Торговлю Наполеон начал еще в Эрфурте, 12 октября 1808 года, поручив Талейрану расспросить Александра по данному вопросу (именно ради этого он и взял старого интригана в Эрфурт). Но не следует забывать, что он сказал Меттерниху: "Я всегда использую его тогда, когда чего-то не хочу". Понятное дело, игра шла рискованная (а ведь это и есть суть покера), ведь если бы царь согласился, то следовало бы или отказаться, тем самым портя отношения, или же жениться на женщине, запятнавшей себя кровосмесительными отношениями.
Так что риск был огромным, но и шанс на согласие был небольшим, учитывая, что Александр ни за что на свете не отдал бы сестру, поскольку это грозило бы ему умопомешательством. А вот обращение к нему с подобным предложением обустраивало наиболее важное дело (упомянутую долгосрочную цель) должно было окончательно прояснить, является ли про-французская политика царя откровенной, то есть, действительно ли царь желает сохранить перемирие или только лишь замыливает глаза с целью получше подготовиться к вооруженной конфронтации. Согласие отдать любимую женщину было бы с его стороны настолько огромной жертвой, что все подозрения Наполеона должны были бы уйти. В это Бонапарт не верил, но он не был человеком, основывающим свои действия на вере или неверии. Речь шла о крайне важном вопросе: о Европе и о возможности самого ужасного столкновения на континенте, так что ему нужно было иметь неопровержимое доказательство. И в качестве лакмусовой бумажки он безошибочно выбрал великую княжну Екатерину Павловну.
Желая возвести испытание в следующую степень, император приказал Талейрану сделать так, чтобы Александр сам предложил этот брак. Если бы царь это сделал, доказательство его доброй воли имело бы удвоенную ценность. Но царь этого не сделал. И дело обстояло так:
Талейран, как мы уже знаем, старался быть в Европе представителем Европы против Франции, а не наоборот, и потому, изложив царю проблему, изо всех сил начал уговаривать его не отдавать Екатерину, не выдавая при том даже взглядом, что ему известно об отношениях, соединяющих Александра с сестрой. Перед самым прощанием «великанов», царь в беседе с "братом" упомянул о деле, сказав при этом, более-менее, так: сам он буквально мечтает о том, чтобы Наполеон стал его шурином, тем не менее, хотя он повелитель всей России, он не властен над собственными сестрами, поскольку ими правит мать, царица Мария Федоровна. Как бы ему хотелось иметь в Париже кого-нибудь из членов своей семьи, кто приветствовал бы его на берегах Сены сестринским поцелуем, но, к сожалению, ему не известно, нет ли у матери каких-то иных планов в отношении Екатерины. Понятное дело, лично он после возвращения в Петербург, сделает буквально все, чтобы склонить сердце сестры к союзу с его любимым приятелем, и даже если Мария Федоровна запланировала какой-то иной брак, он не пожалеет усилий, чтобы склонить к изменению решения с ее стороны. Он уверен, что все это удастся, и его мечты сбудутся, во всяком случае, он желает этого, как ничего иного на свете. Однако же, что вполне понятно, он не может здесь, в Эрфурте, на все сто процентов гарантировать результата собственных усилий, перед этим ему необходимо переговорить с обеими женщинами.
Иначе говоря, Александр ответил: да, но Именно это НО (наряду с отсутствием согласия на российскую вооруженную интервенцию против Австрии) и привело к тому, что Наполеон проиграл эрфуртский раунд императорского покера. Ведь Бонапарт, выслушав приведенную выше речь, уверился в том, что обманул царя, что поставил его перед ужасной дилеммой, перед проблемой: а что делать? Каким образом из всего этого выкарабкаться? Почему корсиканец это делает, неужто он и вправду желает установить самый тесный союз между нами? То естькак уже было сказаночто подстреленный дробью заяц станет бегать по кругу, не зная, куда ему бежать.
Но все эти рассуждения были ошибочными, поскольку перед царем вовсе не стояла ужасная дилемма, он не задавал себе никаких вопросов и прекрасно знал, что ему делать, то есть, как от всего откреститься. И он решил незамедлительно выдать сестру за кого-то другого, но за кого-то такого, кто не мог бы закрутить голову Екатерине своей красотой и не мешал бы заниматься с ней любовью, как и раньше. И такого человека он нашел вскоре после возвращения из Эрфурта. Им был герцог Георг Ольденбургский, витающий в облаках поэт-графоман и филантроп, с гадкой фигурой, уродливый, неуклюже передвигающийся, а ко всему остальному еще и заикающийся.
В Петербурге царя приветствовали взрывом радости.
Никто уже и не надеялся, что это чудовище выпустит Ваше Императорское Величество в целости и сохранности! сообщил один из генералов, за что его резко упрекнули, поскольку тот произнес это вслух.
По вопросу супружества Екатерины никаких трудностей не было. Царица-мать, которая прекрасно знала про особенную связь своих деток (сама она называла это культурно "оригинальностью Кати"), скорее уж выдала бы дочь за самого черта, чем за "корсиканское чудище Минотавра" (ее собственные слова), сама же «Катя» сказала:
Я предпочту выйти замуж за попа!
Так что в молниеносном темпе на свадебный рушник поставили парочку, составные части которой соответствовали друг другу, словно кулак носу. И Георгий Ольденбургский кулаком здесь никак не был. Тут я вспомнил, что совершенно забыл сказать, кем же, прежде всего, он был. А был он кузеном царя Александра, так что все осталось в семье. "Катя" выехала в Тверь, где ее супруг трудился на посту генерал-губернатора, и именно там братец ее и навещал. После одного из таких визитов, продолжавшегося пять дней (начиная с 10 декабря 1809 года), царь с неохотой задумался о необходимость часто преодолевать четыреста пятьдесят верст в одну сторону, а потом снова четыреста пятьдесят верст в другую сторону, в Петербург, так что он, не церемонясь, забрал «опять» «самое роскошное существо на свете» домой и точка.
Лакмусовая бумажка окрасилась, и теперь уже у Наполеона была стопроцентная уверенность относительно нежелания Александра. Дополнительное свидетельство враждебности «брата» он получил в ходе войны с Австрией летом 1809 года, когда русская армиянесмотря на постоянные напоминания Парижане только не помогла французам, но даже пыталась мешать их союзникам, полякам. Бонапарт понял, что с этого пути возврата тоже не будет. Матримониальная проверка с Екатериной, а точнееее эффект, имела колоссальное значение для приготовлений к трагическому финалу императорского покера. Наполеон сам назвал его "открытием карты". А так поступают, чтобы увидеть ее реальное значение.
Тем временем, 22 ноября 1809 года, министр иностранных дел Франции, Жан Батист де Шампаньи, от имени Наполеона обратился к царю через посла Коленкура, прося руки второй сестры Александра, Анны Павловны! Мало того, взамен он предложил отказ от дальнейшего увеличения Польши! Подобный удар весьма чувствителен, даже когда читаешь о нем на берегах Вислы и в настоящее время, не правда ли? Тем более, когда читаешь это с комментарием, будто бы это "неопровержимое доказательство" того, что Бонапарт желал породниться с Романовыми за счет Польши. Сейчас я его разобью, причемсолидно, но перед тем мне сложно не выразить изумления тем, что преобладающее большинство французских и польских историков поверило в эту чушь, не давая себе, по-видимому, труда хотя бы поверхностно проанализировать факты.
Матримониальная проверка ободрала с "бога войны" последние обрывки иллюзий. Он был совершенно уверен в том, что Анну за него не отдадут (тем более, что была она практически ребенком), и что относительно него давно уже строят планы, как бы свергнуть его с трона. Тогда почему он обратился с таким предложением? А он был должен.
В окружении Наполеона уже с 1807 года в тайне рассматривали несколько кандидатур будущих императриц. Среди прочих во внимание принимали дочку саксонско-варшавского короля, дочь испанского короля, племянницу императора Австрии и т. д. Все эти кандидатуры были отклонены, когда было принято решение, что французская империя обязана получить дофина исключительно от императорской дочери. Выбирать можно было только между Романовыми и Габсбургами, причем, второй дом был гораздо благороднее. Ясно было и то, что родство с каким-либо из этих семейств тут же поссорит Францию с другим императорским домом.
Преобладало мнение, что необходимо выбрать австриячку, принимая во внимание более высокий ранг Габсбургов и факт, что женщины из рода Габсбургов всегда были плодовиты словно крольчихимать Марии Луизы родила тринадцать детей, одна из ее бабокцелых семнадцать, зато втораяцелых двадцать шесть.
Отлично! воскликнул Наполеон. Именно матка нам и нужна!
Это гинекологическое намерение усложнялось тем, что Австрия желала войны. Война началась и закончилась поражением Габсбургов (под Ваграмом), как и в 1805 году. Тем не менее, хотя Австрия напала на Францию уже во второй раз, и были все основания для того, чтобы обезвредить ее раз и навсегда, Бонапарто чудо! заключил с ней мир на относительно выгодных для нее условиях. Это первое доказательство тому, что Наполеон в течение всего времени думал о браке с представительницей Габсбургов. Потому ему и не хотелось наносить вреда родине будущей супруги и матери собственного сына.
Другая незадача заключалась в том, что Австрия, тысячи солдат которой пали в ходе этой войны, была ужасно унижена и ненавидела своего укротителя, как никогда до того. Легко было предвидеть, что просьба отдать ему в жены австрийскую принцессу встретит отказ, наверняка хитроумный и деликатный, и все жеотказ. Следовало сделать ход, который бы не только изменил это предугадываемое отношение Вены к проекту породнить Бонапарте и Габсбургов, но даже склонило бы австрийцев к тому, чтобы они сами предложили этот брак! Именно этому послужило предложение отдать в жены Наполеону великую княжну Анну Павловну, подкрепленнаядля маскировки блефатак называемым "польским вопросом".
Венский мир был заключен 14 октября 1809 года. Через два с половиной месяца Коленкур явился к царю как никогда счастливый. Оказывается, Наполеон позволил ему вести переговоры о женитьбе на царской сестре посредством Польши! Коленкур был бы еще более счастлив, если бы его повелитель вообще пожелал ликвидировать Герцогство Варшавское, но даже предложение не увеличивать его и не превращать в обещанную полякам Великую Польшу, было чем-то совершенно замечательным. У Коленкура не было никаких сомнений, что на сей раз все пойдет как по маслу.
Бедняга не знал, что Бонапарт, побуждая его антипольскими инструкциями ("Тебе нельзя отступить ни перед чем, чтобы закрепить их уверенность в том, что Польшу расширять мы не станем"; помимо того, уверенность русских была утверждена статьей в парижском "Мониторе" от 14 декабря 1809 года), уже принял решение жениться на австриячке, и что вся эта игра с Анной в качестве фигуры служила исключительно для этого. Ведь австрийская разведка сразу же узнала о петербургских переговорах, и тут Вену окатило холодным потом: если Россия объединится кровными узами с Францией, это будет означать конец для оказавшейся между двух огней Австрии!
И в этот момент на сцену вступила французская разведка, "протаскивая контрабандой" в Вену сообщение, что Наполеон еще колеблется и, возможно, он совсем даже не против того, чтобы породниться с Габсбургами. Вена тут же ухватилась за эту "бритву утопающего" и по доверенным каналам дала знать Парижу, что Австрия с радостью увидела бы Марию Луизу на французском троне. Таким вот образом Бонапарт достиг своей цели.
Но мы снова несколько опередили ход событий. Давайте вернемся к беседе от 28 декабря, в ходе которой Коленкур попросил у царя для Наполеона руку Анны Павловны, обещая за это не расширять владения Польши. По приказу Бонапарта посол потребовал дать ответ, самое большее, в течение двух дней. Александр ответил эрфуртскими фразами о том, что подобный союзэто его самая большая мечта, но тут же заявил, что два дня все же решительно мало, ведь ему необходимо посоветоваться с матерью и другими членами семейства. Ему нужно десять дней. Так что пусть Коленкур подождет ответа эти коротенькие десять дней, проводя это время с пользой, например, разрабатывая с канцлером Румянцевым договор по польскому вопросу.
"Хитрый византиец" рассчитывал на то, что в течение десяти дней он зафиксирует Польшу в границах Герцогства Варшавского, а после того как-нибудь ускользнет от матримониальных планов. Выиграть все, не давая взамен ничего. Но в этом он сильно просчитался.
Коленкур с Румянцевым справились быстрее всех, поскольку оба желали Польше только всего наихудшего. Уже 4 января они подписали конвенцию о не восстановлении Польши (сформулированной таким образом, что это ужасно оскорбляло поляков), которую Наполеон, понятное дело, не ратифицировал. Что же касается Анны Павловны, то Петербург после более чем месячного затягивания дал отказ в сватовстве, объясняя это слишком юным возрастом царской сестры.
Многие историки, например, Тарле, утверждают, что только лишь после того Наполеон решил взять в жены австриячку, тем более, что еще 28 января 1810 года его советники ссорились на специальном заседании, кого же выбрать: Анну или Марию Луизу. Все это чушьНаполеон принял решение уже давно, а все споры и размышления о различных вариантах были только элементами тончащей игры, которую я описал. В тот момент, когда письмо с отказом только-только отправилось из Петербурга, Вена уже дала свое согласие (7 февраля 1810 года) на брак Наполеона и Марии Луизы. Бонапарта решение царя никак не волновало, он знал, что это будет отказ.
Факты жестоки к историкам, упорно твердящим, будто бы "бог войны" желал брака с российской великой княжной. Так вот, письмо с отказом царя в Париж пришло тогда, когда в Вене уже несколько дней форсировано готовились к брачной церемонии. Оставшийся в дураках Александр сказал Коленкуру:
Ваш монарх решил взять в жены австрийскую эрцгерцогиню еще до того, как получил мой ответ. Выходит, это означает, что
Что это означалонам уже известно, так что нет смысла цитировать дальше печальных воплей мастера покера, который на сей раз повелся на великолепный блеф противника и теперь отовсюду слышал злорадные хихиканья и напоминания о своей политической неуклюжести. В Петербурге в это время ворчали: "Бездарен, как в договорах, так и в военных делах".
Мне кажется, я уже в достаточной степени показал, что означала матримониальная проверка "бога войны", и что он вовсе не намеревался жениться на ком-то из женской ветви дома Романовых. Так что, господа специалисты по наполеоновской эпохе, пора, наверное, перестать бредить о горячем намерении Бонапарт плодить детей марки franco-russe.
Вот только все удовольствие мне смазывает факт, что в этом вопросе я не первый. Кто-то до этого додумался раньше. Когда эта книжка была в фазе консультаций относительно рукописи, я узнал о мнении Фридриха М. Киршайзена. Этот наиболее видный историк-наполеонист, ярый враг Бонапарта и никогда его не щадивший, в своей биографии Наполеона выдвинул следующее предположение (разница заключается лишь в том, что я не предполагаю в нескольких предложениях, а утверждаю на основании представленного выше анализа):
"Следует усомниться, думал ли Наполеон серьезно о женитьбе на русской княжне, ибо, во-первых, великая княжна была слишком молода, во-вторых, она была иного вероисповедания, в-третьих. российский императорский дом не был столь уважаемым, как австрийский. И, наконец, Наполеон прекрасно осознавал нежелание на этот брак царицы-матери. Скорее всего, он потому столь официально относился к проекту российской женитьбы, чтобы вызвать давление на Австрию".
Согласиться необходимо и с Палеологом, у которогохотя он и принадлежит к плеяде историков, совершенно ошибочно представивших данную раздачу седьмого раунда императорского покеракак-то вырвалось одно крайне верное заключение: "Как оказалосьна сей раз инстинкт Наполеона был безошибочен".
Как я уже сказал, матримониальное испытание-проверка решило все. Ни для кого в Европе с той поры уже не было тайной, что франко-русская войнаэто вопрос только лишь времени. Россия сразу же начала вооружаться, предполагая, что ей грозит смертельная опасностьпервая за всю историю конфронтация с двумя оставшимися империями на континенте одновременно. И хотя Австрия после нескольких поражений временно была державой не совсем державной, вместе с Францией она могла перевесить чаши весов.
Тем временем, вокруг столика продолжался франко-российский союз. Формально ничто не поменялось, и оба партнера обменивались письмами, начинавшимися с традиционной фразы Monsieur mon frère, наполненными комплиментами, нежностями и уверений в сердечной дружбе. Ведь эти игроки в покер были хорошо воспитаны.