Стой! Руки вверх! Выходи на дорогу!
Трое кинулись за поваленное дерево, в спину им ударил пулемет Евстафия. Один из трех прилип к дороге, двое нырнули в лес, вслед им гремели выстрелы.
Евстафий! гаркнул Тимофей Сазонович, и пулемет смолк.
Чижиков подбежал к глубоким следам в снегу, уходящим в таежную темень.
Далеко не уйдут. Сейчас подъедут ребята на лыжах, догонят.
Вряд ли, засомневался Тимофей Сазонович и медленно пошел по следам, держа винтовку наготове и стараясь прижиматься к деревьям.
Через несколько минут воротился.
Лыжи у них были припрятаны. Хитрющие собаки. Не на авось шли А этот насмерть?
Не ворохнулся, ответил Евстафий. Документов никаких.
На такое дело удостоверений личности не берут. И все- таки можно попробовать догнать, не совсем уверенно сказал Чижиков.
Нет, твердо отрезал Тимофей Сазонович. Тут надо целый взвод отменных лыжников, да чтоб охотники были, тайгу знали, а так махнул рукой, по одному выщелкают всю погоню. Иде-то у них коняга должон быть схоронен. Не пеши же сюда топали. Его бы сыскать.
Коня нашли верстах в двух от места нападения. Это был высоченный белый жеребец, запряженный в большие розвальни.
Богатый трофей, залюбовался конем Чижиков. Жаль допросить нельзя.
Пошто нельзя? Тимофей Сазонович ухмыльнулся. Сейчас отвяжу, разверну, и пусть себе идет. Лошадь добрая, найдет дорогу к дому. А мы следом. Так прямехонько и дойдем до ворот.
Предсказанье Тимофея Сазоновича в точности исполнилось. Он уселся в розвальни, развернул лошадь передом к дороге и, когда та тронулась, по брюхо увязая в снегу, привязал вожжи к головке саней и больше к ним не притронулся. Выскочив на дорогу, лошадь сразу развернулась в сторону Челноково и понеслась. Все тронулись следом.
Не. успела лошадь подвернуть к дому Маркела Зырянова, как ворота отворились, негромкий Пашкин голос спросил:
Ну как, тятя?
Хорошо, сынок, в тон вопрошающему ответил Тимофей Сазонович.
Кто тут? испуганно вскрикнул Пашка, выскакивая из ворот.
Чего ты переполошился? так же спокойно проговорил Тимофей Сазонович. Коня тебе привел. Добрый коняга.
А тятя? Где он? встревожился парень.
Погляди вон на санях, не он ли.
Нет, убитым оказался не Маркел Зырянов. Это приободрило Пашку, и он стал наступать на Тимофея Сазоновича, требуя от него ответа, где он взял лошадь и куда делся отец.
Здоровый ты дубина вымахал, а дурак, беззлобно проговорил Тимофей Сазонович. Откуда нам знать, где твой тятя. Мы конягу на дороге подобрали, в вожжах запутался. Ты бы спасибо сказал за то, что такого доброго жеребца возвернули в целости и сохранности, а не гавкал, шлепогуб.
Сам-то ты кто? взъярился парень.
Мы из чека. Слыхал про такое? Вон председатель губчека товарищ Чижиков, на которого твой тятя охотился
А-a! Пашка обхватил руками голову и кинулся в избу
Ничего этого не знал Онуфрий Карасулин, стоя подле окна и глядя с тревогой на проходящий мимо обоз.
Затихли скрип полозьев и голоса, а он все стоял у окна, чего-то ждал. Ждали дождался. На дороге показался Чижиков, с ним еще двое, винтовки грозятся из-за плеч. Свернули к воротам Карасулина, Онуфрий поспешно натянул штаны, сунул ноги в валенки и, набросив полушубок, пошел встречать жданных, но незваных гостей
Утром Челноково гудело на разные голоса. Все только и говорили о неудавшемся покушении на Чижикова, таинственном исчезновении Маркела Зырянова и ночном аресте бывшего секретаря Челноковской волпартячейки Онуфрия Лукича Карасулина.
Глава двенадцатая
1
Что-то повернулось в жизни, встало наперекос, заскрипело, угрожающе кренясь Полуграмотная дикарка, знахаркина внучка стала оперативным работником губчека, и, похоже, он, Вениамин, скоро получит доступ к самой секретной информации. Завзятый большевик Онуфрий Карасулин выщелкнут из партии и упрятан в подвал губчека Бывший начальник бывшей контрразведки Коротышка профукал Чижикова на Веселовском зимнике Вдруг затосковала по сгинувшему мужу пани Эмилия и стала поговаривать об отъезде в Питер Черт знает что творилось вокруг. Только поспевай поворачивайся, соображай. А и без этих зигзагов неожиданных было над чем мозги поломать Вениамину Горячеву.
Стараниями Боровикова в Челноковской волости сколотилось четыре вооруженных отряда. Появились подобные отряды почти во всех волостях Яровского и Иримского уездов. И связь между ними налажена, и ждут не дождутся они сигнала, а подать тот сигнал не то что рискованно, а нельзя: никакой уверенности, что, вспыхнув, скажем, в Челноково, мятеж разом охватит весь уезд и, слившись с очагами в соседних уездах, полыхнет на всю губернию. За те несколько дней, что прошли после завершения хлебной разверстки, в настроении крестьян произошел крутой перелом. Стали успокаиваться мужики. Как ни науськивают их кулакиничего не получается. А время не ждет. Не терпит время. Каждый день промедлениянепоправимый стратегический и тактический проигрыш. Нужно немедленно запускать семенную разверстку, да где-то что-то застопорило. Горячев места не находил себе, а тут еще чека. Все явственней чувствовал Вениамин Федорович: кружит она над ним, и каждый новый кругвсе ниже, и, может быть, уже не за горами миг, когда капкан защелкнется С недавних пор нет-нет и клюнет в самое сердце мерзкая, но неотвратимая и острая мыслишка: а надо ли? Не сдуру ли? Не сослепу ли? Не башкой ли о стенку? Так ведь именно все и окажется, если Чижиков успеет домотать узелок до конца и узнает, кто таков Вениамин Горячев, прежде чем тот станет во главе мятежа. А мятеж все отдаляется, а кончик клубка все ближе
Можно еще бежать. Кинуть все и вся к дьяволу и драпануть, и пусть господин Доливо и этот перевертыш Кориков сами поднимают крестьян И до этой точки докатывались порой мысли Вениамина. И не вдруг отлипали от противной, подлой черты, нужно было усилие, напряжение, чтоб оторваться и вновь настроиться на боевой лад Но взнуздывая себя, он становился еще неистовей и злей, действовал еще решительней и рискованней. Встречался со связными повстанческих штабов и эсеровских ячеек, добывал оружие, вербовал бывших белогвардейских офицеров, и все этопод носом Чижикова, на грани, на самом острие лезвия, сатанея и хмелея от близкой опасности.
Постоянная раздвоенность в мыслях, поступках и словах изнурительна была для Вениамина Горячева. Нужно было чудовищное напряжениефизическое и духовное, чтобы одной половиной разума и чувств служить в губпродкомиссариате, выслушивать доклады, читать донесения, сочинять всевозможные инструкции и циркуляры, а другой половиной раскручивать все сильней подготовку к взрыву. Порой эта вынужденная раздвоенность доходила до крайности, Вениамин становился как бы расщепленно-двоедушным, и правая рука его воистину не ведала, что творит левая. Это выматывало до основания, и часто Горячеву до судорог хотелось, чтоб поскорей наступил конец, неважно какойпобедный или трагический
Он еще больше усох, кожа на лице подернулась нездоровой желтизной. Редко улыбался, и то лишь одними губами. Раздвинет их, покажет желтоватые от курева крупные зубывот и вся улыбка. Но сегодня, впервые за многие дни, Вениамин не то что по-настоящему улыбнулся, а захохотал, да так весело, так раскатисто и звонко, как не смеялся давно.
Рассмешила его статья в восемнадцатом номере еженедельника «Серп и молот», который издавался в Екатеринбурге Уральским промышленным бюро ВСНХ. Статья называлась «Употребление собачьего мяса» и начиналась так:
«Вопрос об употреблении собачьего мяса сейчас ставится не впервые. Ничем, по существу, не отличаясь от мяса других животных, собачье мясо по своей питательности должно цениться высоко, и эта ценность еще увеличивается тем, что собаки очень мало сравнительно с другими животными, например коровами и лошадьми, предрасположены к болезням, которые могут быть у человека
Таким образом, брезгование собачьим мясом является, по существу, ни на чем не основанным предрассудком, заставлявшим выбрасывать ценный продукт»
На этом месте Вениамин Федорович и расхохоталсязло, и весело, и яро, и затяжно до слез.
До-комис-сарились! За собачек принялись Ха-ха- ха-ха!..
Его распирало злорадство. Нет, не зря, черт возьми, рисковал он башкой, не напрасно и сейчас защемленно бьется и корчится его расщепленная душа. Грядет все-такии скоро желанный праздник расплаты
Заключительные строки он торжественно и нараспев продекламировал:
«Хо-орошие вкусовые качества, пи-тательность и дешевизна собачьего мяса уничтожат еще один предрассудокэто ни на чем не основанное брез-го-вание»
И снова захохотал.
«До весны далеко. Не хватит вам собак, друг дружку пожрете Вдруг мысль скакнула в сторону. Переложить эту статейку в листовочку для горожан под заголовком ну хотя бы Пирожки с собачкой». Схватил со стола карандаш, придвинул чистый лист и запетлял, заузорил по нему острым концом графита
Днем Горячева вызвали к губпродкомиссару. Пикин молча протянул ему только что полученную бумагу. Это было донесение председателя Челноковского волисполкома Корикова о расхищении семенного зерна крестьянами деревни Лариха, что в трех верстах от Челноково. Донесение заканчивалось опасением: как бы подобные явления не стали массовыми, тогда не миновать беды
Ну, что об этом думаешь? Пикин впился в Горячева нетерпеливым взглядом.
Распаляя губпродкомиссара, Горячев нарочно затянул паузу и заговорил деланно равнодушно, вроде бы раздумывая, сомневаясь, взвешивая:
Кориковопытный руководитель. Волостьсамая кулацкая, насквозь прошпигована белогвардейщиной, черт знает почему чека никак не
Что ты думаешь о сообщении? перебил Пикин.
Логично и, если хотите, закономерно. На дядю работать сибиряк не привык. Но если у ларихинских мужиков сыщутся последователиа они не-премен-но сыщутся! тогда нечем будет засевать землю весной, а это снова голод и где? В Си-би-ри! Страшная перспектива! По-моему, надо безотлагательно Впрочем Горячев изобразил на лице смущение. Я, кажется, лезу не в свое дело. Вы сами примете нужное решение.
Кончай ты словоблудие! окончательно потерял терпение Пикин. Размагнитился, что ли? Расслаб за какую-то неделю? Говори, что предлагаешь?
Не размагнитился, но устал, если по правде сказать, и с ходу, переменив тон на деловой, почти командный, Горячев посыпал:Что думаю? Срочно создать несколько чрезвычайных контрольных бригад, подкрепить их вооруженной силой и немедленно, в темпе провести выборочную проверку наличия семенного зерна в нескольких волостях
Верна! с ходу подхватил Пикин. Верна! Подбежал к столу, постучал по нему сухим, накрепко стиснутым кулаком. Немедленно проведем проверку и снова уставился выжидательно на Горячева.
Тот лишь плечами пожал, изобразив на лице: «Чего тут гадать, и младенцу ясно».
Тут же вместе они составили телеграммы упродкомам и продконторам, составили список особоуполномоченных, расписали их по уездам. Пинком распахнув дверь кабинета, Пикин гаркнул:
Васса! Членов коллегии и начальников отделов ко мне!..
А неделю спустя коллегия Северского губпродкома, одобрив доклад члена коллегии Горячева Вениамина Федоровича, единогласно приняла подготовленную им следующую резолюцию: «В связи с отсутствием заинтересованности крестьян в сохранении прежних посевных площадей, участились факты расходования семенного зерна на продовольствие и фураж, создалась прямая угроза весеннему севу 1921 года, а следовательно, продовольственному положению страны. Исходя из вышеизложенного, а также опираясь на директивы Наркомпрода и опыт губерний Центральной России, Губпродкомиссариат решил провести семенную разверстку, в месячный срок изъять у крестьян все семенное зерно, свезти его в общественные ссыпки» Далее следовал список председателей чрезвычайных троек, в коем значился и Вениамин Федорович. Его направили в Яровский уезд.
2
В тот же день Губпродкомиссар Пикин докладывал о семенной разверстке руководителям Северской губернии. В кабинете Аггеевского кроме самого Савелия Павловича были Водиков, Новодворов и Чижиков. Пикин короткими пробежками мерял кабинет, размахивал руками и сыпал пулеметной очередью:
Мы провели тщательную подворную проверку в восемнадцати крупных селах. И что же? В половине хозяйств недостает семян. Кулак не дурак. Зачем ему пахать, сеять, жать, если хлеб отнимет государство? А чтобы силой не заставили землю обсеменять, базарит семена, перегоняет на самогонку. Либо мы отнимем семенное зерно и сохраним посевные площади двадцатого года, либо в нынешнем году останемся без хлеба
Новодворов кашлянул протяжно и громко. Он всегда так кашлял, раздражаясь или сомневаясь в чем-то. Пикин оборвал речь, остановился против председателя губисполкома, уставился на него воспаленными глазами.
Замордовал ты себя, товарищ Пикин, неожиданно сказал Новодворов с мягким сочувствием. Отдохнуть бы тебе.
Закончим семенную разверстку, подам в отставку, отрезал Пикин.
Зря ершишься, я от души. Новодворов тяжело поднялся, отошел к окну, за которым кружились белые вихры метели.
Мне твои соболезнования не нужны, Пикин крутнулся волчком. Выскажешь их на моих поминках
Поймав холодный, осуждающий и сочувствующий взгляд Чижикова, Губпродкомиссар презрительно изогнул верхнюю губу, сощурился и, наверное, сказал бы что-нибудь колкое, если б Чижиков не опередил его и не заговорил о минувших событиях. Он рассказал о ночном происшествии на Веселовском тракте, о Маркеле Зырянове, как выяснилось, главном виновнике гибели продотряда в Челноково, и заявил, что чека удалось ухватить нить антисоветского заговора, и есть надежда, что в ближайшие дни руководящее ядро готовящегося мятежа будет обнаружено и обезврежено.
Они тоже чуют, что попали под прицел, что все решают считанные дни, даже часы, и все сделают, чтоб в эти считанные дни запалить мятеж. Нам важно выдержать, не дать повода
А семенная разверстка даст этот повод? врезался вызывающе резкий голос Пикина.
Да, спокойно подтвердил Чижиков. Может дать.
Так и знал. Пикин метнул в Чижикова негодующий взгляд. Северская губчека существует не для борьбы с контрреволюцией, а для борьбы с продорганами.
Не кипятись. Утвержденную Совнаркомом хлебную разверстку губерния завершила, да еще на сто два процента
Вопреки твоим пророчествам, снова вставил Пикин.
Крестьянин выдержал. Устоял, продолжал Чижиков, вроде и не слыша Пикина. Сейчас мы переживаем в деревне хоть и ненадежное, но равновесие сил. Месяц-другойи страсти поутихнут. Этого и боятся враги, торопятся еще раз подхлестнуть, взъярить мужика, бросить на Советскую власть. А наши продовольственники, как по заказу, подсовывают семенную разверстку. Да тебя, Пикин, кулаки и эсеры расцелуют, белогвардейцы многие лета пропоют. Крестьянам надудели в уши, что, приев весь хлебушко, коммунисты примутся за семена. Почитайте эсеровские листовкитам прямо об этом. Ничему нас жизнь не научила. Кичимся, что добили хлебную. Я-то знаю, каким боком могли выйти нам эти сто два процента Сейчас, как никогда, нужно выиграть время. Дать деревне успокоиться. Мы перережем нити заговора, обезглавим его, распропагандируем середняка. Семенная разверстка теперьбезумие! Преступная авантюра!..
Ишь как! недобро ощерился Аггеевский. Выходит, мы с Пикинымвраги революции? Между прочим, он советовался со мной перед тем, как ставить на коллегию. Ты паникер, Чижиков. Твое дело всю эту сволочь рубить до седла, секанул воздух излюбленным жестом рубаки-кавалериста, а ты тут нюни распустил
Рубить надо врага, а не крестьянина, который кормит, одевает и защищает Советскую власть, хмуро отпарировал Чижиков.
Ты эту демагогию брось! Аггеевский отшвырнул папиросную коробку, которую только что намеревался открыть. Знаем, что рубить надо врага, но врагом может оказаться любой, даже
Стой, Савелий! Новодворов повернулся к Аггеевскому. Он был бледен. Ты ответственный секретарь губкома, твое слово слишком много значит. Чего мы пикируемся с Чижиковым? Наша с ним несогласованность незримо перерастает в неприязнь, а это уж, извините, делу вред, врагупотеха, и этого нельзя допустить. Я согласен с доводами Чижикова. Надо воздержаться от семенной разверстки. Лишь как наказание у тех, кто действительно транжирит семена, можно изымать их, да не иначе как на виду у мира, по его приговору. И ты на меня, Савелий, так не смотри. Разве не чуешьи по директивам, и по печати, партия идет к перемене курса в отношении крестьянина? Уверен: разверстка доживает останные дни. Да и мужик не дурак, вся его сила в земле, а необсемененная землямертва. Не станет он мертвить свою землю своими руками. Он в лучшее верит. Не каждый год неурожай, не каждый год голод, а стало быть, и разверстка