РАУНД СЕДЬМОЙРаунд дипломатов и девиц на выданье(Игра на три стола: в Париже, Петербурге и в Вене)МАТРИМОНИАЛЬНАЯ ПРОВЕРКА
В Эрфурте же случились еще два события, на первый взгляд маловажные, но весьма значимых в своих последствиях на чашах весов уже седьмого по счету раунда императорского покера.
Во-первых, Александр снял Толстого с должности главы парижского посольства. Это был ход высшего покерного разряда. Ведь ненависть графа Толстого к французам настолько хорошо была всем известна, что данный ход не мог быть ими быть прочитан иначе, как еще один жест дружбы в отношении к обожаемому "брату". В действительности же, царь, зная, что игра входит в решающую предвоенную фазу, не мог позволить себе риска использовать в дипломатических контактах человека, ненависть которого к французам подвергала российскую политику опасности демаскировки. Присутствовавший в Эрфурте Толстой должен был тут же вручить императору Франции отзывные грамоты. Наполеон же, с типичным для себя великодушием, подарил ему на прощание великолепный сервиз и гобелены, которые украшали его апартаменты в Эрфурте. Таким образом, он пытался сделать так, чтобы отзыв утратил признаки открытой немилости.
Новым послом в Париже Александр решил назначить крупнейшего франкофила из всех своих дипломатов. Выбор трудным не был, так как у царя было больше пальцев на одной руке, чем франкофилов в дипломатической сфере. Это был князь Куракин, во время Эрфурта исполнявший обязанности посла в Вене. Такой человек, в качестве посла у Бонапарта, обеспечивал полную гарантию дальнейшего одурачивания партнера, и не потому, что сам был таким хитрым, а потому, что не мог несвоевременной гримасой раскрыть замысел царской игры. Александр перебросил его на берега Сены, и с той поры фактическое положение дел на посольском уровне выглядело следующим образом: представитель Франции в Петербурге был царефилом, а представитель России в Париженаполеонофилом. Вопреки кажущемуся, это не было состоянием равновесия, ибо Куракин царя не предавал.
Но, прежде чем старик Куракин добрался до Парижа, царь на несколько месяцев устроил там в качестве специального посла своего франкофила номер два, Николая Петровича Румянцева (17541826). Бонапарт забросал Румянцева такой Ниагарой дорогостоящих подарков, что под конец своей миссиикогда его водили по фабрикам гобеленов, оружия и т. д., по Версалю и СевруРумянцев боялся похвалить что-либо, поскольку это кончалось незамедлительным дарением ему той вещи, которую он похвалил. У Куракина подобного рода колебаний не было, совсем даже наоборот.
Александр Борисович Куракин (17521818), человек основательно просвещенный книгами и путешествиями ("Путешествия образовывают только образованных людей" как кто-то весьма верно заметил), был вице-канцлером империи в 18011802 годах, а в 1807 году, как сторонник сотрудничества с Францией, ассистировал царю в тильзитских переговорах. Супруга польского "эмира" бедуинов, Вацлава Ржевуского, воспоминания которой в печатном виде вышли в Риме в 1939 году, и которая лично знала Куракиназаявила, что его величайшей жизненной страстью была любовь к богатым одеждам, массивным украшениям и золотым или серебряным орденским звездам. У нас нет причин сомневаться в этом свидетельстве, поскольку оно подтверждалось и другими современниками. Куракин был тщеславным человеком и избавился от этого достоинства только лишь в могиле.
Наряду с этой положительной чертой, имелась у него и одна ма-а-ленькая слабость. Он любил устраивать истерики и воспевать свои физические страдания столь открыто, чтобы все это видели и жалели. Страдал он, в основном, от подагры, и устраивал из этого такой спектакль, что в Париже о нем говорили: "Тот самый принц Куракин, у которого подагра". Как можно из этого видеть, на новом дипломатическом посту он с места достиг определенного успеха. До полного успеха ему вечно не хватало многочисленного круга сочувствующих в его несчастье во время устраиваемых ним обедов. Обеды эти никто не любил, и что из этого следуетсвободных мест на них всегда хватало, ибо, как объяснял герцог Клари-эт-Элдринжен, "Истерики несчастного князя Куракина трудно было вынести".
Оказию для величайшего представления во всей его карьере ему дал бал, а точнеебольшое празднество, случившееся 1 июля 1810 года в австрийском посольстве в Париже. Поскольку само здание посольства не было достаточно просторным для приглашенных гостей, австрийцы построили в саду большой деревянный павильон, для защиты от дождя покрытый просмоленной тканью. В какой-то момент ветер колыхнул занавеску из серебристого газа в направлении горящей свечи, и буквально через полтора десятка секунд в интерьере, переполненном тюлем, батистом и легкими занавесями из розового атласа царил самый настоящий ад. Наполеон лично выносил из огня кого только было можно, ему помогали наиболее храбрые из гостей (это те, которые не превратились сразу же в горящие факелы), тем не менее, огонь поглотил множество жертв. Все остальное совершили банды мародеров, которые ворвались на пожарище до прибытия полиции, чтобы сдирать с обгоревших жертв и трупов драгоценности.
Куракину тогда ужасно повезло, по двум причинам: он всего лишь упал с лестницы и слегка разбился, таким образом получив более зрелищные, чем подагра, причины для страданий. Давайте дадим слово нашей неоценимой мемуаристке, Анне из семейства Тышкевичей, тогда еще Потоцкой, а затемВонсович:
"Пожар удалось погасить только лишь на следующее утро. Во время просеивания золы обнаружилась куча бриллиантов. Князь Куракин, русский посол, который не пропускал ни единой оказии выставить напоказ свои драгоценности, прибыл на бал, обвешанный всеми своими усыпанными бриллиантами орденами. Их значительную часть он потерял в тот момент, когда его с огромным трудом извлекали из-под лестницы на галерею, где масса людей лежала один на другом. Не прошло и нескольких часов, как на всех углах уже можно было купить изображение несчастного посла, декорированного множеством пластырей, необходимых ему по причине множества ожогов. Они создавали забавный контраст с толстым, вечно спокойным лицом, а пустоты в орденских звездах на месте потерянных бриллиантов еще более усиливали любопытство прохожих".
Пластыри и портреты не удовлетворили Александра Борисовича, и потому вскоре появился изданный за его счет потрясающий труд под названием: "Состояние страданий князя Куракина, российского посла". На первой странице можно было видеть портрет "болящего Лазаря", со всеми скрупулезно перечисленными ранами, подробное описание которых заполняло книжку "от корки до корки". Помимо того, Куракин демонстрировал все эти раны "au naturel" всякому, кто не успевал убежать перед его открытостью; он даже обнажился перед доктором Франком, которого терпеть не мог.
Значение описанных здесь "состояния страданий князя Куракина" и смертоносного бала было бы, возможно, преувеличено, если бы не факт, что бал этот был дан по причине второго брака Наполеона. А проблема этого брака и была второй из упомянутых вначале, которые родились в Эрфурте.
Во время съезда Бонапарт дал Талейрану одно интимное поручение. Конкретно же: чтобы герцог прозондировал царя по следующему вопросу: не был бы склонен Александр отдать своему "брату" в жены Великую Княжну Екатерину Павловну, что соединило бы Романовых с Бонапартом узами крови и сильнее, чем что-либо еще, скрепило бы франко-российское примирение. Понятное дело, Наполеон знал, что никакое супружество, даже его лично с Александром, если бы природа это позволяла, не в состоянии объединить два государства с противостоящими интересами (он знал это и из истории, и из современности, поскольку в Европе сражались многие вроде бы как и связанные родственными узами монархи), но покер был покером, и Бонапарт, выдвигая подобное предложение, имел в виду две близкие цели и одну долгосрочную. О долгосрочной мы еще поговорим, а вот близкие цели были следующими:
устрашить подобным державным родством готовящуюся к нападению на Францию Вену;
еще сильнее нейтрализовать "хитрого византийца" и сделать из него подстреленного дробью зайца, чтобы Франция, не опасаясь удара из-за Вислы, могла "урегулировать" свои испанские дела.
Чтобы более подробно объяснить весь этот запутанный розыгрыш, необходимо начать с необходимости, которой для императора был его развод. Наполеон просто обязан был сменить супругу на способную рожать, поскольку Жозефина, злоупотребившая будуарными утехами во времена Директории, уже не могла иметь детей, сам же он старел, и ему срочно был нужен дофин, чтобы еще успеть обучить его, как властвовать над Европой.
Ему нелегко было принять это решение, так он и на самом деле любил Жозефину, а кроме того, полтора десятка совместно прожитых лет привязали его к красавице-креолке. Он мало в чем мог ее обвинить, разве что в бесплодии и буквально невероятном мотовстве. Перед ним у нее был один муж (генерал Богарне, она родила ему двух детей, к которым Наполеон относился как к собственным) и столько любовников, во главе с весьма опытным "свинтусом" Баррасом, что и сама она стала невообразимо опытной. Мужу она изменила раз или два, в самом начале супружеской жизни, потом же его злили только ее шуры-муры с министром полиции, Фуше. Зато Фуше, в свою очередь, был весьма опытен в искусстве разоружения императора, и когда тот однажды воскликнул:
Фуше, мне следует отрубить тебе башку!
То в ответ услышал:
У меня, сир, по этому вопросу мнение совершенно противоположное.
Веществом, в течение многих лет цементировавшим брак Наполеона со стареющей экс-звездой парижских салонов и оргий времен Директории, было их согласие по вопросу роли женщины в обществе. Бонапарт, хотя он первым ввел во Франции женское образование, считал, что девиц следует образовывать, прежде всего, на хороших подруг ночей и дней для его вояк, то естьв качестве хороших жен и матерей. В этом плане к Жозефине он испытывал всего лишь частичную печальконкретно же, что она не мать его детей. Женщин, уж слишком интеллектуальных и вопящих по политическим вопросам, он терпеть не мог, что породило его немилость к царице "women's liberation" той эпохи, знаменитой писательнице, мадам де Сталь, которая, кстати, какое-то время делала все возможное, чтобы стать его метрессой. На одном из приемов, еще до того, как мадам выставили из Франции, Бонапарт (знавший про огромное количество ее любовников и ее же неприязни к детям, которых у нее с теми же любовниками хватало) со всем учтивым злорадством, которое мог себе позволить, спросил, глядя на гигантский бюст писательницы:
Мадам сама выкармливает своих детей?
Архифеминистка чуть не упала в обморок. А вот Жозефина потеряла сознание, когда Наполеон сообщил ей (весьма деликатно, в ходе длительной, сентиментальной беседы), что, несмотря на всю питаемую к ней любовь, он должен расстаться с нею ради добра Франции, жаждущей иметь наследника трона.
Окружение Бонапарт уже длительное время давило на него по вопросу развода; он же сам несколько лет колебался и выкручивался, указывая различные причины; ну не мог он оттолкнуть Жозефину от себя. Большинство министров желало, чтобы он женился на дочери австрийского императора Франциска, Марии Людовике Габсбург, аргументируя это тем, что женщины из этого рода всегда были плодовитыми и, что самое существенноекак правило, рожали сыновей. Все остальные, в том числе и Фуше, указывали на принцессу из рода Романовых.
Сторонники австриячки, гораздо более многочисленные, приводили еще один аргумент: поведение великой княжны Екатерины, между прочим, любовницы генерала Багратиона. Вот как-то не по чину было императору французов жениться на девице столь легких обычаев. А вот Мария Луиза, воспитанная в Шёнбрунне, где строго следили, чтобы в ее окружении не было песиков и петушков, только сплошные сучки да курочки, до сих пор верила в аистов, пролетавших над Веной в страны, где проживают дикие негры.
Бонапарт понимал, что этот аргумент весьма существенен. Последних любовников Екатерины он, возможно, даже бы еще и стерпелв Европе не было чем-то необычным (мы это сами видели на нескольких примерах) выращивание рогов на головах у монархов их супругами, так что не была так уж страшно, что супруга перед браком то там, то сям дала выход своему темпераменту. Жозефину он взял со всем ее хозяйством. Но если бы он женился на Екатерине, вся Европа имела бы право сказать, что оба императора спят с одной и той же женщиной, и что он доедает остатки от своего партнера по покеру! А вот это было бы уж слишком серьезным пятнанием ампирной славы.
Великая княжна Екатерина (17881819), четвертая дочка Павла I, была женщиной необыкновенной красоты, со стройной фигурой, мягкими движениями и красивейшими волосами. Два свидетельства. Виленский врач Франк, которого я пару раз уже цитировал, очутившись во время обеда напротив нее, впоследствии записал: "Ее красота, небесный взгляд, грация и живость возбудили во мне влюбленность. Мне казалось, что это некое внеземное существо очутилось за императорским столом". А Генриетта Блендовская, в девичестве Дзялыньская, которую я здесь еще не цитировал, после встречи с Екатериной написала в своей "Памятке о прошлом": "Княжна восхищала своей красотой, грацией и исполненным достоинством сложением, но с выражением доброты и сладостности".
Правда, это вот "выражение доброты и сладостности" пропадало, когда Екатерина осаживала собеседника крепким словцом, при этом в ее глазах загорался злорадный блеск. Одевалась Екатерина со вкусом, но головными уборами не пользовалась, чтобы не прятать своих чудесных волос. Охотнее всего она надевала длинное черное платье, перепоясанное алой орденской лентой, ведь она мечтала о правлении по образцу своей бабки, тоже Екатерины. Когда в 1807 году, после Тильзита, в Петербурге ходили слухи о возможности дворцового переворота («азиатское лечебное средство»), народ перешептывался о том, что поднявшие бунт офицеры вручат ей царскую корону. Александр узнал об этом от английской разведки, но отнесся к данному сообщению, как к сплетне, нацеленной в "самое роскошное на свете существо". Именно так он называл Екатерину, даже публично.
Они обожали друг друга. Спорили только лишь о внутренней политике. Екатерина ненавидела либерализм сердцем и душой, единственное спасение России видела в абсолютном самодержавии. Что же касается внешней политики, они были полностью согласныоба ненавидели Наполеона. Впоследствии, правда, брат приспособился к сестре и в плане внутренней политики, так что никаких расхождений между ними уже не было.
Александр, точно так же, как и Екатерина, имел массу случайных любовных связей и одну любовницу (Нарышкину), но никого в своей жизни он не любил сильнее, чем сестру. Хотя она отдалась ему (а может как раз потому, что отдалась), данная страсть не гасла в нем, а все время нарастала, усиливалась, буквально разрывала его, иногда доводя до состояния полубезумия. Случались такие мгновения, что он не мог без нее выдержать, бросал все к чертям и мчался туда, где была Екатерина. Цели данных встреч он называл «обозначением своей власти над самым красивым под солнцем созданием». Он не остановился даже перед тем, чтобы взять ее с собой на Венский Конгресс и эпатировать всю Европу кровосмесительным союзом.
Он писал ей: "Знаю, что ты меня любишь, и мне это необходимо для счастья, но как сравнить это с моею страстью! Я обожаю тебя как безумец, как одержимый, как маньяк!".
Никаких тайн друг перед другом у них не было. Когда в 1812 году Багратион скончался от ран, полученных в битве под Бородино, Екатерина написала брату, не называя Багратиона по имени: "Ты прекрасно знаешь, какие отношения соединяли меня с "ним", и помнишь, как я вспоминала, что "он" владеет документами, которые могут меня серьезно компрометировать, если окажутся в чужих руках. "Он" стократно клялся мне, что уже их уничтожил, но, хорошо зная "его", я сомневаюсь в правдивости "его" слов. Так что прошу тебя, потребуй, чтобы тебе выдали все оставшиеся при «нем» бумаги, и дай мне возможность их все просмотреть, чтобы я могла спокойно ликвидировать то, что мое".
Александр незамедлительно исполнил ее просьбу и, отсылая компрометирующие бумаги, приписал в качестве сопровождения: "Скажи, дорогая приятельница, можно ли Тебя любить больше, чем люблю Тебя я?".
И обо всем этом Наполеон знал.
В историографии издавна господствует обоснованное и принятое за аксиому мнение, будто бы Бонапарт и вправду намеревался жениться на Екатерине Павловне, то есть, он желал, чтобы царь Александр ему не отказал. Лично я считаю подобный взгляд неверным и сейчас постараюсь это доказать. Данный вопрос оправдывает потраченные на нее усилия, поскольку книжка эта является отчетом об игре в покер, а казус Екатерины был наиболее важной раздачей в этом раунде игры.