Теперь ясно, почему он с такой злобой говорил о вашем муже,усмехнулся пристав.Так вот этот молодчик, будучи переведен в моздокскую тюрьму, поставил мне условие: если я спасу его от виселицы, он мне поможет разоблачить главаря тайной большевистской организации, действующей в Моздоке и его окрестностях. Я принял условие: голова врага отечества дороже головы казачьего атамана, убитого этим разбойником в порыве ревности. Ну, а служба у Зелимхана, и вовсе не в счет. Тогда он указал место в Стодеревской, где был рассыпан шрифт из иконы. Остальное вам известно.
Подлая собака!стиснула Сона кулаки, и пристав не сразу понял, к кому относится это гневное ругательство: к его бывшему арестанту или к нему самому.
И вы отпустили на свободу этого негодяя?продолжала Сона, сверкая глазамипрямо дикая кошка да и только.
Я должен был сдержать свое слово,пожал плечами пристав.Притом, как вы сами, наверное, поняли, мои действия определялись не только личными соображениями... А вот и ваше обиталище,подвел он свою спутницу к дому купца Шилтова, в котором временно расположился лазарет.
Спасибо, Дмитрий Елизарович,сказала Сона, протягивая руку к дверной ручке. Но пристав опередил ее.
Прошу вас,распахнул он дверьМне нужно повидаться с вашим шефом. И потом... Я не успел сказать вам, Софья Даниловна, самого главного.
«О чем он еще хочет говорить?»подумала Сона с невольной тревогой, поднимаясь по ступенькам лестницы на второй этаж.
Быховского, начальника лазарета, с которым хотел повидаться начальник полиции, в приемном покое не оказалось, тем не менее пристав не спешил уходить.
Мне пора к моим больным,сказала Сона.
А мне остается лишь ревновать вас то к вашему мужу, то к вашим больным,отозвался будто в шутку пристав, усаживаясь поудобнее на казенном скрипящем от старости стуле и морща нос от специфического больничного духа.Почему вы так холодны со мной? Вот уже два года как умерла моя жена, царствие ей небесное,он небрежно перекрестился,а вы все еще продолжаете избегать меня и не отвечаете на мои к вам чувства!
Не надо, господин пристав,попросила Сона, и тень грусти прошлась по ее лицу.Вы же знаете, что я не вдова, слава богу. Ну зачем вы так?
Опять«господин пристав»? Вы что, забыли как меня зовут?привскочил на стуле пристав и стукнул кулаком по служебному столу.Поймите, я же не виноват, что не могу жить без вас.
Потише, прошу вас. Во-первых, за дверью больные, а во-вторых, все это я уже слышала.
Знаете, о чем я больше всего жалею сейчас?
О чем?
Что, мои люди не застрелили его при попытке к бегству.
Вы и так много причинили ему зла. И мне тоже...
Я находился при исполнении служебных обязанностей, как вы знаете.
Поэтому я не отворачиваюсь от вас при встрече, Дмитрий Елизарович. И еще из благодарности за моего отца. Прощайте.
Из двери, ведущей в палаты, выглянула пожилая няня.
Ты пришла, Сонечка!обрадовалась она.Ну и слава богу. А то Катерина, холера ей в бок, завьюжилась кудато вслед за теми, что давче с флагом, а про ранетых забыла, А им порошки время подавать.
Я сейчас, тетя Поля,Сона подошла к шкафу, достала из него больничный халат и косынку. Обернувшись, смерила нежеланного гостя выжидающим взглядом: пора, мол. Тот нехотя встал, не глядя на нянечку, направился к двери.
До свидания, несносная женщина,пробурчал он на ходу, и, уже скрываясь за дверью, добавил погромче:Скажите Быховскому, что я зайду к нему попозже.
Чего это ему понадобился наш Вольдемар?полюбопытствовала нянечка, когда за начальником полиции закрылась дверь.
Кто его знает,пожала плечами Сона. На что нянечка погрозила ей толстым пальцем:
Гляди, девка... у энтих бугаев одно на уме: как бы половчей подъехать к красивой бабенке. Сама, чай, была молодойзнаю. Вон в Катькино дежурство тоже бесперечь приходит.
Кто, пристав?усмехнулась Сона, надевая халат.
Не пристав, а купец. И как не стыдно такому старому. Тьфу! И правду говорят: «Седина в бороду...» Да и Катька хороша...
Да причем тут Катерина? Неведов с Вольдемаром Андрияновичем старые приятели.
Приятелито приятели, а Катьку этот толстопузый походя щиплет за что не надо. Все ониприятели. Так что, голубушка, дай Бурыкину порошок, а то страсть как мается человек,переменила разговор нянечка и скрылась за дверью.
Сона повязала косынку, поправила ее на лбу перед стоящим на тумбочке зеркалом и, усевшись за стол, принялась подбирать для раненых назначенные врачом лекарства. Но не успела проделать и половины работы, как раздался стук в дверь и на ответное «да-да» вошел в приемный покой пристав.
Быховский не появился?опросил он, пожирая глазами глядящую на него с недоумением сестру милосердия.
Нет еще,ответила Сона, чувствуя, что краснеет от догадки об истинной причине возвращения пристава.
Гм...пристав потоптался на месте.Что я хотел еще спросить... У вас когда кончается дежурство?
В полночь, а что?
Так, ничего... Если позволите, я провожу вас домой. В городе неспокойно. А ночью, сами понимаете...
Спасибо, я не боюсь ходить одна в ночное время,ответила Сона и вновь склонилась над столом.
Прошу прощения,пристав на этот раз сильнее хлопнул дверью.
«Лупоглазый ишак, надоел»сказала Сона про себя, однако чувствовала, что самолюбию ее льстит внимание этого солидного мужчины. Не выдержала, подошла к зеркалу. Оттуда улыбнулось ей обрамленное косынкой худощавое, тронутое весенним загаром лицо с прямым тонким носом и длинными ресницами вокруг лукаво прищуренных карих глаз.
В дверь вновь постучали. Ну, уж это слишком! Кто дал право этому человеку так бессовестно навязываться к ней со своей любовью. Ведь она не какаянибудь капхай . Сона решительно направилась к двери.
Ну что вам еще нужно?!рванула на себя дверную ручку и... обомлела: за поротом стоял большой, улыбающийся Степан. В грязной, пропахшей табаком стеганке. В рваном, засаленном картузе.
Наш мужчина...произнесла Сона упавшим голосом и уронила на грудь мужа закружившуюся от счастья голову.
* * *
Степану не дали отдохнуть с дороги. Первым взял над ним шефство хозяин квартиры Егор Завалихин. Он вышел на стук в залатанной ситцевой рубахе и опорке на босой ногедругой ноги у него не было, вместо нее торчала под согнутым коленом неуклюжая, наспех оструганная деревяшка.
Вот так хрен с редькой!вскричал он обрадованно, увидев в проеме калитки своего квартиранта.Мы думали, к нам бабушка Ненила, а это... Настя!обернулся он к веранде,ты погляди, кто к нам припожаловал!
Ой, мать моя, святая богородица!отозвался из глубины дома болезненный женский голос.
А Егор уже тискал в объятиях дорогого гостя, крича но обыкновению на всю Форштадтскую улицу:
Ах, еж тебя заешь! Сколько радости от подобной гадости! Да заходи же, заходи, чего стоишь как не родной... Настя! У нас закусить чегонибудь найдется?
Нету, Егорушка,донеслось из дома.
А выпить?
Откуда же...
Ну не беда,потер ладонью об ладонь Завалихин.Можно к Макарихе послать. Эй, Федька!
Убег твой Федька на революцию.
Вот черт! Ну, сходи сама. Четвертак у тебя найдется?
Два белых, а третийкак снег. Тут хлеба купить не за что...
Степан, розовея от неловкости, достал из кармана рубль, протянул хозяину. У того от удовольствия так и поплыло в стороны его круглое лицо.
Значица, так...он ухватил себя пальцами за подбородок.Возьмешь одну «Сараджевскую» и бражки полведра. Не маловато ли?
Захлебнуться, что ль?съязвила супруга, появляясь на веранде в «выходном» наряде: заштопанной на груди кофте и стоптанных туфлях неопределенного размера.
Ну-ну, поговори еще,цыкнул на нее глава семьи.Ты нам пока сготовь чеголибо, а мы с ним в баньку сходим, приложимся, так сказать, к ликсиру жизни. Ты как насчет баньки?обратился он к Степану.
Да не мешало бы,усмехнулся тот, поражаясь в душе той легкости, с какой иные люди вот так стремительно и бесцеремонно прибирают к рукам ему подобных.
Баня находилась недалеко, всего через пять дворов от двора Завалихина. После духана Макарихи она по праву считалась самым авторитетным заведением на Форштадте. Здесь горожане смывали с себя накопившуюся за неделю от трудов праведных пыль и копоть, попутно лечились от ревматизма, зуда, застоя крови и даже от бессонницы. Панацея от всех недугов дымилась в трехведерном котле, вмазанном в печь. То был вскипяченный на табаке и перце чихирь. Перед тем, как отправиться на полку с веником в руке, любители париться зачерпывали ковшом из котла «элексира жизни», выпивали его единым духом и только после этого кричали хозяину бани:
Хомич! Поддай!
Хозяин, тем же ковшом зачерпнув воды из стоящей возле печи бочки, выплескивал ее на раскаленные камни. Клуб пара, шипя раздразненной гадюкой, устремлялся к блестящему от копоти потолку. Залети туда случайно индюкон бы в этой адской атмосфере облез в несколько мгновений, но форштадтцы чувствовали себя в ней подобно рыбе в воде. Покряхтывали на полках, задрав кверху ноги, и изо-всех сил стегали себя вениками.
Хомич! Плесни ликсиру. Нехай лишний жир из костей выйдет.
Давай гривенник.
У голого, как у святого. Гривенникто, чай, в кармане. Буду одеватьсяотдам.
Хомич выполнял просьбу: черпал ковшом чихирь и поддавал им пару. Одуряющий аромат вина, табака, мяты и еще черт знает чего разносился по парной, вызывая у моющихся слезы, кашель и чиханье.
Болезнь выходит...констатировали любители острых ощущений.
Несмотря на стоящий в бане удушающий туман, Степана узнали:
Гля, братцы,Степан!
Какой Степан?
Орлов, релюцинер. Да той самый, что за листовки посадили. У Неведова на просорушке в машинистах служил.
Здравствуй, Андреич. Вернулся, говоришь?
Ага,улыбался Степан, одной рукой держа деревянную шайку, а другой пожимая разопревшие ладони уличных соседей.
Истинно сказано, нет худа без добра,прохрипел с полки, старческий голос.Спробуй узнай где твоя счастья. Не попал бы в тюрьмуна хронт забрали. А так: отсидел своеи целехонек. Не то, что мой Федек: пришел весь изранетый. Какой из, него теперь работник? Или вон Егор: чикиляет на деревяшке...
Ты мою деревяшку не трожь,огрызнулся Завалихин,и не гавчь зазря на человека. Он, что ли, виноват, что нас с твоим сыном покалечило. Уступил бы лучше место человеку, чай, четыре года пару не видевши.
А что... я ить к слову,проскрипел старик, сползая с полки.Залезай, парень, распарь косточки.
Степан, надев на голову прихваченную из дома шапку, полез на дубовую полку.
Вам как: по-простому или с ликсирчиком?услужливо вытянул вслед ему шею хозяин бани.
Давай хоть с самим дьяволом!рассмеялся Степан и принялся истязать себя горячим веником. Ах, как хорошо! После промозглой камеры в тюрьме. После ночевок в холодных вокзалах и езды в переполненных пассажирами вагонах. Одно плохо: долго еще ждать Сона из лазаретацелых шесть часов.. Милая! Как она побледнела при встрече. Какие у нее были глаза, обрадованные и испуганные вместе. А может быть, только испуганные? При этой мысли у Степана перехватило дыхание. Странно, однако, что открывая дверь, Сона предполагала увидеть за нею пристава. И хотя по тону ее вопроса можно судить об ее отношении к этому полицейскому ловеласу, все равно на душе царапнула кошка ревности. Что если она?.. Новый, еще более жесткий комок ревности подкатил к горлу. Степан остервенело хлестнул себя веником по лицу: на тебе, скотина, за твои гадкие мысли о самом дорогом тебе человеке.
Слышь, Андреич,донеслось к нему с верхней полки,тебя, стал быть, революция ослобонила из тюрьмы?
Ага, революция,отозвался Степан, продолжая отгонять веником от себя липучие мысли.
А царя посадили?
Выходит, так.
Кто ж теперь будет править вместо него?
Народ.
Та-ак... Сами себе хозяева, значит? Сам впрягусь и сам себя погонять буду: «Цоб-цобе!» А как насчет земли? Дадут ее иногородним? Или, как прежде, у казаков в аренду брать?
Земля будет распределена по справедливости.
В ногах у Степана зло хохотнули:
Как же, поделятся с тобой казаки. Жди, сват, поросят. Видал давче, как они с нашим братом разговаривали. Как начали лупцевать шашками по спинам, так куда и народ подевался. Не трожь, дескать, ихнего атамана.
А ты б разве не заступился за своего хозяина?спросили со смешком в голосе с верхней полки.
Энто за Загребального? Да я б этого живоглота первый порешил, кабы моя власть,не принял шутки лежащий в Степановых ногах.
Вот и иди выбирай свою власть,предложили сверху все тем же насмешливым голосом.
Куда это я пойду?
В городскую управу. Там седни, бабка Макариха сказывала, собрание сбирается, какойто комитет выбирать будут.
А что, и пойду,вызывающе ответил сосед Степана по полке.
Иди, иди, может, тебя выберут. Дадут портфелю, кожаную, и будешь ты как Дубовских из Казначейства.
Пошел ты...
«Сегодня собрание, а меня по баням черти носят»,подосадовал на себя Степан. Ему бы после встречи с женой к товарищам податься, узнать у них что и как, а онскорей на квартиру, успею, мол. Одурманенный жаром и запахом «элексира жизни», он сполз с полки, окатился из шайки холодной водой, направился в предбанник.
Что так скоро?крикнул ему в спину Егор.
Хватит, а то угореть можно,ответил Степан.
Подожди меня, я вот еще разочек с ликсирчиком и...
Не спеши, парься раз охота. А мне нужно срочно сходить в одно место.
А как же «после бани»? Там же у нас припасено.
Выпей сам за мое здоровье.
А ты, стал быть, не того? За ради встречи, а? Ну, да я тебе оставлю. Гляди, только не забудь Хомичу двугривенный за ликсир отдать.
Хорошо,засмеялся Степан, закрывая за собой дверь парной...
Он шел по Алексеевскому проспекту, всматриваясь в лица горожан с надеждой встретить когонибудь из своих друзей по подполью. На улице, как и прежде. Гремят по булыжной мостовой пролетки и фаэтоны. Предвечернее солнце, заглядывая на проезжую часть через крыши домов и сквозь голые сучья акаций, тускло отсвечивает в лакированных бортах экипажей. Среди пешеходов нередки подвыпившие мастеровые и приказчики. Все по-прежнему. И только красный флаг, вывешенный аптекарем на балконе своего заведения, свидетельствует о том, что и в Моздоке произошла революция.
Приближаясь к лазарету, Степан чувствовал, что не удержится и забежит на минутку в приемный покой, чтобы еще раз прижать к сердцу жену. Всего на одну минуту! Он уже потянулся к дверной ручке, как она вдруг сама метнулась, ему навстречу и на пороге появился его бывший хозяин купец второй гильдии Неведов Григорий Варламович, несколько обрюзгший и постаревший, но все такой же хмельной и самоуверенный, как в прежние времена.
Те-те-те,выкатил он серые глазки.Никак мой машинист заявился. Сколько лет сколько зим! Ну, здравствуй, мастер!
Дед ваш был мастер,ответил в тон купцу Степан, не замечая протянутой руки с рыжеволосыми пальцами и не останавливаясь.
Ха! Не забыл, Гордыня Бродягович,сипло рассмеялся Неведов.Тебя, я гляжу, и тюрьма не обломала: ершист, как и прежде. Ну погоди, чего понесся?
А что?приостановился Степан, с усмешкой глядя на старого знакомого.Может быть, десятку предложите?
Ха-ха-ха!закатился на этот раз Неведов, и даже слезы выступили от смеха на его глазах.Не забыл, варнак. Я тоже не забыл, до сих пор жалею.
Десятки?
Да нет... Десятку я у тебя из жалованья вычел. А жалею я, что не раскусил тебя тогда до конца, Большевик Эсерович.
Насчет большевика не возражаю, а вот эсеров мне не приплетайте, у нас с ними разные платформы.
Все вы одним миром мазаны,махнул рукой Неведов.И платформа у вас однасмуту в народе сеять да революции устраивать. Пойдемка спустимся в подвал к Гургену зверобойной настоечки тяпнем, за ради встречи.
Степан покачал головой:
Некогда, господин купец второй гильдии, спешу в городскую управу.
За каким лешим?
Новую власть выбирать.
Думаешь, новая будет лучше? Один черт, и при новой власти ктото будет хрип гнуть, а ктото его погонять.
Ну не скажите.
Чего там,скривился Неведов и подмигнул своему спутнику круглым, как трехкопеечная монета, глазом.Пошумите чуток, пошляетесь по проспекту с флагами да с песнями, а потом, когда жрать захотите, пожалуете к Неведову: «Не найдется ли какой работенки, Григорий Варламович?» А то, может, завернем к Гургену?
Степан снова покачал головой.
Ну как знаешь,огорченно вздохнул Григорий Варламович.Пойдем, в таком разе, в управу. Поглядим на твою новую власть, Революционер Демократович.
Степан пожал плечами: вот еще навязался попутчик.
Весь оставшийся путь до управы Григорий Варламович пытался продолжить разговор, но Степан на все его вопросы отвечал холодно и односложно.