Казбек приблизился к стройкепервым трем домам будущего поселка. Они сложены из самана. Над ними белеют свежеоструганные стропила. Из черных оконных дыр тянет горьковатым запахом рубленого дерева. Кругом под ногами хрустит высушенная солнцем щепа и стружка. Казбек набрал в охапку строительных отходов, понес к кухне. Совсем стемнело. Справа белеет окруженный пряслом коровник, слева бугрится камышом землянкакладоваяединственные пока, кроме общежития, помещения в коммуне. Ничего, скоро много будет всяких помещений. Председатель говорит, что к зиме, кроме трех жилых домов, будут построены правление, амбар, столовая и конюшня. А Сухин с Клевой обещают от себя срубить так же баньку под горой у старицы.
Проходя мимо кладовой, Казбек заметил сквозь щели в двери просачивающийся наружу свет. Странно: кто бы там мог находиться в такой поздний час? Казбек свернул с тропинки, на цыпочках подкрался к землянке. За дверью тихо, но свет еще явственней проступает в пазы между досками. «Вор!»сообразил Казбек. Он потрогал замок. Ну так и есть: он висит раскрытый на одной дужке запора. Затаив дыхание, Казбек продел замок в другую дужку и со всех ног пустился к общежитию.
Эй, вставай, народ!крикнул он, бросая в сторону щепу и заглядывая внутрь помещения.Кота поймал!
Что? Какого кота?высунулись из двери встрепанные головы намаявшихся за трудовой день коммунаров.Чего блажишь середь ночи?
Кота поймал! В кладовой сидит!продолжал выкрикивать Казбек.Айда скорей, пока не ушел.
Вскоре толпа коммунаров во главе с председателем сгрудилась перед входом в кладовую.
Тихо, товарищи!прошипел Тихон Евсеевич и крадучись стал спускаться по земляным ступеням к двери кладовой. Толпа, так же крадучись и шикая друг на друга, последовала за своим вожаком. Вот Тихон Евсеевич осторожно вынул из запора замок, затем резко распахнул дверьв тусклом свете керосиновой лампы глазам изумленных зрителей представилась следующая картина: посреди землянки стоит с откинутой крышкой молочный бидон, а перед ним с деревянным половником в руке сидит на ящике Ефим Недомерок, по бороде у него стекает и капает на пол сметана. Так вот почему браковали коммунарское молоко на приемном пункте!
Нет, не исключили Ефима из коммуны. Постыдили, поругали на общем собрании и перевели на другую должностьпаромщика. «Гляди, Ефим,пригрозил ему напоследок председатель,еще раз проштрафишьсяпод суд отдам». Ефим слезно и клятвенно заверил коммунаров, что отныне он «энту сметану до скончания веку в рот не возьметь», а Казбеку шепнул както, когда других не было: «Ужо, кунак, напряду я тебе на кривое веретено». Сказал, видно, в сердцах, со стыда за свое всенародное посрамление, потому что уже спустя неделю как ни в чем не бывало подошел к монтеру, прилаживающему на мельнице какуюто шестерню, и вполне доброжелательно спросил.
Крутишь, стало быть?
Казбек разогнул спину, кинул на паромщика изучающий взгляд: на самом деле зла не помнит или прикидывается?
Кручу, дядька Ефим,ответил с нарочитой веселостью.
Скрутить бы тебе башку, как тому куренку,продолжал Недомерок все тем же незлым тоном.Чужой сметаны ему стало жалко
Да ведь она не чужая, а наша, общая,возразил Казбек.
«Обчая»передразнил его Недомерок.Рыба в Тереке тоже обчая, а ты ее удочкойна свой кукан Зачем, спрашуется, сполох учинил? Зашел бы тихонько: так, мол, и так, Ефим Гаврилыч. Я б и тебе дал сметанки, жалко, что ль. А то с одного кондера да с калмыцкого чая шея стала тоньше, чем у нашего верблюда.
Воровать нехорошо,насупился Казбек.
А кто говорит, что хорошо,согласился тотчас Недомерок.Да ить ее, энту сметану, нам добром не дают, всю рабочим да интеллигентам всяким в город отвозят. Они будут сметану исть, а мне, стало быть, у них пупок лизать?
Все равно нехорошо.
Заладил: «Нехорошо, нехорошо». Умный какой! У чечена надысь спросили, что хорошо, а что плохо. Чечен ответил: «Ежли я украду лошадьэто хорошо, а ежли у меня украдут лошадьэто плохо». Дурак ты, братец, ничего не смыслишь в жизни. Ты меня слухай. Кто тебя плавать научил?
Казбек пожал плечами.
Ефим Дорожкин,ответил за него Недомерок.А верхи джигитовать? Опять же Ефим. Да ежли я захочу, ты на скачках в Стодеревах всех казаков обойдешь и первый приз заслужишь.
На Зибре?усмехнулся Казбек.
Зачем на Зибре? На свете есть и почище кони. Вон, к предмету,Недомерок ткнул пальцем в окно мельницы. Там, на противоположном берегу среди кустов бродил по траве табун лошадей. Среди них особенно одна, рослая и статная, выделялась своей игреневой мастью.
Казбек завистливо вздохнул:
Что толку глядеть на чужого коня
Коньто чужой, да хозяин евоный свой в доску. Хочешь, я попрошу у него вон того рыжего красавца на скачки?
Тут только заметил Казбек сидящего на берегу чеченца, стругающего не то кинжалом, не то ножом тальниковую ветку.
А он разве даст?усомнился юноша, но сердце у него застучало сильнее от затеплившейся в груди надежды.
Кто, Сипсо?усмехнулся Недомерок.Да ить мы с ним старые кунаки. Хочешь, смотаюсь к нему на тот берег, попрошу коня?
Казбек покраснел не столько от радости, сколько от неловкости: как можно принять такую услугу от человека, которому не так давно сделал неприятность?
Э, да ты не психуй,разгадал его мысли Недомерок.Чего не бывает промеж своих людей. Я тебя Зиброй подцепил, ты менясметаной. Вот мы и квиты. Так плыть на тую сторону али как?
Казбек молча наклонил голову. Потом с тревожной радостью наблюдал, как Недомерок переправлялся на пароме на тот берег, как о чемто говорил с чеченцемтабунщиком, как последний согласно покивал лохматой папахой и, обратав ближнюю к нему лошадь, поехал к аулу, а первый погнал паром в обратную сторону.
Договорились,сообщил он своему юному единомышленнику, спрыгивая с парома на прибрежный песок.Видишь, запылил к своей сакле? Пущай, говорит, береть, а я будто не видевши.
А почему сам не хочет дать?
«Почему, почему»,скривился посредник.Потому что кони не его, аулсоветские. Председатель спросит, где конь? Почему дал без разрешения? Сипсонеприятности. Да тебето какая разница?
Все же както нехорошо,помрачнел Казбек.
А на Зибре тебе будет лучше?прищурился Недомерок.Не хочешь и не надо. Какого я только пятерика мотался туда и обратно. Плыви, не раздумывай. Ты погляди, какой конь! Сипсо говорит, на нем только председатель ездит да и то по праздникам. Возьмешь на скачках первый приз и отвезешь его знов на ту сторону, а мне магарыч поставишь.
Казбек поколебался с минуту, потом, вспомнив, как чеченец согласно кивал головой, слушая Недомерка, решительно направился к парому. «Будь что будет, как говорил наш вахмистр Кузьма Жилин»,вспомнил он любимое выражение отца.
* * *
Хорошо сидеть на бревнах возле строящегося дома. От саманных стен в нагретом солнцем воздухе струится пресный запах глины; под ногами шуршит снятая топорами с тополевых жердей кора. От нее так же исходит запах, только не пресный, а горьковатодушистый, сходный немного с полынным.
Пришлые столяры, они же и плотники, только что пошабашили с оконными переплетами и теперь, усевшись на порог будущего дома, с наслаждением затягиваются табачным дымом, добавляя к пряному букету удушливоедкий запах самосада.
Дорька сморщила нос: фу, как воняет! И зачем только люди дышат этой гадостью? Кроме нее, сидят еще на бревнах и на охапках щепы Боярцев, Зыкин, Говорухин и Казбек. Они тоже дымят самокрутками (кроме Казбека) и с интересом слушают чернобородого балагура Сухина.
Вот ты, девка, нос воротишь от табачного духа,повернулся к Дорьке Сухин, до того рассказывавший чтото смешное про своего приятеля Клеву,а на фронте, бывало, за одну затяжку последний сухарь отдавали и даже патроны. Помнишь, брат Захар, как я самого Кочубея на пол спать уложил?толкнул он своего соседа по порогу в бок острым локтем. Клева осклабился, радуясь тому, что разговор с его личности перешел на другую.
Ну и как же ты его уложил, бедовая голова?не выдержал затянувшейся паузы Боярцев, всем своим видом показывая, что он не прочь посмеяться, если рассказчик предоставит ему такую возможность.
А так,ухмыльнулся Сухин.Было это зимой девятнадцатого года. Отступали мы тогда с Одиннадцатой армией к Астрахани. Гиблое место. Кругом куда ни поглядиодин гольный песок. И в сапогах песок, и на зубах песок, и в вещмешках кроме песку ничего нету: последний сухарь разломили мы с Захар Никитичем в Тарумовке. Бредем мы, стало быть, с ним по пустыне, от голода да устали едва ноги волочим. Над головой уж сумеречь сгущается, а впереди ни огонька, ни деревца. И морозец к ночи все ядренее. Когда гляжунет рядом Никитича. Куда подевался? Вертаюсь назад, а он лежит на дороге мурлом вниз и не шевелится. «Ты чего это растянулся?»спрашиваю. «Ой, Кондратьевич, не можу больше,отвечает.За шось зацепывся ногой, упав и встать сил немае». Тронул я сапогом то, за что «зацепывся» Никитич, а этосидор. Видать, с чьейто повозки упал, а может, кто и сам сбросил. Развязал я тесемки, вот бы, думаю, горбушку хлеба найти, а в немодна махорка, пачек двадцать. Хоть и не съедобный продукт, решил прихватить с собой, авось удастся где махорку на хлеб поменять.
Худо ли, бедно ли, добрались мы затемно в соседнюю деревню Таловку. В ней военного люду, как на базаре в Успеньев день: все улицы и дворы забиты обозами, всюду горят костры. Где остановился наш полкнеизвестно, а чужие не принимают. В какую хату не ткнешься, отовсюду гонятсамим, мол, негде ноги вытянуть. Смотрю, стоит на отшибе дом под железной крышей. Во дворе всего лишь несколько лошадей и одна тачанка. Похоже, начальство расквартировалось. Попытокне убыток: сунулись мы с Клевой в дверь, а нам навстречу бас: «Куда претесь? Здесь находится штаб дивизии». «Да нам бы переночевать только,взмолился я и показываю на приятеля:Поглядите на него, он чуть живой. Разрешите немного отдохнуть, чай, мы не белогвардейцы». «Комиссар, пусть отдохнут ребята?»спросил тот же бас. «Какой части?»показался в дверях пожилой военный. «Шариатской колонны Мироненко,ответил я,отбились от своего полку». «Свои хлопцы, треба приютить,донесся из комнаты еще один голос.Тильки спаты на полу придется. Пропусты, комиссар, земляков». «Есть, товарищ комдив»,сказал комиссар и пропустил нас с Клевой в комнату. Поставили мы винтовки в угол, сняли шинели, присели на лавку возле двери, прикидываем, где бы поспать приткнуться. «Эх, хлопцы, як бы у вас найшовся табачок, я бы вам уважил свое мисто на нарах, а сам улегся на полу,вздохнул тот, кого называли комдивом. Я достал из вещмешка пачку махорки, протянул ему. Он, конечно, не ожидал такого сюрпризу и даже глазами заморгал от удивления. А все, кто лежали вместе с ним на нарах, принялись так хохотать, что стены задрожали. «Спасибо, товарищ»,сказал комдив, а у самого голос растерянный такой. «Э, нет, спасибом не отделаешься,подошел к нему комиссар.Спускайся вниз да полезай под нары, будешь кукарекать там вместо петуха». «Ну что ж, Суворов тоже кукарекал, а он нам не чета,отшутился невесело комдив и ноги с нар свесил.Я слову своему хозяин. Вот мое мистозанимай, товарищ».
Ну и ты улегся на постелю самого Кочубея?вытаращил глаза Боярцев.
А что тут такого,пыхнул дымом Сухин.Улегся и выспался добре. Я ж его за язык не тянул, этого комдива,сам предложил.
Но тут в рассказ товарища вмешался Клева:
Тэбэ самому, Кондратьич, видать, язык добре оттянули, треплешь им, як баба помелом. Ты же отказался от командирской постели, вместе со мной спав пид нарами.
Может, я и от консервов отказался, когда Кочубей приказал начснабу накормить нас?прищурился Сухин.
Ни, тут без брехни,улыбнулся Клева.Дуже гарны консервы булы. А ну, бачь, кого это к нам принесла нелегкая на ничь глядя?поднял он к своему узкому лбу широкую ладонь.
Все повернули головы в направлении общежития: от него направлялись к стройке председатель коммуны и двое незнакомцев в горской одежде. У одного из них нет одного глаза и лицо перечеркнуто наискось сабельным шрамом.
Здороводневали,поздоровался с коммунарами Тихон Евсеевич, а его спутники приложили к газырям ладони и молча качнули лохматыми шапками.
Чеченцы! У Казбека почемуто тревожно сделалось на душе: уж больно один из них похож на давешнего табунщика.
Где конь?устремил председатель на Казбека пронзительный взгляд.
Казбек поднялся с бревна, чувствуя, как отхлынула от лица кровь, а кожа на шее поползла к затылку.
Под горой возле старицы. А что?ответил он по возможности бодро.
А то,голос у председателя зазвенел вдруг как натянутая струна,что я тебя, сукина сына, под суд отдам за воровство!
Кровь снова прилила к смуглому лицу Казбека.
Я не вор!крикнул он и сжал кулаки, словно собираясь броситься на своего обидчика.Я взял коня с разрешения.
Это кто же тебе дал такое разрешение?ядовито ухмыльнулся Тихон Евсеевич.
Вот он,ткнул Казбек пальцем в чеченца, которого Недомерок называл Сипсо.
Тот смерил парня презрительным взглядом, чтото бросил своему одноглазому товарищу на родном языке.
Исмаал съел джиджгалныш, а у Товмарзы живот вспучило,говорят у нас в ауле,произнес в ответ на русском языке одноглазый чеченец и шевельнул в усмешке толстыми губами.Ну, украл так укралчто ж тут особенного, а врать зачем? Попалсядержи ответ сам, будь мужчиной, а на другого пальцем указывать зачем. Нехорошо, джигит.
Я не крал, честное слово, не крал,прижал кулаки к груди Казбек.Я вам сейчас все объясню.
Но Тихон Евсеевич был слишком зол для того, чтобы выслушивать заведомо лживые объяснения.
Прокурору объяснишь, а сейчас уходи с моих глаз, чтоб твоего и духу здесь не было,рубанул он ладонью воздух.
Ну и уйду!крикнул Казбек и, поддав носком сапога тополевый обрубок, не оглядываясь, зашагал прочь из коммуныв струящуюся испарениями степную даль.
Ой, что же это!вскочила с бревна Дорька.Казбек! Куда ты? Тихон Евсеевич, остановите его! Он не мог украсть. Казбек, подожди!и она, блистая на солнце загорелыми икрами, пустилась бегом вслед за уходящим парнем.
Вот так же бежала за моим приятелем кухарка Оксана,покосился Сухин на Клеву,когда мы с ним уходили с холодовского хутора. Помнишь, Никитич?
На этот раз никто из присутствующих не отозвался смехом на его шутку.
* * *
Кондрат вышел из хаты, зевнул, перекрестив заметно поседевшую за последние годы бороду. Хорошото как на дворе в этот ранний час! Солнце только что выкатилось изза края земли, румяное, как девка на смотринах. От бурунов, улегшихся сбоку от хутора стаей гривастых львов, струится тонкий запах чабреца и полыни. А может быть, это пахнут маки, которых в степи так много, что она от них кажется охваченной пожаром. «Похоже, уродит жито»,подумал Кондрат, направляясь к конюшне взглянуть на Сардара, который должен сегодня завоевать Трофиму первый приз на скачках. Хорош конь да и деньги плачены за него хорошие. Этот косондылый дьявол Пробков своего не упустит. Да ведь и он, Кондрат, если рассудить здраво, тоже сам себе не враг: трудом нажитое добро не отдаст задарма. А добра с переходом на хуторское житье прибавилось заметно Кондрат окинул любовным взглядом обнесенный двухметровым валом и занимающий вместе с огородом и садом не менее десятины двор, удовлетворенно разгладил усы. «А ить зря восставали в восемнадцатом против Советской власти, дураки,усмехнулся он.И землихошь заройся в нее по самые ноздри, и скотиныдержи хучь целое стадо, была бы охота да сила в руках. Эх, сторговать бы еще маслобойку у Прокла Нехаева» Но что это? За стеной конюшни слышится шумбудто топочет конь или идет молотьба в четыре цепа. И пыль из открытой настежь дверистолбом. «Ас! Ас!»вылетают вместе с пылью чьито хриплые восклицания.
Что за наваждение? Кондрат заглянул внутрь конюшни, и тотчас складки на его загорелом лбу разгладились улыбкой: сквозь облако пыли он увидел торчащую посреди конюшни соху, а перед неюстоящего на носках чириков своего сына.
Гойгой!крикнул Трофим в этот момент и, выделывая чириками замысловатые коленца «наурской», с новой энергией закружился вокруг своей рассохшейся «партнерши».
Варцель !подбодрил сына родитель и ударил в ладоши. С таким же успехом он мог бы плеснуть ему на голову из бадейки ледяной водой. Трофим дико взглянул на родителя и остановился как вкопанный, покраснев так, что кольни в щеку иглой кровь брызнет.