Высокие слова заткнули гультяям пасти. Даже толстый корчмарь замерс раскрытым ртом и огромным жбаном в руках. Кружки, кубки, макитрывсё отодвинуто.
Ну что там?
Король пишет: шведы не трогают мирных жителей.
Ты кто такой? спросили гультяи; среди них громче всех рыжий Кирило. Кто дал цидулку?
Но больше не совали в морду кулаками. Приблудник насмешливо повёл отчаянными глазами. Сам высок, крепок, словно пан, откормлен, хоть одевайте сотником или полковником. Он и сознался:
Я служил в гетманском войске. Кто признает? Ну?
Петрусю достаточно взглянуть на толстую шею да широкое лицо:
Сотник Онисько!
Человек и глазом не моргнул:
Этого казака мне приказывали вязать! Да разве мог я оставаться там? Царь окружил старого гетмана своими солдатами. Ступи не такна кол! А гетманово войско разбегается. Не на нас идут шведы. Вырвем наши вольности! Будет Украина свободной! А то царские офицеры казаков за наймитов считают!
Его заглушили крики:
Значит, швед сюда идёт?
Пусть батько ведёт! Ляшских панов прогналии своих прогоним к чёртовой матери!
Атаман Голый спал в сарае на сенеего разбудили. Для верности рыжий Кирило плеснул на огромную голову ведро холодной воды. И как был, в мокром красном жупане, усадили атамана на коня.
Веди! Народ просит!
Гетман уже повёл казаков на шведа!
Веди! Веди!
Ой как много люда вокруг хутора! Далеко разнеслась молва о смелом атамане. Ржут кони, блестят саблине удержать гультяйского моря. Взмахнул батько саблей, вытащенной из ножен:
Слуша-ай! На панское кодло!
На панское кодло! полетело по лесу.
Солнце ещё дарило теплом. Деревья в жёлтых листьях. Следы на песке такие торопливые, колёса погружались глубоковезли паны добро!
На Гадяч! закричали. Свою старшину над собой поставим!
Атаман Голый хотел показать, что не раздумывает ни минуты, разрешает брать и Гадяч. Словно есть у него сила сдержать люд.
Петрусьсо всеми. В жёлтом лесу осталась размалёванная хата. Смоют дожди со стен яркие цветы и кичливых петухов... Галя снова в седле, рядом. Прыткая, потому что с малых лет ездила с хлопцами на конях без седла, держась только за гриву, а здесьв седле! Одетая в синий казацкий жупан, в казацкие красные штаны на широком очкуре, в шапке-бырке, она похожа на молоденького безусого казака. Никто не догадывается, что у казака под шапкой копна густых чёрных волос.
А в Чернодубе будем, Петрусь?
Не знаю, Галя.
Петрусь не ругал себя больше за то, что не отвёз девку под Киев, к её троюродной тётке, как обещал. Зачем? Коли здесьбуря...
На Гадяч! не утихало. На Гадяч!
Только шумело под низкими тучами. До них доставала пыль, поднятая неисчислимыми копытами.
Онисько-приблудник стал у батька правой рукою. Батько, опытный рубака, ещё и не взмахнул саблей, как Онисько уже сбил конём сердюка и компанейца, вздумавших защищаться.
Ветром ворвались в Гадяч. Хотели проскочить сквозь высокие ворота да изрубить казацкую залогу. Только замковый господарь знал службу. Ворота своевременно закрылись. Залога выкатила пушки, они плюнули с вала огнёмобезумевшие кони еле унесли отчаянных подальше от смерти.
Зато предместья клокочут.
Петрусь с Галей тоже на майдане. Чернодуб не так и далеко от Гадяча, но Галя о селе не вспоминает. Девушку покорила езда. Её сабля сверкала над лошадиной гривой, однако Галя в ужасе отводила взгляд от пролитой крови...
На майдане высокие дикие груши с мелкими редкими листочками. Трава по его краям зеленеет по-весеннему. На зелёном подаёт голос забытая кем-то коза...
Когда Петрусь с Галей пробираются к высокому крыльцу, на котором творится суд, на крыльцо вдруг выводят нового узника в богатой одежде. Человека поворачивают лицом к толпе. Батько Голый спрашивает:
Оце... Кто скажет? Га?
Купец Яценко! ревёт в ответ толпа. Дворец выстроил! Знаем!
Издали сверкает железо на башне в том месте, куда указывают сотни рук. Даже Псёл под осенним солнцем не может так сверкать.
И Яценка на дуб!
Его за что? Отпустите! Торговлей занимается...
Многие голоса оправдывают купца. Яценко же смотрит на людей, но глаза его ничего не видят от страха.
Галя! Постой здесь!
Петрусь бросается к крыльцу. Нужно подсказать атаману... Но пока пробирается, бывший сотник Онисько уже что-то шепнул атаману и обращается к толпе:
Люди! Казаки! С купцом поговорю сам! Скажет, где деньги!
Бери! отвечают хохотом. С твоею мордой катом быть!
Яценка заталкивают в дом. Под рёв толпы да гул церковных звонов выводят других. Толпа уже кричит, что народ взялся за оружие и в соседних городах да местечках, вся гетманщина бьёт проклятых. Вот бы запорожцам подать весть!
Батько Голый глядит на человеческое море очень внимательно, и Петрусю, таки пробившему дорогу к крыльцу, кажется, что атаман сегодня обязательно раскроет перед всеми людьми свои тайные намерения.
10
Киевский митрополит Иоасаф Кроковский, возвращаясь из Москвы, заехал на гетманов зов в Борзну. В сильной печали выходил старик из покоев дома, перед которым толпилось казацтво, кареты, кони. Жёлтый отблеск свечей струился по чёрно-седой бороде, а сосредоточивался он в сердцевине золотого креста. На крупных ласковых глазах стояли слёзы. На пороге митрополиту встретился стольник Протасьев, присланный царём. Склонившись для благословения под митрополичью руку в пышном рукаве, стольник с немым вопросом взглянул на святого отца, но вместо ответа услышал тяжёлый вздох. И так понятно: смятенная душа вот-вот оставит иссохшее тело.
Не спит. Еды не принимает, прошептал Протасьеву в полутьме покоев генеральный писарь Орлик.
Полковники со всех сторон стояли молча. На шляхетном лице умирающего проступила прозрачная благостность.
Помогла молитва, раздался шёпот.
Гетман вдруг шевельнул серыми устами:
Поеду... За мной везут мою домовину...
Говорил умирающий чётко. Протасьеву припомнились рассказы о крепких стариках, которые до смерти сохраняют понимание и речь, и он почтительно сунул в жёлтые руки указ с большими красными печатями.
Писано, что вашей милости не надобно ехать. И на словах велено передать, чтобы вы с обозом оставались на этом берегу. За Десну посылайте лёгкое войско.
Прочти, кивнул гетман Орлику, сверкая глазами. Да простит его царское величество: его письма следует читать как молитву, а я...
Старшины отворачивались, как слабые женщины. Протасьев должен был смотреть, чтобы обо всём досконально доложить царю.
Протасьев уехал на следующий день, почти одновременно с митрополитом. А только исчезли важные гостик гетману без зова сбежалась генеральная старшина. Орлик всех впустил.
Говорите, подбодрил тихим голосом ясновельможный.
Заварил, пан гетман, кашу, начал Ломиковский, а сам...
И отступил с опущенной головой. Толковал с гетманом недавно. Теперь... Старшина требует...
Стоило начать, как все обступили постель.
Поманил калачом, а где калач?
Страшно! Как теперь назад?
Правда, лишь приметили, что гетман хочет говорить, притихли. Молчание продолжалось долго, пока старец, поддержанный Орликом, не поднялся над подушками:
Шишка по дереву, а медведь уже ревёт!
Старшины заулыбались. Перед ними почти привычный гетман. Ему полегчало после вчерашнего соборования.
А где Быстрицкий? спросил гетман Орлика. Зови.
Быстрицкийуправитель поместий в Шептаковской волости, данной на гетманскую кухню. У гетмана поместийбудто звёзд на ясном небе. Но среди его управителей Быстрицкиймесяц среди простых звёзд. Он и деньгами ведает, и церкви строит, и с малярами да строителями ведёт дело, разъезжая по всей гетманщине... Быстрицкий вошёл прытко. Высокий, стройный. Немного смутился перед генеральной старшиной, да не забыл и подрагивающими пальцами подкрутить тонкий ус, а когда гетман заставил поклясться, что он, Быстрицкий, не выдаст большой тайны, и когда при всех доверился ему, рука Быстрицкого свесилась вдоль тела, как на вербе после сильной бури свешивается сломанная ветвь.
Орлик пододвинул гетмана поближе к свету.
Он едет к королю, указал гетман глазами на Быстрицкого. Дай инструкцию, пан генеральный писарь!
Всё делалось настолько поспешноБыстрицкий уже зашивал в жупан инструкцию! что собравшиеся в светлице растерялись: не простое дело, Господи. Против самого царя!.. А к царю, к единоверному русскому народу, ой как липнет чернь. Уже пробовал Иван Выговский... Чернь так просто не оторвать от Руси...
Чернь что скажет? хрипло спросил Апостол.
Мазепа боялся вопроса, но ждал его:
Кто её спрашивает? Ты в Миргороде, Горленко в Лубнах, Скоропадского в Стародубе припряжём, Полуботка в Чернигове, Левенца в Полтаве. В Батуринеполковник Чечель. Ещё сердюцкие полковники... Для этой черни всё и делается. Разве ж они сами на что способны? А потом спасибо скажут, когда поймут.
Когда все ушлина гетманский двор слуги подвели для Быстрицкого коня, он уехал в ночь, гетман сказал Орлику:
Alea jacta est, Пилип?
Орлик, возбуждённый, радостно кивнул головой:
Sic, domine!
Лёжа на постели, Мазепа думал, что ничего ещё и не начиналось. Если не туда попадёт Быстрицкий, так нет в инструкции подписи. Жребий ещё не брошен... Не так просто жечь за собой мосты, urere pontes. Упадёт с плеч усатая голова Быстрицкого, вот и всё. А пискнет кто среди старшини его голова... Вот и Орлик. Думает, общая беда. Не понимает, что над пропастью ходит. Как не стать тебе, Пилип, рядом с гетманом, который изображён на парсуне, так и не станешь рядом с живым. А ради такого великого дела нельзя кого-то щадить.
Быстрицкий возвратился через несколько дней, ночью, смертельно усталый, приятно возбуждённый. Захлёбывался, рассказывая, как принимал его шведский король.
Матка Боска! На чистом золоте ел и пил! Слово гонору!
«Не пронюхал ли он о договоре с королём Станиславом? подумал Мазепа. Не потревожит ли он этих дураков?»
Пока я доехал сюда, пан гетман, король уже, без сомнения, с армией на Десне!
На Десне? Зачем ему сюда?
Гетман задумался. Предполагалось: взяв продовольствие и порох на украинских землях, король потянет за собою царское войско на Москву. Здесь останется один властелингетман Мазепа. Пока что гетман... Будут его почитать как избавителя от москалей. Если он ещё, конечно, всех бунтовщиков сумеет свернуть в бараний рог...
О возвращении Быстрицкого не говорили никому. Орлик усадил его в закрытую карету и проводил за борзенские ворота. Верным слугам приказано отвезти управителя в Батурин, под надзор полковника Чечеля, верного Мазепе.
А гетману начинало казаться, что теперь в самом деле alea jacta est. Хоть и не сделано ничего такого, чтобы нельзя было повернуть назад, но если уж придётсяпрольётся много крови. Так устроен мирили ты кого ешь, или тебя. Простому человеку легче. Покорись сильному, живи его умом... А ещё московский царь слишком молод, чтобы иметь Мазепу на посылках, чтобы отдать его в подчинение сомнительному шляхтичу Меншикову, который и не таится с тем, что он ни во что ставит казацкое войско, что готов сам сделаться казацким властелином.
Мысли прервал приезд Войнаровского. Войнаровский находился при князе Меншикове будто бы для особых поручений, а действительноон заложник. У Войнаровского в глазах одно почтение, как у людей при королевских дворах. Это могло означать, что племянник сейчас попросит денег или скажет, что вздумалв который раз скажет! жениться. Оннадежда бездетного гетмана.
Войнаровский одним духом:
Дорогой мой дядя... Я удрал от князя...
Почему? ещё спокойно спросил гетман.
Племянник ответил, но дядя не вслушивался. Он сокрушённо подумал о том, что вот придётся писать Меншикову извинительное послание и поразмышлять, какой ценный подарок следует отправить светлейшему. Племянник же подсел к большому зеркалу, всему в золоте, дорогомусебе бы такое! острым ногтем поскрёб тонкий ус и уже безразлично улыбнулся:
Забыл... Царь приказал ему вас проведать. Драгуны готовятся.
Разве намеревался племянник нагонять ужас на своего родного дядю? Немощный человек вмиг спрыгнул с кровати, весь в длинном, белом, тонком.
Франко!
Франко застрял в дверях, словно громом прибитый, завидев гетмана на ногах. Перекрестился, упал на колени.
Ясновельможный пан! И молодого служку, сильного, громоздкого, поставил рядом с собой. Молись, сыну! Матерь Божья чудо творит!
А гетман собственноручно затягивал на сухом животе очкур, искал сапоги, наклонялсяна ночь собирался в дорогу?
Будите полковников.
Полковники тоже остолбенели, застав Мазепу стоящим в окружении растерянных слуг, с насупленными белыми бровями, с чёрной, прежде неприметной, а теперь набухшей родинкой на лбу.
Готовьтесь к великому! крикнул он.
Ломиковский вздумал его поддержать, но гетман решительно отвёл руки генерального обозного.
Орлик, войдя в светлицу, нисколько не удивился, только побледнел, услыхав слова:
Войнаровский еле вырвался... С огромной силой идёт Меншиков! На возах кандалы. На всех нас! Спасение для нас у короля!
Войнаровский хотел что-то возразить, но Мазепа остановил его движением костлявой руки. Полковникам приказал:
Сейчас же выступать... На Батурин! Сейчас!
11
Князь Меншиков торопился битым шляхом из Чернигова к Борзне, часто забывая о вместительной карете, куда мог бы при желании пересесть в любое время. Царь сражается с Ивашкой Хмельницким, то есть пьёт от радости, на здоровье себе и на погибель врагам, нечего остерегаться. У князя было задание не допустить соединения армии Лещинского с королевской. Лещинский, по сообщениям Мазепы, недалеко. Поэтому сразу после битвы при Лесной Меншиков зашёл с кавалерией шведам в тыл, встретился в Чернигове с полковником казацким Павлом Полуботком. Корпуса Левенгаупта, можно сказать, не существует. Обременённые обозами с продовольствием и боеприпасами, шведы понесли поражение от меньших русских сил, объединённых в летучий отрядкорволант.
Гетманские земли, уставленные золотыми, ещё необмолоченными стогами, скирдами и кучами соломы, зеленовато-жёлтыми копнами пахучего сена, дышали покоем. На синие воды падали красные и жёлтые листья. В сёлах звучали песни, ухали бубны, звенела медь. Несколько раз встречались многолюдные свадьбы, и каждый раз жилистая княжеская рука швыряла в нарядную толпу звонкие деньги. Меншиков озорно подмигивал жениху в белой нарядной свитке и в серой смушковой шапке и невесте в красивом веночке из живых цветов, ловя себя на мысли, что неплохо бы самому заделаться хозяином пускай небольшого куска здешней плодоносной земли, если уж нельзя добиться большего. Приедешь, а тебя встречает полногрудая экономка, табунчик хорошеньких горничных... Ведь когда-то, когда сообща с царём одолевали Ивашку Хмельницкого, зашёл было осторожный разговор. Если что не такэто шутка.
«Мне бы гетманом... После Ивана Степановича... Хампа-рампа, как говорят в Варшаве. Мы бы эти земли навечно... Ты бы не печалился. Если уж польского короля из меня не получилось...»
Царь посмотрел округлившимися красными глазамипришлось переводить всё на шутку:
«Постригся бы под горшок. А парик этот дьявольскийворонам!»
«Не дело! побагровел царь. Не время!»
И всё. И заикаться опасно. Кого-кого, а царя Александр Данилович изучил. Друг, брат, а что не такзабудет, как пили-гуляли. Учил в Москве на балу перед дамами. Рожу окровянил... Да... На всё своя пора... Теперь приказано поговорить с умирающим Мазепой о планах на войну с Карлом. Царь почитает старика. А кого изберут казаки? Кто сумеет держать их в покорности? Вопрос. Правда, царь надеется, что гетман успеет посоветовать, кого... Может, подсказать себя?.. Хе-хе... Но попробовать ещё можно.
Драгуны продвигались ровными рядами, а казаки, посланные для почёта черниговским полковником Полуботком, тоже будто бы в одинаковых жупанах, но в разных шапкахи высоких, и низких, в разных сапогахи красных, и чёрных, и даже в зелёных, ехали свободными кучками, весело перебрасывались с драгунами шутками, большей частью о молодицах да девчатах, первые ржали, припадая усатыми лицами к густым конским гривам. Меншиков нагляделся на казаков. Почитай, во всей войне, начиная от тяжёлой для воспоминаний Нарвы, везде рядом с царскими полками стояли казаки. Что и говорить, если бы их обучить на европейский ладполучилось бы чудное войско. Ведь и стрелецкие полки не сравнить с новыми. Нерегулярным войском не победить европейские армии. Это убеждение царя. Им проникся и князь. Был намёк гетману, при царе. Гетман жалостливо улыбнулся, поднимая голову от шахмат, в которые он хорошо играет, на своих полковников. У царя один ответ: «Не торопи, Данилыч!» Таки правда, хампа-рампа...