У Игорька сидели они часа полтора. Он всё Чалому рассказал за последние пять лет. Мешочек свой из-под шкафа достал. Отдал ему. Даже заплакал в конце.
Жить хочу. Вашей жизнью. То есть, нашей. Не могу больше лопатники из карманов да сумок дёргать. Хаты обносить не могу больше. Ведь вот-вот только жить начал. Работать хочу, зарабатывать бабло, как правильный человек, а не гопник.
Серёга перебрал внимательно всё, что высыпал из мешочка, ухмыльнулся и ссыпал всё обратно.
Доля твоя?
Моя, Опустил Игорёк Артемьев голову.
Ладно. Беги, позови сюда Валечку Савостьянова. Втроем пойдем к этим А я пока домой схожу, переоденусь.
Может я тут побуду? Артемьев Игорёк сказал это и рот рукой прикрыл. Ляпнул не то.
С нами пойдешь. Сзади будешь стоять. Но пойдёшь. Беги за Валентином. А твою долю я, гляди, кладу себе в карман. Не жалко?
Да век бы я воли не видал из-за этих цацек. Бери! крикнул Игорёк, убегая.
***
В конце посёлка стояли семь домов, в которых жили бывшие зеки и парни, сбежавшие от возможных арестов, алиментщики и мужики, свалившие в неизвестность от долгов карточных и всяких других, но непременно крупных.
У нас, блин, на целине якобы целиком комсомольской, реально по путёвкам приехавших романтиков и энтузиастов, собравшихся натурально коммунизм строить, от силы, может, процентов пятнадцать-двадцать, грустно сказал Валечка Савостьянов, который обожал всё измерять процентами. (Хихикали над ним все. Говорили: «Тебя, Валя, самого в семье сколько процентов?»). А остальныевот эти все, бегунки. Ворюги, мошенники, шпана всякая, которые под статьями своими уголовными ходилидрожали на родине. Ханыги, барыги, урки с вольного поселения смывшиеся подальше, где искать не будут. Короче, в чем-нибудь, кому-нибудь да нагадившие. Или от пьянки своей одуревшие и в родимых местах непригодные. Изгои, короче. Вот ведь беда какая. А народ в городах газеты читает, радио слушает. И втюхивают народу в мозги, что целина позвала патриотов и горячих энтузиастов, а они враз все и подпрыгнули от радости и урыли , счастливые,в нашу пропащую «чёрную дыру» коммунизм приближать и страну отменным хлебом заваливать. Вот ведь жизнь, сука! Парадокс на парадоксе. Вот этим, к кому мы идем, и Родина по хрену, и на коммунизм они клали с прибором. У них одно счастьечто здесь их точно хрен найдут. А мы их не сдадим.
Да весь Казахстан сейчас такой, улыбнулся Чалый. Как Австралия какая-нибудь. Туда же со всего белого света вся шушера сбежалась. От монголов и мексиканцев, до немцев и англичан. А место-то далёкое. А ну, доплыви туда с проверкойкто там жизнью командует. Так это должна дивизия приплыть десантников. А то и две. Простых чинуш-контролёров удавят как клопов. Вот в Казахстанепочти Австралия. Места до хрена. Площадь огромная. Живи, хоть где и делай, что хошь. Потихаря, конечно. Вот все сюда и ломятся. Всякая рвань в первую очередь. Концы прячут. Ну и те ещё, кто думает, что на этой богатейшей недрами пустоши можно лавэ делать, почти не шевеля рогом. Смотри, сколько корейцев, немцев, насрусских, татар, узбеков, даже китайцев, прибалтов, украинцев, белорусов. Ноев ковчег, блин! Хрен где ещё такое встретишь. Может, в Америке только. В Казахстане этот коктейль дружбой народов зовут. Гордятся. А что! Сами казахинормальные люди. Добрые. Смелые. Жить и дружить со всеми умеют. Повезло приезжим. Всем места хватает. Живут в основном мирно, дружелюбно. Но вот чего им, узбекам да прибалтам, в своих родимых вильнюсах да самаркандах не мёдом намазано, а дерьмом? Не знаю.
Пришли к дому «Колуна». Двери были приоткрыты и несло оттуда крики пьяные, тошнотный дух самогона и веселый гомон по фене. Чалый приоткрыл дверь и крикнул в смрад табачно-самогонный.
Эй, Колун! Серёга Чалый зовёт. Вышел бы!
Послышался топот нескольких пар ног и на крыльцо вывалилась небольшая кодла человек из пяти. «Колун» впереди. Он долго разглядывал Чалого Серёгу, Валечку и притаившегося за их спинами Игорька Артемьева. Потом поднял руку и своим сказал: Ша! Я один потолкую с этим бесом.
Шо надоть вам, фраера?
Им ничего не надо, Чалый подошел к Колуну на расстояние шага. Мне надо.
Ух ты, взбух ты! Ему надо, мля! Колун обнажил зубы с желтыми фиксами. -
Тебе пожрать вынести? У вас же, коммуняк, голодуха. А я тебе сейчас колбаски нарежу. Любительской. На всю вашу голодрань.
И он мгновенно выхватил из голенища валенка финку. Выхватил и шагнул к Серёге Чалому. И чтобы пугнуть, финку выставил на вытянутой руке и пошевелил ей.
Годится такое пёрышко, чтоб на форшмак расписать?
Он не успел закончить свою строгую фразу, потому что Чалый чуть шагнул прямо на Колуна, резко перехватил кисть, потянул руку мимо себя, а сам неожиданно повернулся к нему спиной. Руку с ножом он подтянул к груди, чуть подвернул колуновскую кисть, вынул из кулака разжавшегося нож, а кисть довернул от себя вперед и здоровенный, чуть поменьше самого Чалого Колун,
плашмя рухнул в снег.
Сука, Чалый, ты мне руку сломал! Ответишь, падла!
Захотел бысломал. А пока просто больно чуток сделал. Лежи, не вставай и слушай.
Братаны! заорал Колун. Какого вы, мля, сморщились! Упокойте фраерков.
Первого, который рванул с крыльца к Чалому, Валечка, кандидат в мастера по боксу, сразу опустил на снег. Тот даже руку с финаком не успел поднять. Нокаут был глубокий. Минуты на три, не меньше. Когда четверо остальных осторожно, выная попутно финки из голенищ, стали спускаться с крыльца, Серёга Чалый распахнул тулуп, чем-то щелкнул и вторая половина ремня упала на снег, а двустволка ИЖ в правой руке Чалого уперлась прикладом в живот и двумя воронеными стволами уставилась в нападавших.
В кармане ещё двенадцать патронов. Двое лягут сразу, а перезаряжаю я быстро. Очень быстро, он перевел стволы в сторону Колуна:
Лицом ко мне! Быстро!
Колун, матерясь, перевернулся на спину и левой рукой бережно поддерживал болевшую правую.
-Сюда гляди, хорёк! Чалый достал из-за пазухи серый холщевый мешочек.
Узнаешь?
Блатной кивнул.
Тогда скажи своим, чтобы шли в дом. Мы с тобой сами потолкуем.
Колун ещё раз длинно выматерился и хрипло приказал мужикам, чтобы они забрали вырубленного Валечкой ухаря и шли в дом.
Короче, Чалый Серёга бросил Колуну мешочек. Доля Игорька теперь твоя доля. Можешь ей разделить с напарником по гастролям вашим. Или всю себе забери. Игорька больше не трогать, к себе не звать, к нам, на нашу сторону не приходить. На дело его не заманивать и никому его не сдавать. И помни. Если он даже сам случайно ногу себе подвернёт, отвечать будешь ты. И ещё. Про убийство агронома у нас слышал?
Ну и что? удивился Колун. Все слышали.
Так вот убийцу не нашли пока. Да толком и не искали ещё. Холода помешали. Но вот не сегодня-завтра следаки по-новой приедут. Хочешь, чтобы они к тебе заглянули?
Я всё словил, братан. Базару нет. Сука буду, если что сделаю не так, как ты просил.
-Ну, молодец! Умный же человек! Иди домой. Счастливо вам погулять.
***
Домой возвращались молча. Чалый разрядил двустволку, ремень пристегнул и финку, которую отобрал у блатного, швырнул далеко в сторону. Валечка Савостьянов насвистывал «чарльстон». Пластинка у него была с этим танцем. Он никак не мог научиться его танцевать. Но насвистывал точно. Как музыкант. Игорёк Артемьев подошел к Чалому и просто прижался к нему. Без слов.
А какие тут слова? И зачем слова? Тут дел полно. Забот о жизни хорошей.
Которую надо заработать. Через силу, усталость и боль душевную от своих и чужих потерь страшных. Но надо!
Потому, что без хорошей жизни и жить-то стыдно на свете белом
Глава десятая
***
Названия населенных пунктов, имена и фамилии действующих лиц изменены автором по этическим соображениям
***
Февраль шестьдесят девятого, похоронивший в убийственном холоде своём не только домашних и диких животных, птиц, рыбу в озёрах под двухметровым льдом, который нечем было пробурить, озимые в промёрзшей на метр земле, не справился только с людьми. Следовательно, не погубил он и надежд деревенского народа на то, что всё можно сделать снова так же, как было. Ничего не воскресишь, конечно, а вот занять у далёких соседей скот и птицу, мальков запустить, которых в кустанайском рыбсовхозе спецы сумели сохранить почти без потерь, вместо озимых вспахать засевы и заменить их весной на яровые! Ну, и пойдет снова дело. Злобы у мороза треклятого имелось в избытке. Вон сколько порушил всего. Но ума-то у него нет. Ум, он только у людей. На него и расчёт весь.
И вот как только сгинул в свой ад, откуда пришел, бесами выпущенный на волю сверхъестественный мороз, так и разъехались лучшие люди из угробленных хозяйств по миру. Добра искать. Мотались не только по окрестностям знакомым, но и в дальние края заносило их. Туда, где всегда милостивые к живому зимы и отзывчивые люди. Покупали, в долг брали, а некоторым вообще везло несказанно. Им, к купленному, ещё и дарили живность. Хоть и не по многу, но всё же в радость! Сельхозуправление областное пробило через ЦК казахстанский кредиты в Госбанке. Денег, правда, давали немного, причем всего на пять лет. Хорошо хоть без процентов. Так ЦК распорядился. Беда ведь была. Стихия. Какие уж тут проценты. Вернули бы хоть основное.
Скот и птицу возили из России, Белоруссии, с Украины и, казалось, вот-вот, да и вернутся прежние времена, когда всем хватало всего. Но не вышло так, как замышляли. Многие породы животных и птицы не прижились на целине. И корм не тот, и вода, да и климат в целом не устроил приезжих. Это люди приспосабливаются хоть к чему. А скот южный, да из средней полосы не сросся с природой целинной. И гуси, куры да утки тоже не все остались живыми. Не пристроились. И уже до весны шестьдесят девятого, до апреля, потому что март на целине севернойещё зима, чуть ли ни половина всего купленного скота и птицы отправились на тот свет. И с тех пор, как ни изворачивались животноводы, не получилось у них, как мечталось. Сколько лет потом прошло после ужаса той зимы, а так и не вернулось прошлое благополучие и достаток. И долги кредитные душили, а денег уже не оставалось ни у кого. Как, собственно, и надежд. Никогда больше при советской власти ни одному, за редкими исключениями, хозяйству животноводческому восстановиться не удалось. И стал обычный народ с тех пор есть мало мяса, пить мало молока, потому как всего этого и меньше стали продавать, и подорожало оно немного.
Накрылся коммунизм, заключил однажды за пьяным столом Толян Кавчук. Было это после третьего рейса «агентов по снабжению» на уральские земли. На пропитание корчагинцам они надёжно договорились и насчёт мяса, курицы, гусей и даже индюшатины. По поставкам молока, кефира, катыка прямо в Кустанае пробили хорошие договоры. Но радости не было.
Они истрепали нервы в поездках, поскольку таких бригад-просителей, соседей корчагинских, ближних и дальних, колесило по Уралу, восточной России. Украине и Белоруссии так много, что надо было ухитриться обогнать конкурентов, обхитрить и обдурить. В гостиницах разных городов, в буфетах на этажах, встречались целинники из разных сёл и делились новостями: кто, чего и сколько добыл.
Вы можете в Краснопутский район и не рыпаться, с тусклым взглядом сообщал соседям Игорёк Артемьев. Мы там четыре дня по колхозам катались. Жлобы там в основном. Не дали ничего. Самим, говорят, впритык хватает.
А куда ж ехать теперь? напрягали умы соседи, разворачивая на столах карту области. Попробуем тогда в Братский район. Там сорок совхозов с колхозами.
Эх, бляха! И мы туда ж мылились податься! с реалистичным разочарованием на лице горько произносил Олежка Николаев, демонстрируя Игорьку и конкурентам яркий пример артистизма и откровения. Свои ребята, будь они сейчас не в другом месте, а рядоми те бы купились на искренность Олежкину.
И соседи, естественно, ехали в Братский, а Артемьев Игорек с Николаевым на своем «ГАЗоне» быстренько проносились по Краснопутскому району, на который имели наводку от продавцов городских магазинов продовольственных и заключали там замечательные договоры, связывались по межгороду с Данилкиным, который по продиктованным счетам заранее оплачивал мясо, птицу, картошку и прочие нужные овощи. Так же отменно поработали и Чалый с Валечкой Савостьяновым, Кравчук с Лёхой Ивановым и одинокий, но удачливый «волк» Кирюха Мостовой.
Уже через неделю после возвращения охотников за продуктами домой товар пошел косяком. Только и успевали назначенные Данилкиным мужики распределять добро по складам и хранилищам.
По этому поводу, само-собой, организовывался «обмыв» удачного рейда. Пили в конторе, в домах добытчиков и на капотах машин за посёлком.
Повезло нам, мрачно говорил Чалый. Коммивояжерам хреновым.
А это ещё кто? удивлялся Игорёк. Не было больше никого. Сами всё прошибли.
Данилкин пил молча и думал о том, что эти договоры, конечно, неплохие, но не вечные. На следующий год ребятишкам всё придется по-новой искать. А его уже в совхозе не будет. И станет он направлять своих бывших подчиненных по собственным договоренностям. Обкомовским. Надежным.
До восьмидесятого года наша зона целинная не очухается. Не восстановит поголовье и мясное производство. И картошку с морковкой тоже не восстановят, грустно, но уверенно говорил Чалый Серёга. То есть, коммунизм подзадержится лет на пятнадцать. В лучшем случае.
А я чего говорил! не слишком сокрушаясь, вскрикивал уже прилично поддатый Толян Кравчук. Да не больно-то и надо. Коммунизм это маяк для идиотов. Надо просто жить по-человечески. Есть нормально, пить в меру, работать побольше, зарабатывать получше. А коммунизмом это назови или похренизмомчего поменяется? Надо просто жизнь проживать с пользой для себя и тех, кто рядом. Если везде так будетвот и никакого коммунизма не надо.
В похожих разговорах и посиделках увязли ребята дней на пять. Много это было для полного безделья или малоне задумывался никто. Дело сделали. Совхозных людей от голода спасли. Важнее этого события мог быть разве что только приезд в корчагинский на гастроли самого Аркадия Райкина. Вот кто мог бы окончательно и навсегда разогнать тоску, оставшуюся всё же у народа после стихийного бедствия, в котором пока и не понятно кто выиграл: люди или злые силы. Неизвестно за какие грехи, на невинный народ напавшие в самые приятные годы социализма.
***
В самом начале марта, когда ещё зима на целине, когда весной и не пахнет никак, народ рабочий каждый день собирается в кабинете директора Данилкина и рассуждает, прикидывает, высказывает опасения и предлагает что-нибудь дельное. Не весь, само-собой, совхоз втискивается в небольшой кабинет и орёт там, правду-матку кроет или успехи прошлые напоминает, чтобы повторить. Собирает директор Данилкин тех, от кого можно и мысль неплохую поиметь, кто получше соображает и кого основная масса трудовая уважает за хорошие мозги и умелые руки. Набирается таких не больше двадцати. Но и от них грохота на заседаниях столько, что после посиделок деловых у всех, кто потом вываливается на воздух, шары на лбу и красные лица. Эмоций у трудового населения, реально желающего совхозу своему добра и процветанияпримерно как у десятка тысяч болельщиков футбольных в тот момент, когда нападающий их любимой команды выходит один на один с вратарём. Вот вываливаются они все на улицу, закуривают и на кучки разбиваются. Состоят такие миниатюрные коалиции строго из единомышленников. Они на ходу продолжают обсуждать свои прогрессивные мысли и способы их внедрения в башку директорскую, идут домой к кому-то из них и продолжают деловую конференцию под самогон и лёгкий закусь.
Пятого марта покричали на все горячие темы. После чего утихомирились и уже в лирическом настроении обмозговали, как получше поздравить женщин восьмого марта, чтобы в этом году поздравление и празднование не напоминало все прошлогодние. Новизны всем хотелось и свежести. Женщины совхозные были почти все в почёте и потому присутствовал смысл отметить их существование солидно, достойно, красиво и радостно. Но в этот раз ничего нового никому в голову не вплыло. Цветы из города, подарки из серии бытовой электротехники, награждение грамотами и всякими вымпелами, ну и, конечно, большой стол с шампанским и тортами из того же Кустаная. Разочарованные отсутствием новизны лучшие люди хозяйства удалились для продолжения трудовых дискуссий.
Чалый, ты погодь пока. Не уходи. Подожди меня. Я на пару минут выскочу, И Данилкин выбежал из кабинета. Слышно было, как он позвал своего шофера Василия Степановича, который сидел всегда в холле первого этажа и постоянно читал книжки. Шофер поднялся, директор Данилкин пробубнил ему какое-то указание и вернулся, сел за стол.