К жене давче не зашел, аль рассерчал за что?сделал еще одну попытку втянуть в разговор бывшего работника Григорий Варламович.
Не за что мне серчать, просто не хочу мешать ей работать,отозвался Степан безразличным тоном, но брови у него сами собой сдвинулись к переносью: неспроста упомянул купец, про его жену.
Ну да, конечно,согласился Григорий Варламович, сощурив глаза.Благородствие души, надо полагать. А вот некоторые не понимают такого обхождения, заходят в лазарет когда вздумается.
Кто заходит?у Степана ежом к горлу подкатилось ревнивое чувство.
Да хоть бы наш начальник полиции. Нянька говорит, что и сегодня дважды зашагивал. Ловок господин пристав,Неведов язвительно похихикал.Мужа, значит,в места не столь отдаленные, а самк его супруге.
У Степана потемнело в глазах от такого чудовищного намека.
Слушай ты, Купец Торгашевич!остановился он, смерив спутника испепеляющим взглядом,еще одно худое слово о моей женеи я не посмотрю, что ты второй гильдии, набью морду, понял?
Чего ж тут не понять,дурашливо развел руками в стороны Григорий Варламович.Оно завсегда так: ты к человеку со всей душой, а он тебе за это...
Но Степан уже не слушал «душевного» купца. Раздвигая пленом столпившихся на крыльце управы зевак, он стал протискиваться внутрь набитого до отказа людьми помещения. Ого! Вот это духотища. Как в парной с «эликсиром жизни».
Да прекратите же дымить, граждане!взмолился ктото в самой середине общегородского собрания.
Стоящий по соседству со Степаном мастеровой швырнул на паркетный пол окурок, растер его подошвой сапога.
Кончай кадить, а то лампы тухнут!заорал он весело и тут же, достав кисет, снова скрутил «козью», похожую на слоновью, ножку.
Господа! То есть, прошу прощения, граждане!
Это голова городской управы Ганжумов, поднявшись со стула, выкатил на председательский стол свой круглый, как арбуз, живот и потряс в сизом от табачного дыма воздухе колокольчиком.Общегородское собрание разрешите считать открытым.
Дружные аплодисменты всколыхнули табачное облако.
Предлагаю избрать почетными членами нашего собрания следующих граждан: всеми уважаемого Мелькомова Богдана Давыдовича...
В ответ раздались неуверенные хлопки. Набитая битком аудитория тревожно зашелестела голосами.
Быкова Николая Павловича,продолжал называть городской голова «уважаемых» моздокчан.
Хлопки прекратились, а голоса зашелестели тревожнее.
Цыблова Степана Егоровича, его высокоблагородие полковника Рымаря Тихона Моисеевича, Шилтава Карпа Павл...
И тут зал взорвался, словно бомба, у которой догорел наконецто фитиль.
Долой! Не надо нам толстосумов и казачьих офицеров!
Ганжумов захлопал толстыми губами, словно сазан, вытащенный из воды на сушу.
Граждане!...выговорил он наконец с укоризной в голосе.
Но ему не дали закончить мысль.
Наших давай!крикнул из задних рядов.
Терентия Клыпу! Петрищева! Дубовского!понеслось со всех сторон.
«А я еще хотел зайти к нему домой»,усмехнулся Степан, глядя на усаживающегося за стол президиума Терентия, красного от жары и всеобщего внимания.
Первым подошел к трибуне гласный Думы Авалов. У него красный бант на груди и золотой перстень на пальце. Он поздравил собиравшихся с долгожданной революцией, насулил им всяких благ в ближайшем будущем, а покамест попросил не самоуправничать и во всем полагаться на старую власть, разумеется, контролируемую Гражданским комитетом, который они сегодня, выберут из числа, самых достойных представителей всех слоев общества. Он тут же назвал фамилии в большинстве своем чиновников и старых городских заправил. С его предложением согласились и даже похлопали, когда он, поклонившись, отошел от трибуны. «Хитро сработано: и овцы сыты, и волки целы»,переиначил на свои лад пословицу Степан, подразумевая под волками царских чиновников.
Потом один за другим выступили представители от партии эсеров и меньшевиков. В первом Степан узнал сына богатея с Русского хутора Александра Пущина, а во второмадвоката Елоева. Пущин с ходу призвал присутствующих присягнуть на верность Временному правительству и не спешить с заменой властей на местах до указания свыше, а Елоев предложил наряду с Гражданским комитетом создать комитет Казаче-крестьянский.
Выступали и другие ораторы. От товарищеских обществ, артелей, партий, сословий. Говорили взволнованно, горячо, опровергая друг друга и не предлагая собранию ничего конкретного. Всем им охотно аплодировалиочень уж понравилась игра в демократию. Тем неожиданней показался для опьяневших от хмельных речей слушателей вырвавшийся из толпы одинокий трезвый голос:
А для чего всетаки совершена революция?
На мгновение в зале воцарилась тишина. Но ее тотчас разнесли вдребезги злорадные крики:
Кто это там еще пикает?
А ну покажись, умник!
Пропустите его к трибуне!
Подавший реплику, сопровождаемый незлобивым смехом и свистом, направился к столу президиума.
Степан!вытаращил глаза Терентий Клыпа.Разрази меня гром, если это не он!
И сразу по всему залу: «Какой Степан? Откуда взялся?» Терентий вскочил с места, бросился к другу, облапил при всем честном народе.
Товарищи!повернул к участникам собрания счастливое лицо.Это же Степан Орлов, вернее, Журко, руководитель нашего подполья, член партии большевиков...
С тысяча девятьсот пятого года,закончил за него Степан, направляясь к трибуне.
Для чего же всетаки была совершена революция?повторил он вопрос, обращаясь к замолчавшему в ожидании ответа залу.
Вам никто не давал слова, молодой человек,вновь выкатил на стол свой обтянутый жилетом живот председатель управы.
Так дайте,улыбнулся ему самозванный оратор. А из зала в адрес председателя полетели колкие советы типа «заткнись, пузан!» и «не мешай человеку!»
Революцияэто свобода, ведь так?снова обратился Степан к залу.
Та-ак!откликнулся зал.
А о какой же свободе можно говорить,если все останется по-старому: старая управа, старый суд, старая полиция?
Но ведь под контролем Гражданского комитета!выкрикнули из президиума, и Степан краем глаза заметил, что это крикнул Игнат Дубовских. «Поборник культурного капитализма»,усмехнулся про себя, а вслух сказал:
Гражданский комитетэто ширма, прикрывшись которой, господа Мелькомовы и иже с ними будут проводить свою прежнюю эксплуататорскую политику.
Ну, уж это слишком!крикнул впереди сидящий какойто чиновник с пенсне на бугристом носу.
Я лишаю вас слова!взвизгнул ему в тон городской голова и потряс колокольчиком.
Вот видите,усмехнулся Степан, кивнув головой в его сторону,сегодня он лишает слова, а завтра лишит и свободы.
Зал зашевелился, не зная, как отнестись к брошенной реплике.
Что же вы предлагаете, анархию?выкрикнул все тот же чиновник в пенсне.
Степан смерил его насмешливым взглядом, неспеша откашлялся в кулак:
Зачем анархию? Я не анархист, слава богу. А предлагаю я избрать истинно народную властьСовет рабочих и крестьянских депутатов.
Собрание зарокотало котлом, в который вдруг кинули раскаленный докрасна камень. Все заговорили разом, перебивая и не слушая друг друга. Одни поддерживали предложение и кричали: «Даешь Совет!» Другие опровергали, доказывая чуть ли не на кулаках, что такая власть не способна соблюсти интересы всех слоев общества, и кричали: «Долой!» А когда шум в зале мало-помалу стих, то вновь зазвучали с думской трибуны пламенные речи, накаляя в зале атмосферу разноречивых настроений.
Уже над стоящей неподалеку тюрьмой поднялся в темное небо согнувшийся от старости месяц, а в зданий управы все еще раздавались крики: «Харю вначале умойте, а потом уж за власть хватайтесь!» «Гляди, как бы сами кровью не умылись, буржуи проклятые!» И только когда на куполе Стефановского собора сторож пробил одиннадцать раз в многопудовый колокол, участники собрания наконец разошлись по домам, так и не придя к единому мнению.
Степан вывалился из человеческой гущи на свежий воздух, с облегчением вдохнул его в разгоряченную грудь. Его тотчас обступили старые знакомые и друзья по подполью. Среди них он без труда узнал братьев Аршака и Сумбата Ионисьянов, Николая Близнюка, Савельева, Протасова. С чувством обнял каждого, расцеловал по христианскому обычаю.
Что так мало выступали?попенял им с ходу.
Друзья стали оправдываться неожиданностью происшедшего переворота, своей недостаточной подготовленностью.
А это кто такая?спросил шепотом у Терентия, указывая глазами на стоящую, в сторонке женщину. Даже при неясном лунном освещении было видно, какая она рослая и красивая.
Клавдия Дмыховская,ответил Терентий тоже одними губами.Эсерка, но своя в доску. Что ж ты ее не целуешь?
Иди к черту...
А вот познакомься,обрел прежний голос Терентий, представляя Степану худощавого мужчину примерно равного с ним возраста в чиновничьей фуражке и такой же форменной тужурке.Дорошевич Федор Иванович. Служащий почты и по совместительству председатель нашей партийной организации.
Степан назвал себя, пожал горячую руку с тонкими нервными пальцами, вгляделся в узкое аскетическое лицо с завитыми в колечки усикаминет, кажется, раньше не приходилось видеть. Тем больше он удивился, когда франтоватый чиновник сказал, улыбнувшись:
А я вас, Степан Андреевич, и так знаю.
Откуда?спросил Степан, доставая портсигар и закуривая.
Оттуда,мотнул Дорошевич большим пальцем руки себе за плечо в сторону Терека.Мне о вас Мироныч говорил.
Какой Мироныч?спросил Степан скорее по инерции, чем по необходимости, ибо уже сердцем почувствовал, о ком идет речь.
Киров.
Вы знаете Кирова?еще больше удивился Степан.
Представьте себе,снова улыбнулся Дорошевич.Вам, кажется, в сторону Успенской площади? Если разрешите, я составлю вам компанию.
Буду рад,согласился Степан,только вначале давайте договоримся с товарищами, где мы завтра встретимся.
В доме кузнеца Амирова, как всегда,предложил стоящий рядом с Близнюком парень с типичным лицом грузина. «Этого я тоже не припомню»,отметил про себя Степан. На душе у него было празднично: не всех его соратников похватала царская охранка, есть с кем продолжать завоевания революции. Новые силы вливаются в их пусть поредевшие, но не расстроенные ряды.
Ну как он там, жив-здоров?возобновил Степан разговор со своим новым знакомым, когда, простившись с товарищами, они вышли из Алдатовского сквера на главную улицу.По-прежнему служит в редакции?
В ней самой,сразу поняв, о ком говорит его спутник, отозвался Дорошевич,Базаров, его хозяин, крепко за него держится, хотя и частенько платит штрафы за его статьи. Кстати, это Мироныч направил меня в Моздок. Сусманович-почтмейстер до сих пор удивляется, мол, чего меня занесла нелегкая из Владикавказа в такую дыру с инженерным дипломом в кармане. Приходится говорить, что вынужден был сменить сырой горский климат на сухой степной изза болезни легких. Даже покашливаю в его присутствии.
Кто этот молодой грузин?
Александр Кокошвили? Киномеханик из «Паласа». Наш товарищ. Энергичен и изобретателен по части конспираций.
А где Битаров?
Я лично с ним не был знаком, но знаю, что он находится гдето в Карпатах в «дикой дивизии».
Его, что, мобилизовали? Ведь он учитель.
Ушел добровольцем.
Не может быть!
По совету Мироныча.
А... тогда другое дело,усмехнулся Степан.Картюхов Вася тоже на войне?
Да. Георгия получил за ратные подвиги. О нем вам лучше расскажет Клыпа, он с ним переписывается.
Вася не может без подвигов,снова усмехнулся Степан, замедляя шаг возле дома купца Шилтова.Вы меня простите, но мне нужно зайти за женой: у нее кончается дежурство.Он протянул руку.А вас, Федор Иванович, я попрошу обдумать кандидатуры членов Совета от социалистического блока, в частности от нашей фракции.
Хорошо, Степан Андреевич. Очень рад был с вами познакомиться. Уверен, что с вами у нас дела пойдут успешнее. До завтра.
Дорошевич тряхнул протянутую руку и пошел дальше по проспекту, а Степан, скрипнув дверью, едва не бегом устремился по лестнице на второй этаж. Вот она, страда революционная: скоро уже сутки, как он в Моздоке, а еще жены путем не видел!
Думалане дождусь,метнулась к нему с верхней площадки женская тень.Почему так долго шел?
Родная...Степан подхватил жену на руки, прижав к груди, понес вниз к выходу.
Пусти, сумасшедший,дохнула она ему в ухо, а сама еще крепче обхватила упругую шею.
Потом, когда, несколько успокоившись, шла рядом со своим единственным по проспекту мимо Стефановского собора, спросила:
Наш муж, а кто такая Жанна дАрк?
А от кого ты слышала о ней, наша жена?ответно пошутил Степан.
Ксения говорила,Сона подняла на мужа счастливые глаза, в которых двумя сияющими заковычками отразился месяц, и рассказала ему о своем участии в демонстрации.
«И что у нее общего с этой пустоголовой Ксенией?вновь обожгло Степана ревнивое чувство. Но он тут же взял себя в руки.
Жанна д'Аркэто французская девушка-патриотка, которая повела за собой правительственные войска против захватчиков-англичан,ответил он на вопрос жены и, помолчав, добавил изменившимся голосом:Она была бесстрашна, мужественна и... целомудренна.
Бамм!донесся с макушки Стефановского собора удар колокола, будто подтверждая истинность только что произнесенных слов. А висящий над ним месяц еще больше скорчился, беззвучно смеясь над извечной людской суетой.
* * *
Степан соскочил с пролетки, расплатился с кучером и вошел в красивое двухэтажное здание, парадная дверь которого открывалась сразу на две улицыМосковскую и Мещанскую.
Вы по какому делу, гражданин?повернулся к нему сидящий слева за столом русоголовый крепыш в простом довольно потертом пиджаке и рубашке-косоворотке с расстегнутой верхней пуговицей.
Степан снял картуз, конфузливо смял его в ладонях.
Нам бы объявление насчет лошади....промямлил он, перебегая взглядом с сотрудника редакции на сидящего перед ним причудливо одетого посетителя с полным, лоснящимся от жира и здоровья лицом. На нем какойто вычурный, времен Степана Разина кафтан, такого же фасона ухарски заломленная набок мерлушковая шапка и сафьяновые сапоги с загнутыми вверх носкамисловно сам знаменитый атаман сошел с картины Сурикова, оставив на время в челне плененную княжну, и уселся на стул перед столом сотрудника редакции владикавказской газеты «Терек».
Пропала, что ли?улыбнулся сотрудник редакции, блеснув крупными белыми зубами.
Ага, пропала. Уж вы постарайтесь,просительно ухмыльнулся Степан и полез во внутренний карман пиджака, намереваясь достать не то объявление, не то деньги.
Одну минуточку,остановил его сотрудник редакции, улыбаясь пуще прежнего.Будьте добры, возьмите стул и подождите, пока я освобожусь. Так что вы хотели сказать, Михаил Александрович, в отношении Библии?повернулся он снова к двойнику Разина.
Что у святого духа, диктовавшего всем этим Моисеям и Павлам свои нелепые россказни, весьма ограниченное воображение и скудные познания в области истории, географии и естественных наук. Ведь это же бред сумасшедшего, а не священное-писание,поднял над столом пухлые белые руки названный Михаилом Александровичем.
Позвольте,возразил сотрудник редакции, продолжая удерживать на широком, слепка побитом оспой лице благодушную улыбку.Может быть, в этом, как вы изволили выразиться, бреду заложен тайный смысл, какаято недоступная человеческому уму аллегория...
Полноте,поморщился Михаил Александрович,никакой аллегории, все в буквальном смысле и все гнусно до омерзения. Прочтите Библию внимательно и вы убедитесь, что сие, с позволения сказать, произведение противоречит себе на каждом шагу и смакует сплошь и рядом половые извращения и зверские убийства. Полистайте ну хотя бы главу о подвигах Самсона или Давида.
А как же понимать то обстоятельство, что величайшие гении человечества, будь то в литературе или в живописи, черпали из Священного писания сюжеты для своих бессмертных творений. Например, «Сикстинская мадонна» Рафаэля...
Или «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи? Во-первых, эти мастера свято верили в библейские благоглупости, а во-вторых, художнику ведь нужен только импульс, толчок. Вглядитесь хорошенько в мадонну. В ней нет ничего божественного, кроме приторных ангелочков с пухлыми ручками. Перед вами обыкновенная человеческая мать с ребенком на руках, которую Рафаэль встретил однажды гденибудь на улице в Риме или Неаполе.