Хочу грамотной быть. Вот подготовлюсь и поеду во Владикавказ или Ростов на курсы. А то и в Москвуна рабфак. Тихон Евсеич обещал отпустить, как только управимся с уборкой.
А не побоишься?испугалась Поля, словно ей самой предстояло уехать из родной станицы.
Бояться воровне держать коров,с показной беспечностью ответила Дорька.
И кем же ты будешь, Дорька, когда выучишься?с восхищением воззрилась на бесстрашную подругу Поля.
Учительницей или агрономшей. А захочустану врачом. Придешь ко мне в больницу, а я тебе: «Открой рот, скажи «аа». Ты тоже можешь стать учительницей. Нонче для всех двери открыты.
Она после Покрова станет женой Митяя Бухарова,ввернула реплику Верунька и захихикала.Будет «аа» говорить своему бухаренку.
Да ну тебя,отмахнулась Поля от насмешницы и опустилась в траву.Давайтека лучше венки плесть, а то в корогод опоздаем.
Все последовали ее примеру. Вплетая в венки одну за другой изумленно вытаращившиеся на божий мир ромашки, завели старинную обрядовую песню:
Во садочку девушки, они гуляли,
С каждых трав они цветочки срывали,
И веночки они плели, плели, плели,
Сами маками цвели.
Вокруг девки, они все гадали,
Венки в воду они побросали:
Чей веночек всплывет, всплывет, всплывет,
Тую милый вспомянет.
Одна девка на берег упала,
Она громким голосом вскричала:
«Мой венок утонул, утонул, утонул,
Видно, милый обманул.
Вокруг девки, они обступили,
Они Маше речи говорили:
«Перестань, Маша, тужить, тужить, тужить,
Можно милого другого нажить».
Дорька взглянула на Полю: она чемто похожа на несчастную Машу, про которую поется в песне, и ей стало жалко подругу. Уж не потому ли, что жених ее Митяй Бухаров больно некрасивый парень? Мысленно поставила его рядом с Трофимом Калашниковым и радостно вздохнула: господи! до чего же хорошо жить на белом свете! Как все красиво кругом: и трава, и цветы, и небо над головой. Нет, нельзя «другого милого нажить». Милый, он единственный. Ни у кого другого не будет таких черных глаз, таких сильных и горячих рук.
Пошли, Дорька.
Это притронулась к ее плечу Поля. У нее вместо платка венок на голове. У остальных девчат тоже. «Какие все стали красивые»,подумала Дорька и, на ходу доплетая свой венок, пошла вслед за ними к Тереку.
Он встретил их прохладой и тем особенным пресным запахом, присущим рекам с быстро обновляющейся водой. В его мутной, беспрестанно переливающейся струе, как в запотевшем зеркале, отражалось солнце и кроны растущих на том берегу деревьев. Мне нет до вас никакого дела, казалось, говорил его равнодушный ко всему окружающему вид. Девушки с опаской ступили на подмытый течением берег, опустившись на колени, протянули седому ворчуну свои цветочные короны:
Плыви, мой венок,
С запада на восток.
Терек небрежно подхватил девичьи дары, закружил в водоворотах, понес в неведомую даль.
Не дайся ни водяному, ни щуке,
А дайся только милому в руки.
«Трофиму»,добавила от себя Дорька и вдруг с ужасом увидела, как ее венок, подхваченный особенно бурной коловертью, в одно мгновение исчез в ее прожорливой пастиворонке.
Ой!только и смогла выговорить несчастная и, сорвавшись с места, бросилась вслед за своей утонувшей судьбой.
Куда ты, оглашенная?крикнула Верунька.Сорвешься в Терекутопнешь!
Но Дорька, подхватив юбку, продолжала бежать наперегонки с Тереком. Вот плывет венок Поли, рядом с нимвенок Моти Ковалевой, чуть дальшеСимы, Веруньки, Кати и только ее венка не видно на седой терской гриве.
Вернись, дураа!неслось ей в спину.
«Ой, как же так! Не может этого быть»,задыхаясь от бега, повторяла про себя Дорька и вдруг увидела свой венок. Выброшенный течением из серой пучины, он покачивался на волнах, устремляясь к речному стрежню. Алый мак, вплетенный Дорькой между ромашками и васильками, мерцал на волне прощальным огоньком.
Не утонул! Не утонул!крикнула Дорька и, опустившись на землю, зарыдала, сама не зная отчего.
Подошли подруги. Стали подтрунивать над ней.
Нашла изза чего слезы лить,кривила в усмешке губы Верунька.Еще успеешь, наплачешься от него, черта бровастого, когда замуж за него выйдешь. Подумаешь, беда какая: «милый забудет». Трофим забудетЯшка Ивакин вспомнит, он с тебя давно уже глаз не спущает. Да и монтер в коммуне следом ходит.
Я не изза неговсхлипывала в ответ Дорька, размазывая по щекам слезы.Дюже мне обидно стало: у всех плывут, а мойна дно.
С церковной колокольни донесся призывный звон. Пора к обедне. Девчата заторопились домой. Но тут внимание их привлекла диковинная повозка, вынырнувшая из терновых зарослей со стороны Затона и направляющаяся, по всей видимости, к станице. Повозку тянет по луговой дороге пара заезженных кляч. На борту повозки алеет длинное полотнище. На нем чтото написано белыми буквамииздали не разобрать. Зато хорошо слышны слова песни, которую поют под гармошку сидящие в повозке:
Не надо нам монахов!
Не надо нам попов!
Бей спекулянтов!
Души кулаков!
Неначе красные сваты из Моздоку едут,догадалась Поля.Айдате, девки, заследом, они зараз представлению показывать будутобхохочешься.
Девчата прибавили шагу.
«Красных сватов» было человек двенадцать. Даже не верилось, что все они уместились на старой колымагеландо со следами черного лака на бортах, повидимому, экспроприированной именем революции у какогонибудь аристократа. На боку каретыкрасное полотнище. «Раскрепостить труженицу полей от печи и пеленок!»написано белилами во всю его длину. Сами «сваты», лет по семнадцати юнцы, в синих блузах и таких же синих буденовках с матерчатыми яркими звездочками над козырьками. Только трое среди них было взрослых: мужчинаполный, с заметным животиком блондин, белобровый и курносый, и две женщины: однарослая, черноволосая, в кожаной тужурке, другаямаленькая, синеглазая,, застенчиво улыбающаяся. Дорьке особенно понравились ее нежные ручки.
Общая собственность на землю,говорил между тем мужчина окружившим карету станичникам,представляет ей базу коллективного присвоения, а ее историческая средасуществование одновременно с ней капиталистического производстваобеспечивает ей в готовом виде материальные условия для кооперативного труда организованно, в широком масштабе
Чегочего?приставил к уху ладонь стоящий рядом с Дорькой дед Хархаль. Он так же наведался в станицу ради праздника и даже приоделся в шерстяной времен русскотурецкой кампании бешмет с одной лишь латкой на левом рукаве и суконные, пахнущие нафталином шаровары.
Будучи предварительно приведена в нормальное состояние в ее теперешней форме, она может непосредственно стать отправным пунктом той экономической системы, к которой стремится современное общество, и зажить новой жизнью, не прибегая к самоубийству,продолжал ораторствовать приезжий, не удостоив деда Хархаля даже взглядом.
Стало быть, в коммунии можно жить без убийства?выкрикнул ктото из толпы слушателей, и Дорька увидела, что это Недомерок.
Оратор перекосил в гримасе сожаления одутловатое лицо.
Товарищи, я как уполномоченный РИКа попросил бы не утрировать мои мысли. Настоящий политический момент требуети он принялся излагать еще минут на десять «свои мысли», взятые, по всей видимости, из какойто книжки.
Что значит ученая голова,покачал своей головой дед Хархаль,гутаритгутарит, а про чегохучь убей не поймешь, рви его голову.
И правда, Пущин,сказала вполголоса уполномоченному одна из его спутниц, та что в тужурке.Понес невесть что: ни за здравие, ни за упокой.
Осторожней на поворотах,огрызнулся Пущин,а то за такие слова можно и на парткомиссию.
Ну и гусь,дернула бровями женщина.Ты хоть и однофамилец друга Пушкина, но
Прошу, Клавдия, без идиотских каламбуров,скривился Пущин.Не устраивают тебя мои речи, выступай сама.
Придется,усмехнулась Клавдия и встала на подножку экипажа.Товарищи станичники!обвела она собравшихся на площади горящим взглядом.Разрешите для начала поздравить вас со 125летием вашей станицы и пожелать вам всем крепкого здоровья и счастливой жизни.
Станичники удовлетворенно загалдели и неумело похлопали огрубевшими от работы ладонями.
Зараз в колхоз сватать начнеть,проговорил ктото тихим голосом, а по толпе прошелся смешок.
Нет, товарищи,возразила Клавдия,в колхоз я вас агитировать не буду, придет времявы сами в него вступите. И насчет ТОЗов ничего говорить не буду, хотя налицо все выгоды от совместной обработки земли. Да что далеко ходить за примерами. Возьмите хотя бы недавно образовавшуюся коммуну «Терек», все вы ее хорошо знаете. На голом месте, что говорится, ни кола ни двора, решили люди сообща построить новую жизнь.
В шалаше,вставил в речь приезжей старый густобородый казак, и Дорька узнала в нем Евлампия Ежова, мельница которого принадлежит теперь коммуне.
Ну и что, что в шалаше. Ваши предки, когда переселились сюда из низовых станиц, тоже на первых порах в шалашах жили, а то не так?
Таак,согласились станичники.Вон у деда Хархаля досе курень не лучше иного шалаша. Оттого, мабудь, и в коммуну подался. Ты давай по сучеству дела. Про чего хотела нам доложить?
Про детей,в тон казакам ответила уполномоченная,которые в результате войны лишились родителей и теперь находятся в детских домах, или как их называли раньше, приютах. Имеется такой детский дом и в Моздоке. Дети в нем окружены посильной заботой со стороны государства, однако в материальном отношении, надо прямо сказать, в им еще многого не хватает. Не хватает одежды, обуви, а порой и хлеба. Так вот я обращаюсь к вам, товарищи: надо бы помочь сиротам, обделенным материнской лаской, как вы думаете? Собственно, об этом и хотел поговорить с вами сам заведующий детским домом.
Чего ж он тянул Лазаря?выкрикнул из толпы дед Хархаль.Так бы и сказал сразу. У меня у самого, как у латыша: крест да душа, а и то не пожалею для сирот божьих, дам чеголибо.
Само собой,поддержали старика казачки.Рази ж мы не крещеные.
Тишша! Разгалделисьзашикали из толпы.
И еще один вопрос мы должны сегодня решить с вами,подняла руку Клавдия.Районный охмадетпостановил создать в вашей станице женский совет.
Уже создавали в двадцатом годе!снова выкрикнули из толпы.Сюрка Левшинова за атаманшу в энтом совете была.
И куда же он подевался?спросила Клавдия.
Шут его знает. С тоей поры, как Сюрка к своему богомазу в Моздок завьюжилась, так и того А хорошо поначалу было: мне пособие за многодетствие выхлопотала, дай ей бог здоровья.
Будет еще лучше, если не только Сюрка, но и все женщины сообща возьмутся создавать новый быт,весело подхватила Клавдия.Кого вы предлагаете ввести в состав нового совета?
Снова зашумела площадь:
Маняху Швыдлову!
Анисью Ивакину!
Бабку Горбачиху!
Последнюю кандидатуру предложил Недомерок. Казаки загоготали. Но казачки набросились на них с таким негодованием и поистине воинственным пылом, что они впервые за всю историю терского казачества дрогнули перед натиском собственных жен и стали спешно отступать во «второй эшелон обороны», то есть за коновязь, к которой только что подкатила стансоветская телега с бочкой браги на борту.
Тю на них! Сбесились, что лича?
Хай вас черт с вашим женсоветом. Наливай, Митрий, а то душа горитобступили казаки телегу.
Тень от церкви заметно вытянулась по утоптанной годами станичной площади к окруженной толпой карете, словно стремясь ухватить крестомлапой стоящую на ней помужски одетую безбожницу, когда избирательные страсти наконец поутихли и новый состав женского совета был утвержден большинством голосов. Председателем его единодушно была избрана Ольга Вырва: «Бедовая бабочка, на фронте воевала за Советскую власть». Она не стала отказываться, а только усмехнулась краем губ и выразительно взглянула на приезжих женщин.
Поздравляю, Оля,улыбнулась одна из них, маленькая и синеглазая.
Спасибо на добром слове,снова усмехнулась Ольга,а только все это ни к чему.
Она стояла в кругу молодаек, скрестив на груди руки, показачьи нарядная, статная, гордая.
Ну ладно, ладно,покровительственно покивала головой заведующая охмадетом.Обо всем остальном договоримся в рабочем порядке. А сейчас перейдем к вопросу ликвидации неграмотности. Слово предоставляется заврайвнешколой Анне Семеновне Розговой.
Заведующая районными внешними школами, заметно смущаясь направленных на нее взглядов, встала на подножку, заговорила о культурном росте Советской страны, о всеобщей грамотности, к которой призывают трудящихся партия и правительство. В заключение своей речи она спросила, есть ли в станице образованные люди?
А то нет,отозвались весело,Анисья Ивакина. Читает, что твой пономарь и даже лучше. А ну, Анись, почитай, пущай послухают.
Подталкиваемая в спину, к карете приблизилась средних лет казачка с сухим пергаментным лицом и тонкими язвительными губами.
Давай почитаю,протянула такую же сухую руку к Анне Семеновне, а другой рукой вынула из кармана запона очки с одним уцелевшим стеклом.
Анна Семеновна подала ей первую попавшуюся среди походного реквизита газету, с любопытством уставилась на грамотную казачку: такое в станицах редкость.
В результате всеобчих банальностев юрисдикции, вошедших в основу всепоглощающих идеев мирозданья,зачастила «образованная» женщина, бегая инвалидными очками по газетной полосе, но держа ее почемуто вверх ногами,мы погрязли в болоте оппортунизма и косной эрудиции, взятой напрокат у тавтологии и тригонометрических функциев доисторического матриархипа.
Вот чешет!восхищенно покрутил головой дед Хархаль.Почище вашего уполномоченного.
А толпа уже корчилась в приступе неудержимого хохота:
Ой, не магу, три болячки ей в бок!
Будучи триумфальной посредственностью буржуазной однобокости,продолжала «читать» газету казачка, искоса поглядывая на уполномоченного РИКа,под ложным впечатлением текущих моментов наша двистительность требуеть живительной влаги запрограминированных дискуссиев
Хахаха! Чтоб тебе не лопнуть!уже не хохотал, а взвизгивал ктото из зрителей бесплатного спектакля.Глядии, она ее даже разворачивает, кубыть, и взаправду читает. Ты давай, Аниська, ишо про турецкие новости.
Чичас, вот только найду эпту руприку,не моргнув глазом, согласилась чтица.Вот слухайте «Вчерась у турецкого царя, то бишь султана, был дан завтрак в честь аглицкого короля Людоеда шешнадцатого, приехавшего на тачанке в Стамбул с визитом дружбы. На завтрик, который проходил в атмосфере понимания, подавали жареную картошку с селедкой и малосольными огурцами»
Анисья не успела «дочитать» про то, какими еще кушаньями потчевал турецкий султан английского короляк ней подскочил Пущин и вырвал из рук газету.
Это же кощунство над знанием,прошипел он своим смеющимся вместе со всеми спутницам.
А помоему, это ирония в адрес вот таких «буржуазных однобокостей» как ты и тебе подобные,в ответ шепнула Клавдия.Ты ведь давеча тоже такое наговорил насчет экономической системы.
Я цитировал Маркса, а не плел абракадабру.
Для них подобные цитаты та же «всеобщая банальность юрисдикции». Но как говорится, ближе к делу. Продолжайте, Анна Семеновна,обратилась Клавдия к заведующей внешними школами.
Анна Семеновна, вытирая выступившие на глазах от смеха слезы, вновь обратилась к станичникам с вопросом, есть ли среди них понастоящему грамотные люди?
Да вот же он стоит подле меня, ученый человек, цельный курс наук превзошла, рви ее голову!выкрикнул дед Хархаль, и Дорька почувствовала, как он сжал ее руку повыше локтя своей клешнятой пятерней.
Ну что ты, дедуш?покраснела она, словно пойманная с поличным, и инстинктивно спряталась за спину подруги Веруньки Решетовой. Но Анна Семеновна, улыбаясь, уже подзывала ее к себе движением своей неправдоподобно маленькой руки.
* * *
Дорька плясала лезгинку. С синеблузником из Моздока. У него черные усики и такой же черный чуб, выбивающийся изпод козырька матерчатой буденовки. Пляшет он лихо. Носится вокруг партнерши, иначе не скажешь,чертом. Вот только блуза на нем не «по колеру», как сказал, глядя на него Ефим Недомерок. Этому бы горячему армянину черкеску с кинжалом Верткий парень. Как он мастерски изображал спесивого грузинского князя в сценке, которую поставили участники агитбригады в завершение встречи со стодеревцами. Все покатывались со смеху, слушая его исковерканную акцентом русскую речь. До чего же веселый народмоздокские комсомольцы. Кого хочешь расшевелят острой шуткой, огневым куплетом. Даже бабка Горбачиха и та помолодела, глядючи на выступление самодеятельных артистов. «Вон та, голенастая,ткнула она высохшим пальцем в городскую модницу с недозволенно короткой прической,манерою вся в меня. Бывалоча, я бровки подведу, щечки нарумяню, выйду к своему Феде»