Хорошо живешь, сказал он, расстегиваясь и снимая шапку. Я бы из такого рая и носа не высовывал.
Он оглянулся куда бы положить шапку? На столик не решился: на нем лежала белая кружевная салфетка. Положил шапку на ковер. Фофа не подавал голоса. Сбросив полушубок, он стоял в дальнем углу и хрипло посапывал.
А ты едешь, поднял на него глаза Вишняков. Зачем и куда?
Фофа пожал плечами, словно не понимая, о чем его спрашивают.
Куда, спрашиваю, ехать собрался?
Мне очень трудно объяснить в двух словах
Давай не в двух, если трудно. В тепле да в чистоте можно поговорить и дольше.
Фофа приблизился, сел возле столика. Руки его мелко дрожали, полные щеки обвисли.
Я решил выехать на время из поселка, со вздохом произнес Фофа и вытер пот на лице белым платочком.
Испугался чего?
Да, взглянул заискивающе Фофа, испугался. Боюсь. Боюсь за свою жизнь
Мы будто не страшные, ухмыльнулся Вишняков. Со взрывчаткой в шахте поймали, а все же отпустили.
Фофа вскочил со стула и зашагал по комнате, схватившись за голову.
Не об этом речь, Архип! Шахтеры мне не страшны. Я всю жизнь проработал с шахтерами. Я служу. И служить буду, пока есть силы. Время все изменило, но я ведь стараюсь приспособиться к этому времени, к порядкам, которые вы установили на шахте. Мне трудно, но я все же что-то делаю полезное Другие обстоятельства вызвали у меня страх.
Говори, какие обстоятельства.
Я буду откровенным, упавшим голосом произнес Фофа. Только обещай мне, что это останется между нами.
Ладно, давай уж, согласился Вишняков.
Фофа вернулся к столику и снова сел. Платочек он не выпускал из рук, как плаксивая баба, у которой все есть на тот случай, если брызнут слезы из глаз.
Вам известно, что я оказался между двумя владельцами. По старому регламенту я подчиняюсь акционерам Продугля, по новому Совету. Первые могут от меня потребовать то, что не понравится вторым. Согласись, Архип, что это не легко, как говорится, «и вашим и нашим».
А ты давай только нашим.
Нет, нет, и не в этом трагизм моего положения. Я ведь бессилен что-либо изменить. Есть дирекция, которая имеет свои соображения
Погоди, остановил его Вишняков, про дирекцию мы знаем. Скажи, кто в этой дирекции заправляет?
Я получаю бумаги за подписью шефа-директора Дитриха.
Он все портит нам?
Я не могу этого сказать, замахал руками Фофа. Вы же знаете, что на железной дороге распоряжаются военные власти. С ними очень трудно договориться
Вам договариваться с Калединым никакого труда не составляет. Дитрих может.
Как сказать. Он далек от политики
Вишняков вытащил кисет.
Курить-то в твоем доме дозволяется?
Да, да, пожалуйста!
Так в чем же твой секрет, который должен остаться между нами? спросил Вишняков, решив кончать беседу.
Я оказался между двумя силами
Вишняков хмыкнул:
В этом секрет?
За моей спиной оказалась еще одна сила Я имею в виду урядника и ему подобных
Хочешь сказать, что он взрывчатку носит? спросил Вишняков, закуривая.
Если бы только это! схватился за голову Фофа. Лакейская ненависть
Чего тебе от нее страшно?
Я не хочу видеть и знать. Не хочу!
«Ох, темен, как туз пиковый, пожалел Вишняков о потраченном времени. Ясное дело, надо его в банную кладовую».
Выезд я тебе запрещаю, сказал он строго. А насчет урядника не беспокойсь.
Урядник может убить тебя
Вишняков поднял шапку с пола.
Отведи коней на конный двор. Завтра явишься в Совет.
Хорошо, Архип, я сделаю так, как ты говоришь.
«Не может соврать, жидковат на крупный обман»
Вишняков вышел на крыльцо, ожидая, пока Фофа выйдет тоже. «А если соврал?» вдруг встревожился Вишняков и простоял до тех пор, пока Фофа не отъехал. Справа темнела каменная ограда. Из-за этой ограды свободно можно выстрелить. Урядник, должно быть, ловок в стрельбе, не промахнется на таком расстоянии. А все же о нем не думалось. Фофа упомянул о Дитрихе. Похоже, он его боится больше, чем урядника. Не едет ли этот Дитрих в Казаринку? Что-то Фофа суетится больше обычного
«А зачем ему предупреждать меня? Чудно» удивился своей доверчивости Вишняков и пошел к железнодорожным путям.
Платформы стояли в тупике. Одна, вторая, третья все одинаковые калеки. Ремонтировать надо это и без осмотра ясно. А кто ремонтировать будет?
На стрелке слабо светил фонарь. «На омертвевших путях, как свечка в руках покойника» Вишнякову стало до боли обидно, что изменить он ничего не может. Черт с ним, с этим урядником, пускай стреляет из-за угла, как угодно, лишь бы не видеть, как по пустым колеям ветер таскает снежные валки. Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю здесь не появится ни один поезд. А ведь власть не для того взята, чтобы остановить жизнь.
Кто-то прошел по стрелкам. Мужик крупный, должно быть, фонарь держит высоко. В поселке четыре таких мужика Лиликов, Сутолов, Кузьма Ребро и урядник
Вишняков пошел к стрелкам.
Никого не встретив, он направился в Совет.
Подкинул угля в печку. Зажег лампу. Уселся у огня. В доме тихо. Тепло и тишина как будто отодвинули в сторону все, что беспокоило. Вишняков стал разглядывать свои истоптанные сапоги. Придется в таких ходить других никто не сошьет. Пиджачок тоже неважный надо шинель натягивать. А уж она осточертела за время окопной службы.
В коридоре послышались торопливые шаги. Резко открылась дверь. Вошел Сутолов.
Урядник сбежал! сообщил он мрачно.
Один выехал? спросил Вишняков, сразу подумав о широких Фофиных санях.
С семьей будто.
Та-ак
Что будем делать?
Да и не знаю. Плакать будто не станем.
Догнать надо!
Зачем?
Сволочей нечего отпускать на волю!
Верно говоришь, согласился Вишняков, не желая почему-то рассказывать Сутолову, что виделся недавно с Фофой и подозревает, что управляющий уехал вместе с урядником. На конном дворе лошадей возьмем.
Натянув треух, он вышел на улицу. «Какая выгода Фофе выезжать из Казаринки вместе с урядником? Не связан ли их выезд с появлением Дитриха? Тогда почему урядник забрал семью с собой?..» Метель ярилась, поднимала снежную пелену и сыпала в лицо. Радости мало выбираться верхом в такую погоду в степь. Лучше бы остаться и посидеть возле теплой печки. Скатертью дорога, пускай уезжают. Мало ли чего лучше
Давай разными дорогами, предложил Сутолов, ты на Лесную, я на Громки. Иными путями от нас не выедешь!
Он подстегивал и дергал за уздцы низкорослого жеребчика, распаляя на галоп. «Загонит коня», пожалел Вишняков.
Не согласен? спросил Сутолов.
Давай, как говоришь! согласился Вишняков и поскакал в сторону Лесной.
Метель жестче ударила по лицу. Вишняков склонился, почти прилег к косматой гриве. «Не стрельнул из-за Фофиного забора, попытается с саней» спокойно, как не о себе, подумал Вишняков. Слева остались тускло мерцающие шахтные фонари. Поселковые дома, тесно стоящие один возле другого, темнели, как беспорядочно разбросанные по лугу копешки сена. Всюду свежие, нетронутые сугробы, тяжелое зимнее безмолвие, словно только и жизни в нем, одиноко скачущем всаднике.
«Ни к чему все это», думал Вишняков, все дальше уходя от поселка. Он не боялся встречи с урядником. Его все больше злило, что надо вот так бегать по степи, когда черт-те сколько дел в Совете.
Доскакав до Лесной, он спешился, взял коня под уздцы и побрел обратно. На подъеме решил пробежаться, чтобы немного согреться. Вытирая рукавом седло и собираясь садиться на коня, он услышал отдаленный крик:
Э-э-ге-эй!..
Вишняков прислушался в надежде, что крик повторится. Но, кроме шума ветра, больше ничего не услышал.
Метель стонет
Вскочив в седло, он отпустил поводья и дал коню волю. «Леший с ним, с этим урядником, утешал себя Вишняков. Невелик козырь, чтобы гоняться за ним по степи. Удрал туда ему и дорога».
В Казаринку он въехал под свист разбушевавшегося ветра, утомленный и злой. При въезде его внезапно настиг конский топот и храп лошадей. «Возвращаются, что ли?..» мелькнуло у Вишнякова. Пароконная упряжка пронеслась мимо. Вишняков успел заметить женщину. Стегнув коня, он поскакал следом.
Сани остановились на конном дворе. А из саней выскочила Катерина.
Ты за мной скакал? спросила она, приближаясь.
Откуда появилась?
Родственничка свезла в Чернухино, теперь собираюсь сдать его коней шахте. Уехал совсем. Мне коней оставил. А что я с ними делать буду? Бери, распрягай. В самый раз повезло: не придется искать, чтоб сказать новость об уряднике.
Дуришь все, раздраженно сказал Вишняков.
Вывезла с чадами и домочадцами! засмеялась Катерина.
Был бы кто другой отвел бы в холодную. А что сделаешь с Катериной?
Принимай, говорю, коней, сказала она, размахивая и хлопая руками по плечам, как делают это, греясь, кучера. Не то передумаю, сдам на варту. Сотник муки даст, он коней ценит. А от вас и спасиба не дождешься,
Сказал бы я тебе спасибо! проворчал Вишняков, взявшись распрягать. Ты кричала за Терновой балкой?
Будто я Метет света не видно, думала, не отыщу дороги.
Возишь гадов, тихо продолжал ворчать Вишняков. И Фофа там был?
А чего ему с урядником? Он укатил со своими двое штейгеров и он.
Каких штейгеров? спросил Вишняков, бросая распускать хомуты.
Со штейгерами уехал раньше нашего. А что они тебе?
Ничего.
«Обманул-таки», с глухой яростью подумал он.
Чего замолчал? заботливо спросила Катерина.
Губы попримерзли.
Одежонка у тебя худая, в такой нечего в степь вырываться. А шинель чего же не надел?
«Помнит про шинель!» супырём покосился на нее Вишняков.
Собрал упряжь, повел лошадей в конюшню. Из головы не выходило, как мог упустить Фофу, почему не подумал, что способен он увезти штейгеров.
Пойдем, чайком отогрею, пригласила Катерина.
Не время чаевничать, отказался Вишняков. Задали мне хлопот и урядники, и управляющие, и штейгера́!
Все тебе хлопоты! Как в репьях в хлопотах. Тоскливо с тобой обиделась Катерина и пошла со двора.
Вишняков глядел ей вслед, кутаясь в пиджак и дуя на застывшие руки.
Он продремал до утра в Совете, ожидая возвращения Сутолова.
Чай пили вместе.
Такой, стало быть, поворот, говорил неторопливо Вишняков, остались мы без штейгеров и без тех людей, кто бумажки на деньги подписывает. Можно было их задержать, но все равно рано или поздно они дали бы стрекача. Самим надо соображать, как быть в дальнейшем.
Зря упустил Фофу, упрекнул Сутолов.
Судишь? Из этих судов толку мало!
Революционный порядок должен быть!
Вишняков не хотел изводить силы на обсуждение того, чего уже не изменишь. Сутолову, ясное дело, по душе всякие разбирательства. Видишь, прискакал, умылся, чуб причесал хоть на смотр. Рожа только почернела, да глаза ввалились, как у голодного коня.
Порядок уголь в Тулу отгрузить надо, сказал Вишняков. Ремонтировать вагоны придется. Кто-то из пленных на вагонном заводе работал, кажись, мадьяр Боноски. Его с шахты снять и поставить на вагоны.
Сутолов отодвинул кружку с недопитым чаем.
Скажу тебе, товарищ Вишняков, произнес он сухо, не о том ты в данный момент разговоры ведешь. По твоей милости из Казаринки сбежали враги революции. Фатех-персиянин тоже сбежал. Все улизнули, кто готовился взорвать шахту. Под носом у тебя лютый враг гуляет, а ты про ремонт вагонов. Расстрелять надо было урядника!
Успеешь еще настреляться, спокойно отхлебывая кипяток, сказал Вишняков.
Не о моем желании речь! вскричал Сутолов, стукнув кулаком по столу.
Вишняков и глазом на него не повел.
Ты не горячись, сказал он, я тоже умею вот так, по столу. Гляди, всю утварь поломаем. Моя мысль в том, что негоже командиру отряда за одним урядником по степи гоняться. И мне не положено за всеми приглядывать. В военном деле на шахте тоже надо наводить революционный порядок.
Я давно требую назначить надежных людей в отряд.
Не всё сразу, будут и такие, согласился Вишняков. А пока с теми, что есть, службу наладь. Не мне тебя учить, караулы, дежурства установи, разведку продвинь подальше от поселка. За вартой наблюдай
Вишняков подсказывал толково. Поселок плохо охраняется. Беглецы ушли промах получился. Только нечего мучить друг друга упреками. Делать надо, что возможно.
Поглядим, что там, в штейгерском доме, сказал Вишняков, поднимаясь.
Дом не убежит.
Я в том смысле, что хозяйствовать в том доме придется, надвинув на лоб шапку, сказал Вишняков. А об убежавших печалиться не стану!
На улице по-прежнему мело. Над низкой оградой вырос огромный, в рост человека, сугроб. У штейгерского дома лежала высокая снежная гора, похожая на черепаху. Вишняков побрел напрямик, проваливаясь по колени. Сутолов следовал за ним, досадуя, что не удалось доказать свое.
В штейгерском доме всюду валялись бумаги, забытые вещи. Конторка, где хранились планы горных работ, была пуста.
Такая история, почесав небритый подбородок, сказал Вишняков.
Лихо уезжали
Сутолов не ответил. Заложив руки в карманы, подняв плечи, он ходил взад-вперед, давя в себе бешенство. Крикнуть бы: «Жри, довольствуйся остатками!» Но крик не получился: Вишняков спокойствием своим охлаждал прыть.
Перейдем сюда с Советом. Для твоего штаба тоже место найдется.
Перейдем, вздохнув, произнес Сутолов.
Отъезд управляющего и штейгеров словно подхлестнул Вишнякова. Он почувствовал, что на его плечи навалилась тяжесть, веса которой раньше не знал. Шутка ли ушли последние представители прежней власти. Теперь не скажешь: берите за петли Фофу. Теперь за все надо отвечать самому.
Утром Вишняков не решился идти в Совет. Завернул к Яношу, чтобы договориться о ремонте вагонов. Обалдев от усталости, с трудом объяснялся с внимательным и дружески настроенным венгром. Янош о каком-то «чепорте», а Вишняков понял, будто он говорит о «чепорной», чистой работе.
Не нужно этого. Пускай грубо, но поскорей.
Наконец уразумев, что венгр говорит о бригаде (чепорт по-венгерски бригада), стал извиняться:
Ты уж не сердись трудно понять. Бригаду дадим!
Сердись гарагудни по-венгерски, сказал Янош, широко улыбаясь.
«Нагарагуднить бы меня за все, в чем оказался виноват», мрачно подумал Вишняков.
В Совете толпился народ: пронесся слух, будто Фофа с штейгерами «увез печатку» и теперь «из банка денег не дадут».
Другую печать сделаем! бодро крикнул Вишняков.
А поверят?
Чего же это народная власть не захочет верить шахтерам?
Сумеешь ли сделать?..
У Вишнякова выступил пот на лбу: его самого мучили сомнения.
Катерина исты прынэсла, дернул его за рукав Пшеничный. Иды, я з нымы сам договорюсь.
Он ждал Лиликова. На этого была надежда.
Лиликов явился прямо с шахты, снял сапоги, развесил портянки. От них шел тяжелый дух. Брезентовую куртку бросил на стул рядом. Она пахла ржавчиной и соленой шахтной водой. Лицо, видно, умывал снегом не чище, чем у дьявола. На жилистой шее виднелись светлые дорожки потеков. А пальцы на руках поблескивали смешавшейся с потом угольной пылью. Высокий, крупный, Лиликов сидел, подогнув ноги, как за детским столиком.
Ты сличал со старыми планами? спросил Вишняков.
Ничего ведь не осталось, всё штейгера унесли. Что по памяти, а в чем Кузьма и Алимов помогали. Ихние артели на шахте самые давние.
Так что же у нас получается?.. Верхний горизонт это ясно Теперь по нижнему горизонту
По нижнему есть маркшейдерские данные. Квершлаги надо нарезать
Вишняков с трудом разбирался в планах шахты. На практике он мог понять, что к чему. А в планах путался. Голова кружилась от тяжелого, спертого воздуха, в глазах рябило от переплетения линий на вычерченной Лиликовым схеме. Вишняков не мог уследить, где какая линия ныряла с верхнего горизонта на нижний. Ему все же надо было понять, где вести добычу, а где оставить выработки до лучших времен. Казаринский рудник должен давать угля не меньше, чем при Фофе, это точно. Громки когда-нибудь откроются для отгрузки, и тогда уголь пойдет по новым адресам в Тулу, Харьков, Москву, Петроград, где он нужен. Перестанут на шахте расти отвалы. Уже сейчас эти отвалы, как черные гробы, заняли весь угольный склад.