Что лучше есть в жизни!
Корней вежливо отказывался.
Тогда возьми мою лучшую упряжку из пяти оронов.
Спасибо, Сапкар, щедрый вы человек, но дары не приму. Мы всегда в беде друг другу помогаем. И у эвенков ведь тоже такой обычай.
Сапкар соглашается, но настаивает:
Возьми для дороги. К амаке вернешься, оставишь оронов ему. Когда будем дружбу отмечать, их зарежем. Тебя благодарить будем.
Провожали Корнея с великим почетом. Уже привычный к оленям, скитник гаркнул: «Геть, геть!» Объезженный хорей прижал уши, куснул нерадивую пристяжную, и нарты стрелой понеслись по реке, по твердому от постоянных ветров снегу, обстреливая Корнея белыми комьями, вылетавшими из-под копыт.
На второй день пути нарты пересекли странный след. Скитник остановился. Характер вмятин с правой стороны свидетельствовал о том, что прошел медведь, но слева тянулась, непонятно от чего возникшая, глубокая борозда.
Раздираемый любопытством, Корней пошел вдоль следа вверх, по склону увала. Вот здесь зверь долго стоял. Четкие, оледеневшие отпечатки правых ступней не оставляли сомненийточно, медведь. Медведь-шатун! В этом не было сомнений. Что же он так упорно тащит за собой? В это время со стороны реки раздались громоподобный рев и хорканье оленей.
Путник бросился назад, но когда подбежал к месту, где оставил упряжку, ее там уже не было: перепуганные шатуном олени умчались в сторону стойбища Сапкара. Судя по следам, и косолапый поковылял за ними.
К счастью для Корнея, нарты при резком развороте перевернулись, и котомка с лекарскими снадобьями и провиантом, вывалившись, осталась на снегу.
Как быть? Скитник оказался перед затруднительным выбором: возвращаться за оленями в стойбище Сапкара, или продолжить путь к стойбищу деда?
До дедова кочевья было ближеверст сорок, если считать по извивам реки, а напролом, через горы, так и вовсе не более двадцати. Одолеть сорок верст по сугробам без снегоступов даже выносливому Корнею было не под силу, и он выбрал дорогу через невысокий с виду отрог.
Оторвав рукава оленьей кухлянки, скитник надел их на торбаса, чтобы увеличить площадь опоры и меньше проваливаться в снег. К тому же жесткие волосы оленьего меха, играя роль камуса, должны были облегчить восхождение
День уже покинул долину и был осязаем лишь по отсветам заката, а скитник все шел и шел без остановок в звенящей от стужи тишине. Первые версты дались легко, но, когда начался подъем к изголовью распадка, много сил и времени отнял ледопад, покрывавший его дно мраморными наплывами. Из них на всем протяжении сочилась, клубясь паром, грунтовая вода. Обойти ледопад было невозможно, так как распадок сжимали крутые скаты.
Чтобы одолеть неожиданное препятствие, Корнею пришлось вырубать топором во льду ступеньки. Меховые «рукава-снегоступы» от парящих повсюду родничков оледенели, и при любом неверном шаге скитник мог скатиться вниз, и тогда подъем пришлось бы начинать сызнова.
Пройдя ледопад, путник сбил со «снегоступов» смерзшиеся комья и продолжил восхождениедо гребня отрога было уже рукой подать, но возникла новая проблемаспаянный льдом мех скользил на снегу. Каждый шаг давался с трудом. От неимоверного напряжения парень взмок. Вокруг деревья трещат от мороза, шапка и воротник забелели от инея, а от Корнея пар валил так, словно он только что выскочил из жарко топленной бани.
Моля Господа о милости, парень шел и шел, изредка останавливаясь, чтобы восстановить дыхание. Лучистые бриллианты звезд на черном небосклоне, восхищенно перемигиваясь, дивились упорству человека. «Зачем он поднимается к нам? Чего ему от нас нужно?»должно быть, недоумевали они.
Взобравшемуся на отрог Корнею показалось, что подъем длился целую вечность. На востоке проступили первые признаки рассвета. Мохнатые снежинки звезд постепенно таяли на светлеющем небе, и вскоре настал черед подивиться восходящему солнцунавстречу ему, вздымая ногами снежные вихри, несся, восседая на кухлянке, как на санях, человек. Лавируя между деревьев и кустов, он лихо скатился на пойму. Отсюда уже рукой было подать до дедова стойбища.
Эвенки, пораженные тем, что луча сумел вернуться к ним пешком, через горы, долго цокали языками и качали головами, разглядывая то, что осталось от кухлянки.
Внук мой не только шаман, он лось, страшное дело, хвалился, гордый необыкновенной выносливостью и находчивостью Корнея, Агирча.
За время отсутствия скитника, Бэюн с зятем уехали на оленях далеко на юг к богатому якутскому купцу за мануфактурой и огнестрельными припасами.
Практичный Агирча, чтобы задержать внука, предложил ему дождаться их, с тем чтобы возвращаться в скит не с пустыми руками. Поразмыслив, Корней решил, что в этом предложении есть резон и, как ни тосковал по милой Впадине и родным, согласился.