Но сердцезнает ли об этом?
"Не только света покоритель и завоеватель
Пускай зовется: мира он герой великий"
Александр молниеносно почувствовал смысл этой игры и восхитительно подстроился к ней. Разве не был он "Тальмой севера"? Когда в "Эдипе" актер, играющий Филоктета, произнес реплику: "Дружба великого человека есть даром небес!", царь вскочил с места и демонстративно начал обнимать Наполеона.
Оба великих виртуоза политического покера и политического актерства разыграли всю эту театральную раздачу чудесно.
Многие позволили себя обмануть, и тогда, и потом. Старый глупец Тьер в своей многотомной "Истории Консульства и Империи" напыщенно распространялся о том, как во время прогулок верхом "император Александр открывал Наполеону даже наиболее скрытые порывы своего сердца", и удовлетворенно цитировал слова, которыми царь все время дарил своих слушателей:
Наполеонэто не только великий деятель, но и наилучший и милейший человек под солнцем!
Камердинер Констан тоже не заметил актерских масок и умилялся впоследствии в своих мемуарах:
"Оба монарха оказывали один другому самую сердечную дружбу и полнейшее доверие. Чуть ли не каждое утро царь Александр приходил в спальню Его Величества и фамильярно болтал с ним. Однажды он увидел несессер Императора и выразил свое восхищение им. Несессер тот стоил шесть тысяч франков, в него входили приборы из позолоченного серебра, он был замечательно устроен внутри, а гравировки выполнил ювелир Бьенне. Как только царь ушел, Его Величество приказал мне взять идентичный несессер, присланный как раз из Парижа, и отнести во дворец царя".
Нам известно, что Шульмайстер по приказу Наполеона облавно подгонял царю дамочек, но в Эрфурте частенько проводились и охоты с самыми настоящими облавами. Крупнейшую охоту устроил Великий Герцог Веймарский в Эттерсбургском лесу между Эрфуртом и Веймаром. Господа с ружьями "затаились" в ложе изысканного павильона, вокруг которого на тесном, огороженном пространстве сталкивались друг с другом отловленные заранее простые и благородные олени, серны, зайцы и всякое другое зверье. Знатные охотники достигли значительных успехов, и им совершенно не мешало то, что следующей ступенью подобного рода "охоты" могло быть уже только подвешивание связанной дичи на балюстраде ложи.
В ходе небольшого антракта, в Веймаре, случилась встреча, возможно, даже гораздо более важная, чем эрфуртская. 2 октября 1808 года, в девять утра, встретились Наполеон Бонапарт и Иоганн Вольфганг Гёте, то естьвстретились две легенды. Друг друга они ценили уже давно, но только лишь по слухам и по печатному слову. Они долго разговаривали об искусстве, литературе, театре и о творчестве Гёте.
Почему вы представили это подобным образом? спросил император о каком-то фрагменте "Вертера", по его мнению, фальшивом.
Чтобы произвести эффект, который природа сама породить не может, поэт может иногда, по моему мнению, обратиться к иллюзии, ответил на это поэт.
В этой беседе император подавил его своими знаниями, но Гёте это не удивило, он знал Наполеона лучше, чем императорские адъютанты и камердинеры, и потому любил. Из всего этого диалога более всего в мою память впечаталось предложение Наполеона, в том фрагменте, когда эти двое говорили о Шекспире:
Ничто на свете не сравнится с трагедией. В каком-то смысле, она даже стоит над историей
А после прощания Наполеон произнес знаменитые слова:
Вот человек!
Гёте подумал то же самое и о нем. И он не поменял свое мнение даже тогда, когда его родина схватилась за оружие против корсиканцаон не присоединился к землякам. Его истинная отчизна не имела пограничных столбов и была родом из иного измерения, так что весьма верно, по моему мнению, он считал, что, предавая Наполеона, он предал бы и отчизну.
14 октября Гёте и другой германский писатель, Виланд, получили ордена Почетного Легиона. Это был последний день эрфуртского съезда. Чего достигли к этому моменту оба игрока в покер? Да, эти почти два десятка дней они делали политику, но на сей разуже не так, как в Тильзитеони оставили это дело и дипломатам. Конвенция, подтверждающая союз между двумя державами, подписанная 12 октября Румянцевым и Шампаньи (наследником Талейрана в кресле министра иностранных дел), санкционировала российское вмешательство в Финляндии, Молдавии и Валахии; а французскоев Испании; она же обязывала Россию быть в перемирии с Францией на тот случай, если бы Австрия начала войну против Наполеона. Другими словами: Бонапарту не удалось достичь того, о чем он сражался более всего ожесточеннонезамедлительного российского вмешательства с целью прекращения вооружениия Австрии и обещания, что в случае войны Австрии с Францией, царь бросит свои армии на Вену. Только лишь по одной этой проблеме наша пара игроков ненадолго поссорилась в Эрфурте. Бонапарт, видя упорство "брата", яростно бросил шляпу на землю, на что Александр отреагировал прохладно, хотя с лица его не сходила благожелательная улыбка:
Ваше Императорское Величество слишком вспыльчиво, а я упрям, со мной ничего нельзя сделать гневом, давайте поговорим спокойно и обсудим это дело.
Обсуждение ничего не дало, и в течение всего последующего проведения эрфуртской встречи Наполеона удивляло практически полное безразличие Александра ко всяческим политическим проблемам, дажечто было уже вершиной всегок разделу Турции! Вынуждаемый говорить, царь разговаривал о политике, но предпочитал все оставлять собственным министрам, которые получили подробные указания и не отступили от них ни на шаг. Это уже был не Тильзит.
Упрямство Бонапарт еще бы мог понять, но такое вот отсутствие заинтересованности политикойнет. Он не знал, что именно в Эрфурте Талейран, продавшись царю, всадил ему между лопаток нож.
Герцог Шарль Морис Талейран-Перигор (17541838) был personage aux multiples visages (персонажем с множеством лицфр.), как было указано в начале его биографической заметки в одном из словарей Ларусса. Упомянутая "многоликость" основывалась на потрясающем безразличии этого интеллигентного человека к всему тому, что не затрагивало его интересы. Когда он желал чего-то не замечать или не слышать, он делал это с королевским величием. Он был хладнокровным, всегда державшим себя в руках, малоразговорчивым человеком. Он редко ошибался. Сильнее всего ошибся он в письме к герцогине Ламбек, когда, оправдываясь в очередном плутовстве, написал: "Обо мне всегда говорят либо слишком плохо, либо слишком хорошо". Никто не говорил о нем хорошо, если не считать нескольких любовниц. Не было у него лишь одного эпитета: лжец. Говорили: "отец лжи".
Многие современники считали Талейрана «интриганом, вором и изменником» только лишь потому, что "всю жизнь он продавал тех людей, которые его купили". В своем политическом завещании он написал: "Я не терзаюсь в отношении себя за то, что служил всем режимам, начиная с Директории, и до момента, когда пишу эти слова, ибо я решил служить Франции, а не ее режимам". Его критики выразили об этом изящном предложении мнение, что Талейран не мог бы успокоить им собственную совесть, даже если бы она у него имелась.
Что касается менялично я считаю, что критиковать Талейрана не корректно. Коленкурада, Талейрананет. Коленкур, тоже предатель (наполовину предатель), был обыкновенной маленькой свиньей. Талейран был гением аморальности, в его издании она сделалась надвременным произведением искусства, что я старался доказать во "Французской тропе". Совершенство бывает нудным, в этом же случаеоно достойно восхищения.
Если кто-то желает знать: почему, даже если этот кто-то не согласится с моими взглядами на искусство, Талейрана критиковать не долженотвечаю: ибо не стоит давать повода, что тебя назовут глупцом. Чтобы это получше пояснить, призову на помощь двух великих писателей. Достоевский о людях, подобных Талейрану, сказал: "Он был мерзавцем уже в материнском лоне". Стендаль же в "Люсьене Левеле" написал о Талейране так: "Презрение, проявляемое в отношении этого замечательного мужа, сделалось общим местом, и теперь только глупцы могут себе его позволить".
Талейран в течение восьми лет был министром иностранных дел Наполеона. В 1807 году за свои подозрительные интриги он был уволен, но император не перестал его ценить, поскольку знал, что Талейранопытный дипломат и мудрый человек. Поэтому он взял его с собой в Эрфурт в качестве советника, кем-то вроде министра без портфеля, рассчитывая на то, что Талейран договорится с Александром.
В этом он не просчитался, то есть, просчитался кошмарнода, Талейран договорился, вот только совершенно о другом. Встав перед Александром, герцог заявил:
Ваше Императорское Величество, зачем вы приехали сюда? Вы, скорее всего, обязаны спасать Европу, а этого можно достичь только лишь противопоставляя себя Наполеону. Французский народ цивилизован, а вот его императорнет. Очевидно, что русский царь должен быть в союзе с французским народом!
Понятное дело, что царь Всея Руси, услышав это, утратил дар речи. Тут нечему удивляться, ведь это ему говорил человек, на которого Наполеон возлагалкак на своего главного эрфуртского переговорщиканадежды, что тот выторгует у России уступки. А этот человек, великий и знаменитый француз, пришел к царю, держа на ладони свою измену. Александр подозревал провокацию. Но весьма быстро он убедился, что это не провокация и с тех пор встречался с Талейраном чуть ли не ежедневно, а точнеееженощно, после полуночи, у герцогини Турн-Таксис, доверенной особы, поскольку она была сестрой королевы Пруссии Луизы. Так что из сада Амура мы до конца не сбежим, хотя меня в этой книге этот сад уже несколько достал, а мне весьма бы хотелось его покинуть.
На одной из двух протянутых в сторону царя рук Талейран держал свою измену, но вот вторая была пустой. В нее следовало чего-нибудь положить, ведь известно было, что Талейран в жизни не подписал чего-либо или не перекрестился без взятки, собирая всяческие sweets и les douceurs (сладости) от всякого вступившего с ним в контакт дипломата, и хотя всегда он объяснял свои измены идеологией, никогда он не осуществлял их задаром. Александр заплатил вдвойне. Во-первых, он согласился по просьбе Талейрана с тем, чтобы любимый племянник герцога, Эдмунд де Перигор, женился на молодой и ужасно богатой принцессе, Доротее Курляндской. Правда, та уже была обручена с Адамом Чарторыйским, но для царя такая преграда была мелочью, так что прекрасная Дорота вышла за любимого племянника герцога Талейрана. Правда, дядя потом забрал ее у племянника и сделал собственной любовницей, сделавшейся впоследствии знаменитой как герцогиня Дино. Это первоедля тела. Для духа Александр вложил в пустую ладонь Талейрана приличную денежную сумму.
Впоследствии уже Талейрану, прошу прощения"Анне Ивановне", платила уже российская разведка, и сей факт включен в раунд шпионов, о котором речь шла выше. Еще только лишь раз, 15 сентября 1810 года, Талейран обратился к царю с нищенски протянутой рукой. Используя изысканную прозу, достойную Шатобриана, скрещенного с Жан-Жаком Руссо, он написал императору письмо, напоминая про Эрфурт и уведомляя, что за последнее время понес несколько непредвиденных расходов, в связи с чем не имел бы ничего против, если бы государь пожелал подарить ему небольшую сумму, скажем, миллиона полтора франков золотом. Царь ответил в вежливой форме, но в просьбе отказал. И он сам, и его сотрудники Талейрана презирали, называя его "монахом без капюшона".
А не было ли Талейрану стыдно? наверняка задумались вы. А не было, поскольку этот человек действовал на благо Франции, и вообще-то он ужасно любил Наполеона, уважал его и был ему благодарен. Фомам неверующим предлагаю фрагмент из завещания Талейрана:
"Бонапарт сам поставил меня перед необходимостью выбора между ним и Францией: мой выбор был продиктован чувством долга, устоять перед которым я не мог. И я принял решение, оплакивая невозможность объединения в одном и том же самом чувстве интересов своей Отчизны и интересов Наполеона. Тем не менее, до последнего мгновения я стану вспоминать, что он был моим благодетелем, ибо состояние, которое я отписываю племянникам, в большей части образовалось из того, что я получил от него. Племянники мои не только не должны никогда об этом забывать, но обязаны говорить о том собственным детям, а их детисвоему потомству, чтобы память об этом факте была увековечена в моем семействе из поколения в поколение; чтобы мои непосредственные наследники и их потомки пришли с наиболее действенной помощью ко всякому, носящему фамилию Бонапарт, если бы таковой требовал подобной помощи или поддержки. Таким образом, они самым наилучшим образом проявят благодарность ко мне и уважение к моей памяти".
Наполеон и предполагать не мог, как сильно любит его Талейран, и, тем более, не предполагал, что в Эрфурте его обожатель одним махом сам свяжется с Александром, Александра свяжет с австрийцами, а вдобавок в этот небольшой, частный хлев введет месье Коленкура. Впоследствии к ним присоединится еще и Фуше.
Действительно ли Бонапарт ничего не заметил? Да, он заметил странную перемену в поведении "брата" (это случилось после первой встречи Талейрана с царем), но приписал это бесцеремонности и ненадлежащим высказываниям маршала Ланна! Но вот того, что в конвенции от 12 октября большинство полезных для Александра моментов царю было подсказано дуэтом Талейран-Коленкур, заметить не мог, он же ведь не был телепатом, а французская контрразведка в этом вопросе проморгала. Так, по крайней мере, считает Тарле и многие другие историки. Но
Вот именно, имеется здесь некое "но". Ибо существует и такая, не лишенная оснований гипотеза (это же сколько гипотез в моем сочинении, но это, прошу вас, мои уважаемые читатели, покер: та самая игра в которой многие карты так и остаются закрытыми до конца), что Наполеон в Эрфурте использовал Талейрана для того, чтобы обмануть противника, рассчитывая на его нелояльность, и потому-то он и не поверял бывшему министру всех секретов карточной торговли. У этой гипотезы имеются и неплохие ноги. Артур Леви в своем труде "Napoléon intime" цитирует то, что Бонапарт сказал Меттерниху о Талейране вскоре после Эрфурта:
Я никогда не использую его, если он чего-то желает. К нему я обращаюсь, когда он чего-то не желает, давая ему понять, что как раз этого я и жажду более всего.
Нам известно и другое высказывание императора, благодаря беседе с государственным советником Рёдерером, имевшей место менее, чем полгода после Эрфурта (3 марта 1809 года):
Талейран, Талейран! Я осыпал этого человека почетом и богатствами, а он все это использовал против меня! Он изменял меня, сколько мог, при всякой возможности, какая встречалась!
Понятное дело, под словом "измена" Бонапарт понимал мошенничества и политические шахер-махеры Талейрана, но он никак не предполагал, что тот осмелился на государственную измену и шпионаж против собственной отчизныесли бы он об этом знал, то приказал бы незамедлительно «повесить на ограде площади Кароссел", как однажды обещал дипломату в приступе гнева.
Несмотря ни на чтоэрфуртский раунд Наполеон явно проиграл. Специфика этого поражения заключалась в том, что, если до сей поры Бонапарт всегда осознанно понимал, кто выиграл, а кто проиграл, то на сей раз он ошибся. Наполеон был уверен, что это он победитель, что это он обвел Александра вокруг пальца и даже купил себе его симпатии. И в этом он был настолько глубоко уверен, что и сам почувствовал к "брату" толику симпатии. Из Эрфурта он написал Жозефине: "Моя приятельница () Я был на балу в Веймаре. Император Александр танцевал, а янет; сорок летчто ни говориэто сорок лет () Александром я доволен, а он, похоже, мною. Если бы я был женщиной, то, возможно, я в него и влюбился бы () Мы охотились на поле битвы под Иеной".
Какое отношение имеет к проигрышу эта охота? Так вот, на той охоте близорукому царю прямо под ствол, на пять шагов подвели великолепного оленя. Только лишь после этого монарх удачно выстрелил в цель. А Наполеон, шутивший в письмах к жене, своим людям сказал, будучи свято уверенным, что выставил молодого соперника дураком и "завел в дебри":
Это заяц, получивший дробью по лбу и теперь мечущийся по кругу!
Не замечая, что это никакой не заяц, а лис, и что сам он не попал в него, практически приставив ствол к голове, Наполеон проявил еще большую близорукость. Он уже начал выстраивать крутую наклонную плоскость собственного падения.