«Шел по тайге старый охотник. Смотрит, лежит медведь и стонет: деревом его придавило. Обрадовался охотникбольшая добыча! А медведь говорит ему:
Лежачего не бьют!
Подумал охотник и согласилсядерево убрал, медведя спас. А медведь бросился на охотника и давай его душить.
Ты что же, за добро злом платишь?
За добро всегда платят злом! Ты что, не знал?
Погоди, медведь, давай спросим встречного. Каждый скажет: за добро платят добром.
Пошли они по тайге, а навстречу им идет старуха. Платье в заплатках, ичиги рваные.
Скажи, бабушка, чем платить надо за добродобром или злом?
Злом, злом, закричала сердито старуха. Вот я работала у тойона, старалась, а когда ослабла, состарилась, он выгнал меняхожу теперь побираюсь!
Слышал?! обрадовался медведь и еще сильней стал душить охотника.
Постой, давай спросим у высоко сидящего, простонал охотник.
Скажи, дятел, чем за добро надо платитьдобром или злом?
А дятел не обращает внимания. По-прежнему сидит на дереве и долбит, только щепки летят. Охотник и говорит медведю:
Дятел плохо слышит, надо нам показать ему, как дело было.
Лег медведь, и охотник тут же придавил его толстым стволом. Медведь заохал:
Что так стараешься? И так видно, как было.
Пусть так и дальше будет, засмеялся охотник.
Хотел медведь подняться, а дерево тяжелоене пускает.
Нехорошо ты поступаешь, человек, убери дерево, хватитотпусти!
Нет, ответил охотник, полежи, подумай хорошенько, чем надо за добро платитьдобром или злом? и ушел домой».
Так ему и надо, сказала младшая внучка Инэка. С ней все согласились и радовались, что охотник так умно наказал неблагодарного хомоты.
Окончила бабушка сказку и стала собираться спать.
Бабушка, ну еще хоть одну, самую короткую.
Усталая.
Ну пожалуйста, расскажи, хором заканючили дети.
Ладно, расскажу про песца и зайца. Только больше не просите
«Песец и заяц, оба белые и пушистые, как братья, дружно жили в одной норе, а на охоту ходили в разные стороны. Песец как-то спросил зайца:
Скажи, что ты ешь?
Ем траву, тальник, кору осины, ответил заяц. А ты что ешь?
Я ловлю мышей и птиц. Пойдем со мной на охоту, будешь есть мою пищу.
Нет, у меня чистые зубы, не буду пачкаться кровью.
Осерчал песец на зайца.
Трусишка ты, а я-то думалнастоящий охотник. Уходи от меня, больше не попадайсясъем!
Испугался заяц, убежал.
Собрал песец свою родню, хвалится:
Зайчишку-трусишку я выгнал из своего домаплохим он оказался охотником!
Хорошо ли ты поступил? Не прогневать бы хозяина тайги. Надо его спросить.
Пошли песцы к медведю, а заяц уже там, жалуется.
Медведь спрашивает:
Почему ссоритесь? Оба одинаково белые, живите дружно, как братья!
Песец ответил:
Он плохой охотник. Посмотри на его зубы.
Косолапый поднял зайца одной лапой за уши, а второй верхнюю губу старается задрать, чтобы зубы посмотретьразорвал ее. Кинулся бедный заяц убегать, да медведь лапой за хвост поймал. Дернул заяцхвост и оторвался. Прячется теперь перепуганный заяц по тальникам. С тех пор уши у него длинные, верхняя губа раздвоенная, хвоста нет».
Ребята посмеялись и довольные легли спать.
* * *
Наконец настал день, когда Корней вздохнул облегченноперестал хромать, спотыкаться последний орон. На стадо теперь приятно было посмотреть: упитанные, с лоснящимися боками, красавцы. Над широко раскинувшимся по заснеженному пастбищу шерстистым ковром стоял веселый перестук ветвистых рогов оленух (быки сбросили рога еще в конце осени, после гона).
Вот, исполняя команду Бюэна, к оленям подбежали со стороны реки три собаки и с лаем погнали их на свежую, с нетронутым ягелем, марь. Живая лавина тотчас хлынула, пощелкивая копытцами, вдоль края леса на новый выпас. Передние летели словно ветер, вытянув длинные шеи. Копыта едва касались земли, только снег разлетался брызгами во все стороны да выдуваемый из ноздрей густой пар легким облаком окутывал стадо. Нет в этом суровом крае более быстрого и более приспособленного к местным условиям животного, нежели северный олень.
Убедившись, что болезнь побеждена, Корней сказал сыну:
Собирайся. Завтра домой.
Заметив, как скуксился Изосим, отец невольно вспомнил то время, когда ему посчастливилось прожить в стойбище целый год:
Что пригорюнился? Неужто не соскучился по дому?
Тута, тятя, не заскучаешь.
Небось остаться хочешь?
Изосим встрепенулся:
А можно?
Ладно уж, погости еще. Я осенью опять приеду. Только без меня не своенравничай, слушайся старших, пряча улыбку, ответил отец.
Дело в том, что варлаамовцам всегда по душе была одежда из легкого оленьего меха. Мягкий, не скатывающийся и необычайно теплый за счет трубчатой полости внутри волос, он будто специально создан для суровых якутских зим. К тому же снежная пыль не набивается в густой, плотный мех и он остается всегда сухим. Поэтому Корней сговорился с Бюэном, что осенью, после забоя, эвенки сошьют из шкур молодых олешек унты и меховую одежду для скитских, а он ближе к зиме приедет и заберет ее.
Прощаясь с Корнеем, Бюэн напутствовал:
Пусть твоя тропа будет чистой и чаще пересекает нашу. Аят бикэллу!
А олени больше не хворают, добавил лекарь.
Помощником для работы в топографической партии Бюэн решил взять Васкэ. Чтобы не разлучать друзей, он предложил Изосиму:
Идем с нами. Будем костер сидеть, жирный мясо есть, чай пить. Что бывает лучше?!
А это надолго?
До молодого льда. Когда отец приедет.
Тогда можно, обрадовался паренек.
ТАЕЖНЫЙ «ГАРНИЗОН»
Нескольким горсткам отчаянных рубак, в том числе остаткам отряда подполковника Лосева, после разгрома красными добровольческой дружины генерала Пепеляева, удалось укрыться в глухих, малодоступных урочищах Восточной Якутии.
Красноармейцы долго гонялись по их пятам, но, великолепно ориентирующиеся в тайге, Иван Дубов и Федот Шалый увели отряд через мари и болота в такую глухомань, что преследователи потеряли их след. Даже кочующие оленные эвенкии те не имели представления, где тот отряд и что стало с его бойцами. Замерзли ли в трескучие морозы или утонули на порогах? Заела мошкара или умерли от истощения? Только остроглазый беркут знал о том
* * *
Гарнизон, состоящий из двенадцати человек (восьми офицеров и четырех казаков), обитал в двух полуземлянках. Их вырыли в глухом распадке на бугре неподалеку от горячего источника, напористой струей бьющего из-под обомшелого валуна, метко нареченного Шалым «Бараний лоб». Вода в нем слегка отдавала протухшими яйцами, но на вкус была довольно приятна.
В морозы источник обильно парил и ближние деревья опушались густым игольчатым инеем. Земля и камни вокруг него всегда были теплыми. Особенно заметно это было зимой: кругом бело, а вдоль истока ключа кое-где даже травка проглядывает. Первое время мылись прямо в нем. Потом, обожавшие баню казаки, не поленились, выкопали в откосе прямо у ручья еще одну небольшую землянку и, натаскав туда кучу валунов, устроили в ней замечательную парилку.
Для лошадей соорудили подобие конюшни: каркас из жердей, заплетенный лапником.
Окрестные горы покрывал кондовый лес. Преобладала лиственница с мягкими светло-зелеными иголочками, перемежавшаяся с вкраплениями более темного кедра. Повыше склон сплошь в высоких свечах мрачных елей. К ним спускаются зелеными разводьями языки кедрового стланика, а на самом верху простираются безжизненные поля курумника, пронзенные кое-где острозубыми скалами.
Поначалу крохотный военный гарнизон насчитывал пятнадцать человек. В первый же год по недосмотру двое угорели в парилке. При углях зашли и заснули: один на полке, второй у выхода. К числу банных потерь можно отнести и несчастный случай с Лосевым. Когда на камни плеснули воды, раскаленный валун, какой-то особой породы, стрельнул, и острый осколок вонзился подполковнику прямо в веко, лишив его глаза.
А зимой 1925 года потеряли хорунжего Соболевамощного, словно скрученного из тугих мускулов, молодого офицера. Охотясь в горах, он сорвался с карниза и сломал позвоночник. Хорунжий был необычайно гордым и самолюбивым человеком. Это его и подвелопостеснялся ночью разбудить товарищей для исполнения естественной нужды. К утру в землянке стояла нестерпимая вонь.
Что за дела! Спишь, как в гальюне! зло процедил сквозь зубы мичман Темный, худощавый, высокий моряк. Ему было около тридцати, но из-за грубых черт лица и звероватой походки, он казался старше. В его манере говорить сквозила резкость и строптивость характера.
Господин мичман, как вам не стыдно! одернул его Лосев.
Под ноги смотреть надо, когда по горам ходишь, вспылил мичман. И довольно морали читать. Из-за головотяпства одного страдают все.
Хорунжий, стыдясь своей невольной оплошности, сжался, покрылся красными пятнами. Не желая быть обузой для товарищей и терпеть унижения от мичмана, он ночью, скрежеща зубами от нестерпимой боли, раздирая в кровь руки, сумел выползти из землянки. Когда утром хватились, было позднораздетый офицер промерз уже насквозь.
Его смерть послужила толчком для новой стычки. Надо сказать, что первое время ссорились вообще часто: у каждого был свой характер, свой взгляд на то, как быть дальше. Одни нападали, особенно яростно мичман:
Сколько будем отсиживаться? Чего ждем? Во время войны с Наполеоном партизаны вон какой урон врагу наносили. А мы что, оружие в руках держать разучились? Все однотут передохнем! Кто раньше, кто позже. Так лучше пару-тройку красных с собой прихватить, чем гнить здесь.
Другие сомневались. Самый молодой из них, еще безусый юнкер Хлебников, например, предлагал:
Господа, надо попытаться узнать, что в мире творится. Вдруг амнистия объявлена?
Может, и объявлена, да волк никогда собакой не станет. Тихо сидеть надо, возразил ротмистр Пастухов.
Трус вы, господин ротмистр, а не офицер! Тени своей боитесь! презрительно сплюнул мичман Темный.
Молокосос! Как ты смеешь меня в трусости обвиняешь? Что ты мог на своем флоте видеть? Хоть раз в рукопашную ходил?! рассвирепевший Пастухов, сжав кулаки, придвинулся к обидчику.
Ну давай, гад, посмотрю, каков ты в деле, вконец озлобившись, мичман принял боксерскую стойку.
Подполковник, видя, что назревает потасовка, решительно встал между ними:
Господа, успокойтесь! Нам действительно нужно разведать, что вокруг творится. Но куда зимой? Перемерзнем в наших обносках. Да и следы выдадут. Весны дождаться надо. Как лес зазеленеет, отправим разведку. Вы, мичман, у нас самый резвый, вот и готовьтесь, сказал Лосев и, как бы ставя точку, примирительно похлопал его по плечу.
Напряжение спало. Разговор перекинулся на хозяйственные темы. Авторитет Олега Федоровича Лосева был неоспорим. Непреклонная воля, светящаяся в его глазах, ломала встречные взгляды, сдерживала людей от брани. Улыбался он редко. И весь был холодно-сдержан, скуп на слова.
* * *
После Рождества, как нарочно, установилась небывалая даже для этих мест стужа. Вроде и тайга не истощена промыслом, а дичь будто вымерлана снегу ни следочка! Лишь один угольно-черный ворон, украшенный заиндевевшими бакенбардами, изредка пролетал над гарнизоном, оглашая зловещим карканьем застывшее пространство. В морозной стыни был отчетливо слышен шелест размеренных взмахов его жестких крыльев.
Намучились изрядно: голодали, мерзли. Вылезешь из землянкикажется, не вдохнешь. А вдохнешь, так все внутри замирает. Лицо покрывается коркой, губы трескаются. Моргнуть и то больно. Веки, словно заржавевшие створки, еле раскрываются. Спасались тем, что топили круглые сутки. Дрова приходилось готовить постоянно. Как выяснилось, необычайно плотная древесина лиственницы зимой почти не содержит воды и, попав в печь, горит, как смолистая сухара, поэтому старались заготовлять именно ее.
Пока пилишь чурки, колешь их на поленья, руки и ноги успевают промерзнуть так, что, по возвращении в жарко натопленную землянку, отходя от стылости, начинаешь выть и корчиться на нарах от нестерпимой боли.
В марте объявилась новая напасть. В офицерской землянке из пола стала сочиться вода. И чем жарче топили, тем сильнее. Встанешь с нарноги по щиколотку в воде. Ладно, хозяйственные казаки сообразили и покрыли земляной пол настилом из плах.
Чтобы не помереть с голоду, ели павших от бескормицы и холода лошадей. Последней, несмотря на особый уход, пала кобыла ротмистра. Он засыпал боевую подругу снегом и долго не разрешал ее трогать. Но когда у товарищей стали пухнуть от голода ноги, сам первый отрубил и принес в землянку куски конины. Так, благодаря Фросе, дотянули до тепла.
Лишь только начал сползать снег, наладились собирать на проталинах кедровые шишки, на ближней болотинепрошлогоднюю клюкву.
Когда деревья выпустили листья, мичман напомнил Лосеву об обещанной разведке. Подполковник не рискнул отпустить его одного. Отправил в паре с младшим урядником Шалым.
* * *
Вернулись лазутчики на удивление быстрона пятый день, и не одни. Привели с собой бродячего торговцаулыбчивого якута Василия Сафронова с круглым, смуглым, словно прокопченным, лицом и едва видными в узких щелочках маслянистыми глазками, с реденькой клиновидной бороденкой. Он перебивался тем, что объезжал одиноко кочующие семьи тунгусов на навьюченных ходовым товаром лошадках и выменивал пушнину.
Разведчики встретились с ним случайно на таежной тропе. Слово за словоразговорились. Сели вместе перекусить у костерка. Тертый якут сразу почуял в них союзников. Осторожно жалуясь на нынешнюю власть, убедился, что перед ним свои люди, и стал откровенней. Общение перешло в доверительное русло. Купец быстро сообразил, что дружба с отрезанными от мира белыми офицерами сулит хорошие барыши, и безбоязненно предложил им свою помощь, а взаменмыть для него золотишко и промышлять пушнину.
Обитатели гарнизона повеселелисвязь с якутом решала проблемы, связанные с отсутствием инструмента, посуды, мануфактуры. А сейчас они, пользуясь щедростью купца, наслаждались забытым вкусом сахара и сухарей. От него узнали, что до ближайшего поселения, его родного улуса, пять дней пути; что других поселений в округе нет, что красные выжимают из народа последние соки и лютуют: недавно расстреляли троих белопартизан Артемьева.
Стало очевидно, что пока лучше никуда не соваться. Зато в окрестностях гарнизона им опасаться некого и на охоту можно ходить спокойно.
Неугомонный мичман уже на следующее утро отправился вниз по ключу и через пару часов вышел к речке. Увидев, что она буквально кишит рыбой, недолго думая сплел из ивы с пяток «морд» и расставил в узких протоках. С того дня рыба в гарнизоне не переводилась. Запеченные на углях тугие хариусы и ленки в собственном соку (каждого заворачивали в несколько листов лопуха или обмазывали глиной) разнообразили стол и были поистине царским деликатесом. А уж какой наваристой получалась уха!
Непонятно откуда набежали олени. В верхнем ярусе гор появились снежные бараны. Жизнь налаживалась.
Промышлять круторогов на безлесых гольцах было сложнооткрытые склоны просматривались насквозь. Но и тут вскоре подфартило: выслеживая баранов, ротмистр Пастухов обнаружил солонец. Он оказался совсем близковсего в двух верстах от гарнизона. Глинистая, темно-серая почва была сплошь истоптана копытцами животных. С той поры одиндва барана по мере необходимости регулярно «перекочевывали» в гарнизонный ледник, устроенный на затененном склоне в вечной мерзлоте.
* * *
Однообразная, замкнутая жизнь, лишенная событий и впечатлений, состояла из дней, как две капли воды, похожих друг на друга. Некоторое разнообразие вносили лишь перемены в погоде, охота на зверя, а особенно приход торговца. Такие дни запоминались и оставались в памяти длинными, почти как в детстве.
В какой-то степени разнообразили житье-бытье и вечерние задушевные разговоры, начинавшиеся, как правило, сразу после трапезы. Они сближали отрезанных от мира людей и позволяли им почувствовать себя частицей пусть небольшого, но крепкого сообщества.