Леша велел нам шагать в квартиру, заявив, что сейчас во всем разберутся.
Вот и все, улыбнулась я Антону, убирая мобильник от уха. Пойдем? Хотя я могу дойти и одна. Уже совсем поздно.
Я с тобой. Прослежу. Стой, Катя, вдруг схватил он меня за плечо, развернул к себе, прижал к стене и поцеловал. И я не могла противиться этому обняла в ответ, подавшись к нему всем телом, словно ища защиты. Я запустила пальцы в его волосы, растворяясь во все еще непривычных объятиях
Но поцелуй длился недолго несколько ударов сердец, не более. Пришлось подниматься наверх входная дверь открылась, и на лестничной площадке раздались веселые голоса, среди которых я узнала голос собственного отца.
Мы прошли мимо погрустневшей охраны, которой было велено нас пропустить, и Антон, входя в квартиру, улыбнулся широко и показал мужчинам средний палец. Я ткнула его в бок.
Что ты как маленький ребенок.
Зато весело, подмигнул он мне.
А в прихожей нас уже ждали Томас с завязанными сзади на какой-то невнятный шнурок волосами и облаченный по обыкновению своему в клетчатую рубаху и двое незнакомых мужчин, которые в антураже нашего коридора смотрелись весьма чужеродно как бабочка на пирате. Первый весьма невыразительный, довольно высокий, но тщедушный тип лет сорока с совершенно скучным, почти брезгливым выражением лица, с зализанными набок волосами мышиного цвета. Угольно-черный костюм в серую тонкую полоску, галстук скупого пыльного цвета и деловые часы на тощем запястье то ли настоящие, фирменные, то ли искусная подделка дополняли образ этакого въедливого офисного работника. Он стоял позади и был скорее фоном, на котором сиял второй гость невысокий худощавый и загорелый мужчина лет шестидесяти, с шикарными усами, орлиным профилем, залысинами и золотыми яркими печатками на длинных пальцах. Он был подвижен, востроглаз и неуловимо элегантен. То ли дело было в весьма дорогой на вид и ладно скроенной одежде, то ли в личном очаровании, смешанном с импульсивностью и жизненной силой. Вероятно, в далекой молодости этот человек был весьма хорош собой и пользовался успехом у женщин. Впрочем, и с возрастом подобные типы не перестают обращать внимание на дам, предпочитая купаться в их внимании.
Я первой поздоровалась на английском. Антон настороженно кивнул. Он, в отличие от меня, не обладал иммунитетом на появление самых разных гостей в нашем нескучном доме.
Джино, это моя дочь Катрина! радостно заговорил Томас. Приглядевшись, он увидел Антона и добавил еще более радостно: И мой зять. Музыкант, панибратски положил он руку на плечо Тропинину. А это Джино Бартолини, мой замечательный итальянский друг и почитатель!
Итальянец, смеясь, что-то быстро и радостно затараторил, и переводчик сказал скучным гундосым голосом:
Господин Бартолини очень рад знакомству с вами. Особенно с такой очаровательной молодой девушкой, как вы, Катрина.
Дабы показать, как он рад, господин Бартолини заключил в объятия сначала меня, бурно расцеловав в обе щеки, а затем и Антона. Я думала, что он начнет вырываться или хотя бы состроит невыносимую рожу, но тот был спокоен, как танк, и приветливые объятия незнакомого итальянца воспринял как должное вытерпел, что называется.
Господин Бартолини походил на настоящий вихрь. Он много, со вкусом жестикулировал, громко и эмоционально говорил с этаким надрывом, и вообще его казалось слишком много для нашей прихожей. Он словно занимал все ее пространство, потеснив даже Кея и Томаса.
Вы очень напоминаете ему дочь, продолжал переводчик нудно и гундосо. У вас невероятные глаза. В них много света. Вам повезло, юноша, было адресовано уже Тропинину, и тот лишь кивнул, как бы говоря: «Я знаю».
Итальянец радостно оскалился мне, и я робко улыбнулась в ответ, думая о том, что это, конечно, здорово, но не пора ли ему покинуть наш дом?
Ну что же мы стоим в гостиной? засуетился Томас. Прошу, проходите, проходите! Мы с Джино обсуждаем важнейшие проблемы воспитания художественного вкуса и эстетического освоения современного мира изобразительного искусства молодежью. Ведь далеко не все такие тонко чувствующие, как Антон, пожаловался папа, видимо, вспомнив, как тот восторженно говорил о его работах.
Куда уж нам, пробурчала я. Подумать только! Дочери не было дома несколько дней, она жила непонятно у кого, а он и не чешется! Все об искусстве разглагольствует!
Дело в том, Джино, что дочь категорически не разбирается в моем творчестве, уже обращался к гостю отец, и в творчестве моих современников, добавил он с долей некоторого презрения. Как я уже говорила, Томас считал себя истинным гением, а вот своих коллег, хоть и уважал, частенько обзывал «бездарными детьми профанации».
Итальянец засмеялся, ударил в ладони и что-то стал весело говорить, и уже через несколько секунд его переводчик проскрипел:
Мужчины творцы, а женщины музы.
Томас согласно закивал. Антон хмыкнул в кулак. Я нахмурилась.
Это еще почему? Среди женщин много талантливых творцов в разных сферах искусства, вполне себе искренне возмутилась я такому повороту.
Переводчик загундосил. Итальянец что-то продекламировал на родном, непонятном мне, но звучном языке, и нам вновь дали перевод:
Искусством должны заниматься мужчины! Ведь искусство это вечная женщина, которой нужны самые опытные и нежные любовники! А для женщины быть собой уже искусство.
Per amore dellarte! провозгласил Томас громогласно и захохотал. К нему присоединился гость и даже предатель Тропинин. Им всем троим отчего-то стало жутко весело, как будто они знали какую-то неподвластную мне тайну.
Из любви к искусству, дал перевод тщедушный тип в костюме в полоску, почему-то ухмыльнулся и пояснил: В итальянском языке искусство arte существительное женского рода.
Я покачала головой. Собрались тут искусствоведы.
Но что значит быть собой? Что значит «искусство быть женщиной»? начал с вдохновением развивать тему Томас. Быть хранительницей очага, боевой подругой, богиней в пос Ах, Катенька, махнул он рукой, отчего-то засмущавшись, не слушай и отойди в сторонку, когда взрослые разговаривают.
Я, наверное, едва ли не побагровела от возмущения. Итальянец с умилением посмотрел на меня и заговорил.
Господин Бартолини говорит, что вы вылитая Доминика, сказал переводчик и пояснил:
Доминика дочь господина Бартолини.
Любить это тоже искусство, продолжая тему, сказал Антон, глядя при этом только на меня. Самое сложное.
Все верно! Я любил своих женщин, как произведение искусства! тотчас согласно вскричал гость.
А я как само искусство, тихо, почти неразборчиво проговорил Антон.
Верно мыслишь, сынок! обрадовался Томас. Не желаешь присоединиться к нашему обсуждению? с широкой улыбкой посмотрел он на Тропинина, пребывая в явном восторге от визита господина Бартолини.
А почему ты меня не зовешь? сдвинула я брови. Начинается! Ну, как всегда. Вообще обнаглели!
Катенька, беспомощно улыбнулся Томас. Ты же совершенно ничего не смыслишь в современном искусстве.
Я чуть кулаки от негодования не сжала.
Приглашаю в лагерь тупых, раздался с кухни недовольный голос Алексея, которого, видимо, тоже не приняли в ряды ценителей живописи новой эпохи. Трижды постучать головой об косяк. Вход по паролю: «Я чмо».
Захлопнись, посоветовал с улыбочкой младшему брату Томас и, схватив обоих гостей под руки, потащил в свою комнату, обставленную еще более устрашающе, чем гостиная. Катенька, помоги Алексею, крикнул он напоследок, и я едва расслышала его из-за раскатистой речи итальянца, который докопался до Антона.
Вот так Кейтон и попал к нам в гости во второй раз.
Я только головой покачала и пошла на кухню, к дяде. Судя по всему, Нелли не было, а Эдгар, как и всегда, заперся в своей комнате. По сведениям сестры, брат усиленно переписывался с некой девушкой из Владивостока. На нее было жутко интересно взглянуть нам обеим, но пока что этого сделать не удалось.
На кухне было светло и уютно как и всегда.
Прилетела пташка на крыльях любви, встретил меня Алексей, в кружевном передничке хлопоча над плитой. Судя по всему, он готовил угощения для господина Бартолини.
Я села за стол, налив горячего чая, понимая, как за прошедшие дни соскучилась по родному дому.
Молодец, племянница, горжусь, продолжал Леша, ловко переворачивая блин в сковороде. Привязала к себе этого добра молодца.
Антона? уточнила я.
А у тебя много добрых молодцев? насмешливо спросил дядя. Смотри, Катька, не упусти парня, вновь в тысячный раз за последние дни напомнил он мне и продолжил свою любимую песню:
Я тут пробил по своим каналам, эти Тропинины люди далеко не бедные и влиятельные.
Отстань ты от меня, искренне возмутилась я, все еще, кажется, не осознавая, что происходит со мной и моими чувствами и как так получилось, что Антон вновь у меня дома, сидит за стенкой и обсуждает что-то с моим отцом и итальянским эксцентриком, охрана которого караулит нашу дверь. Лучше скажи, кто это? шепотом спросила я.
Леша фыркнул:
Сумасшедший, кто еще.
Почему ты так решил? удивилась я.
А кто еще будет любоваться на работы твоего папочки и восхищаться, как же гениально написано? резонно заметил дядя. Ну а вообще это итальянский миллионер, усмехнулся Леша. Он как приехал, представился, так я его имя сразу «погуглил» и просто впал в афиг, не изживала себя в его речи привычка использовать жаргонизмы. Из семьи потомственных богатеев. Получил капитал от своего папочки и продолжил семейное дело что-то связанное с недвижимостью. Сейчас управление передал то ли детям, то ли внукам, а сам ездит по миру и занимается меценатством. Грехи, наверное, замаливает, хмыкнул Леша.
Какие грехи? удивилась я.
Раз итальянец и богатый, наверняка связан с мафией. Коза ностра и все дела, заявил бескомпромиссно Леша. «Крестного отца» смотрела?
Книгу читала.
Ну вот. Представляешь тогда, кто это?
Глупости, возмутилась я. Ты как Нинка, на всех наговариваешь!
А ты как ребенок, всему веришь, не остался в долгу дядя. А ну-ка, помоги накрыть на стол. Будем потчевать дорогого гостя экзотическими блюдами, с грохотом бахнул он на стол банку с огурцами, заботливо засоленными бабушкой.
Думаешь, ему понравится? скептически оглядела я банку.
Понравится не понравится, не в этом вопрос, подмигнул мне дядя. Главное удивить. Экзотика слабость богатых, наставительно заметил он с таким видом, будто сам ворочал миллионами. Ибо удивить того, кто видел все очень сложно.
Удивляй-удивляй, только и оставалось проворчать мне.
Я помогла дяде, а после была сослана в комнату Томаса. Честно говоря, я устала и хотела спать, но еще больше мечтала остаться с Антоном наедине.
Когда я вошла в комнату, разговор был в самом разгаре. Папа устроил презентацию Тропинину. Глаза его блестели, он махал руками, и атмосфера вокруг него была взбалмошно-вдохновенная.
Дорогой мой друг Джино, Антон не только ценитель искусства, вещал важно папа, но и музыкант, и музыкант, смею заметить, популярный!
Господин Бартолини говорит, что вкладывал деньги в музыкальную индустрию, говорил, между тем, как робот, гнусавый переводчик, и поэтому очень уважает музыкантов.
Только тот, кто умеет слушать музыку, сможет стать ее проводником в человеческий мир, поднял указательный палец вверх Томас, и на какое-то мгновение мне показалось, что музыка это загадочное существо, живое и весьма странное. Как Тропинин. А еще Антон талантлив, как же без этого! Поцелован музой, окрещен талантом, вдохновен самой жизнью!
Я чуть не закатила глаза. У «поцелованного музой» едва заметно дернулся уголок губ. Я, присев рядом, незаметно коснулась его крепкого предплечья. Он же в ответ сжал мою ладонь.
Талантливый музыкант! вскричал итальянец, и в его вроде бы добродушном взгляде появилось что-то хищное и хулиганское. Наверняка ему, человеку богатому и влиятельному, имеющему дело с индустрией шоу-бизнеса, не раз и не два представляли «талантливых». Великолепно! Пусть он сыграет мою любимую песню!
Какую же, позвольте узнать? полюбопытствовал Томас. Он, как и всегда, пребывал в блаженном неведении, считая, что миллиардеру крайне интересно слушать о чьих-то талантах.
Разумеется, «Вернись в Сорренто», сказал гундосее, чем обычно, переводчик, выслушав эмоциональную речь итальянца. Пойте, велел он Тропинину. Господин Бартолини не любит просить дважды. Но, поднял палец вверх мужчина, копируя итальянца, он любит караоке.
Злая Катя внутри меня зааплодировала. Это ж надо, великому Кею приказали петь!
Сейчас чье-то ЧСД пойдет трещинами и развалится.
Однако лицо Антона оставалось вполне себе спокойным.
Это, как бы сказать, замялся на мгновение Томас, сынок играет тяжелый рок.
Переводчик едва заметно поморщился видимо, подобную музыку не ценил, однако вновь перевел слова папы своему шефу.
Тяжелый рок! восхитился господин Бартолини еще больше и даже вскочил. Я люблю любой рок! И тяжелый и легкий! Тогда я хочу Лучо Баттисти! «Моя вольная песня»! И он напел ее на родном языке.
Никогда не слышал, покаялся Томас.
И не услышишь, папочка. Кое-кто настолько высокомерен, что играет только за деньги, ха-ха.
Но ведь прекрасного на свете так много, а я один, сам себя оправдал папа. Он никогда не страдал заниженной самооценкой. Сынок, споешь? И я послушаю.
Томас, я попадаю в ваш лагерь, отозвался Антон задумчиво. Не знаком с творчеством Лучо Баттисти.
Гость с усмешкой посмотрел на Кея.
Господин Бартолини крайне не любит, когда его просьбы остаются без внимания, с явственным намеком сказал злорадно переводчик. Вы же гениальный, добавил он. Наверняка сможете исполнить «Вольную песню».
В нашем доме желание гостя закон! не унывал совершенно и Томас. Сейчас мы что-нибудь придумаем, и мой итальянский друг непременно услышит то, что хочет, и он крайне очаровательно улыбнулся своему Джино, подняв вверх оба больших пальца.
С одной стороны мне было смешно наблюдать за Антоном, но с другой стало за него обидно. Из-за чрезмерной похвалы Томаса этот Бартолини думает, небось, что ему Кея пихают в качестве протеже мол, посмотрите, какой он гений от рока.
У нас же были гитары? спросила я невинным тоном. Может быть, Антон послушал бы эту песню в Интернете, а после спел под аккомпанементы?
О! Именно! щелкнул пальцами папа. Отличная идея, Катенька!
Гитары? Во множественном числе? приподнял бровь Антон. Тот факт, что сейчас его талант будут эксплуатировать, он словно и не заметил.
У нас завалялась парочка, шепотом отвечала я, разочарованная его спокойным выражением лица. А где звездные капризы? А где знакомая презрительность во взгляде? А где мерзкая холодная улыбочка?
Катя, Катя, разве так себя ведут влюбленные девушки?
Может быть, у меня бабочки не все воскресли.
А ты злопамятнее, чем я думала. Пусть наш мальчик тут, как клоун, с гитаркой поскачет, верно?
Антон отчего-то смотрел на меня крайне насмешливо. Так, словно читал все мои мысли.
Своей гитары у нас, естественно, не было, лишь хранилось в кладовке старое электронное пианино, на котором я когда-то занималась. Зато гитары и не только их оставляли случайно наши нескончаемые гости, среди которых в свое время были и любители бардовской песни, и длинноволосые рокеры старой школы, и интеллигентный музыкальный квартет, и дирижер местной филармонии, и едва ли не половина его оркестра. Кого только не видел наш дом за последние пятнадцать лет.
Гости не только музицировали на радость Томасу и назло соседям, но также частенько оставляли свои драгоценные инструменты. Конечно, они за ними возвращались, ибо для музыканта нет ничего важнее, однако парочка гитар так и осталась у нас. Помнится, на одной из них не так уж и давно играл Келла, а Нинка сидела рядышком, положив ему голову на плечо, и слушала.
Господи, какое чувство дежавю Если она сейчас увидит Антона в моем доме, ее приступ нескончаемого бешенства хватит! А после родимчик, как говорит дядя Боря.
Гитары Неплохо, кажется, что-то решил Тропинин. Переведите, спокойным, но не терпящим возражения тоном обратился он к помощнику господина Бартолини. Я только чуть рот не открыла от удивления. Зато Томас засиял, как начищенный пятак.