Мы с Дороховымлучшие друзья, не раз друг другу жизнь спасали, объявил Юрий. Я его страшно люблю, и он менятоже.
Мартынов улыбался неопределенно, поглядывая выше головы Юрия, куда-то на крышу соседнего здания.
Кстати, если ты непременно хочешь говорить о разных слухах, сказал Юрий и неприятно захохотал, тут и про тебя кой-что рассказывают
Ты бы, Маешка, смеялся как нибудь попроще, что ли, прервал Мартынов, морщась.
Я смеюсь от всей души, а душа у меня сложная, сказал Юрий, ничуть не смутившись. Столько всего в ней умещается, самому иной раз жутко становится. Бывало, проснусь среди ночии ужасаюсь
А что про меня говорят? не удержался Мартынов.
Как вышло, что чеченцы прошли через твой участок?
Что значитпрошли через мой участок?
То и значит А нас из тех ружей потом едва не ухлопали.
Из каких ружей? Я тебя, Маешка, вообще перестал понимать.
Да брось ты! Юрий развязно махнул рукой. Все ты понимаешь! Прохлопал ушами, чеченец проскочили ружья уплыли прямо из телеги. Вкупе с пятью бочонками пороху. А потом в нас из того же самого оружияпаф! паф! Что тут непонятного? Я бы после такой дурацкой истории вышел в отставку
Ну так и выйди! сказал Мартынов.
Меня не пускают Да я и не о себе говорил сейчас, а о тебе.
Обо мне?
Да кто из нас чеченца пропустил, ты или я?
Ты, Лермонтов, или полный дурак, или удачно прикидываешься, с досадой сказал Мартынов. Пусти, я пойду.
Юрий отошел в сторону, несколько секунд смотрел в спину удаляющегося приятеля, а затем плюнул и выбросил все это из головы.
* * *
Поход в глубь Чечни продолжался: Галафеев не оставлял попытки истребить жилища и посевы восставших, Почти все чеченские аулы, жившие между Тереком и Сунжей, ушли за Сунжу. Нигде не было безопасности: союзные русским поселения и казачьи укрепления на Тереке подвергались непрерывным набегам.
Дороховский отряд стоял разбойничьим табором сбоку лагеря; войска были на марше и готовились к большой операции. Покидать укрепленный лагерь категорически запрещалось: кругом непрерывно бродили неприятели, готовые наброситься на любого, кто неосторожно удалится от своих.
Юрий жил не с отрядом, а отдельно, ближе к друзьямконногвардейцу Мишке Глебову и Левушке Пушкину. Мишка был человек отважный и вместе с тем на удивление спокойный; Левушканапротив, непрестанно оспаривал у Лермонтова звание самой шумливой обезьяны на всей Линии. Наблюдать за этой троицей составляло одно из главных вечерних удовольствий: Глебов ронял слово-два и с видимым равнодушием принимался курить, а оба соперника тотчас начинали острить напропалую и в конце концов падали в изнеможении, утомленные собственными выкриками и хохотом.
Наконец Юрия посетила гениальная идея.
Лично я отправляюсь на пикник, объявил он вечером, когда по всему лагерю загорались костры, а часовые сделались особенно нервными.
Глебов посмотрел на него, внимательно прищурившись, и тихонечко зевнул, на миг сделавшись совершенно похожим на аккуратного, гладенького котенка, который забрался на хозяйскую кровать с полным осознанием собственных прав.
Левушка от идеи пришел в восторг и забушевал.
Рассудительный Глебов сказал:
Надо только так выйти, чтобы часовые не видели иначе опять нам влетит.
«Нам»? переспросил Юрий.
В общем и целомда, сказал Глебов очень серьезно. И поднялся:Пойду похлопочу насчет закусок. Лев, соверши набег на запас бутылей. И позовем еще Паленачеловек храбрый и не болтливый, не выдаст.
Пален идею одобрил и внес свой вклад: у него нашлось шампанское. «Хранил на случай», объяснил он. Шампанское тотчас конфисковали и присовокупили к общей корзине.
Юрий суетился и бегал больше всех: избирал позицию, готовил часовых и, на случай внезапной атаки горцев, предусматривал пути к отступлению. «Я выставил казакасмотреть, не приближается ли враг, сообщил он друзьям. Будем в полной безопасности от внезапных нападений. Паленского денщика с собой не берем, он человек ненадежныйеще брякнет лишнее начальству».
Давясь от смеха, Левушка сказал:
Хороший ты человек, Лермонтов. Всегда найдешь, чем развлечь друзей. А то, в самом деле, в лагере невозможно стало существовать:
Куда ни сунешьсяо боже!
Везде какие-нибудь рожи.
Это, кстати, экспромт.
Ура Пушкин! заорал Юрий. Ну, ты готов? Где Глебов?
Я здесь. Михаил вынырнул из полумрака.
Денщики, немилосердно нагруженные провизией, шествовали следом.
Удивительнокак мы все это слопаем! задумчиво молвил Глебов, окидывая взглядом свой «обоз».
Лермонтов всегда готов пособить друзьям, сказал Лев. Особенно в таком деле.
У нас вся ночь впереди, проговорил Юрий. Полагаю, справимся. Все-таки мы русские офицеры, а не степные помещицы на покаянии.
Выбирались из лагеря скрытно. Уже совершенно стемнело, и сразу за чертой лагеря обступали совершенно новые впечатления: доносилось отвратительное завывание шакаловсловно несколько гигантских младенцев капризничали и ни за что не желали утешиться и замолчать; от тумана остро пахло водой и сырым камнем; если прислушаться, то можно было уловить журчание воды по скальному дну. В темноте кусты казались гораздо больше, чем были на самом деле. Там, где бежала маленькая речка, поднимался тонкий туманон безошибочно указывал на местонахождение воды. Ветер укладывал туманные полосы на склон. Дальше, на противоположной стороне долины, заметна была неподвижная фигура часового.
Вон он, показал Юрий.
Кто? Лев прищурился и вытянул шею.
Казак, пояснил Юрий. Я его нарочно выставил. Так что мы в полной безопасности.
Ты уже это говорил Между прочим, никто из нас и не опасается, заявил Лев.
За что люблю! проговорил Юрий с легкой насмешкой.
Костер разводили со всякими предосторожностями. Лермонтов бегал вокруг и, припадая к земле, проверялне видно ли огня, особенно со стороны лагеря. Наконец дым попал ему в нос, и Юрий ужасно раскашлялся.
Сядь, велел ему Глебов. Отдохни, в конце концов. Больно уж ты хлопотун сегодня.
Такова моя ролькомандира, сообщил Лермонтов.
Доволен ты своим отрядом? поинтересовался Пален.
Юрий пожал плечами:
Я с ними был только четыре дня в деле. Не знаю еще хорошенько, до какой они степени надежны. Будет еще случай раскусит..
Смотри только, чтобы сперва тебя не раскусили, сказал Пален.
Левушка добавил:
Пополам
Юрий надул губы:
Очень смешно.
Так и сиди, умоляюще проговорил Пален. Я буду тебя рисовать.
В таком виде? спросил, стараясь не шевелить губами, Лермонтов.
Тебе очень идет. Писаный красавец будешь. Особенно с этой щетиной на подбородке.
Это не щетина, а щегольская растительность. Дорохов меня так и называетстоличный фат. Самолично слышал.
Ну вот Дорохову потом и подаришь. С нежной надписью.
Юрий погрозил Палену кулаком, но Глебов как-то исключительно ловко всунул в гневную руку кусок ветчины. Жест закруглился, перестал быть сердитым, пальцы растерянно сжалисьи Юрий машинально сунул ветчину в рот.
Ну, покуда Лермонтов занят, можно и поговорить, сказал Глебов. Он растянулся удобнее на земле, взял хлеба и задумчиво уставился в звездные небеса.
Как тебя, Мишка, угораздило попасть в плен? спросил Левушка.
Я уже по всем петербургским гостиным это рассказывалнадоело протянул Глебов, жуя. Просто отъехал на несколько верст от нашего лагеря, и сдуру на санях: зима начиналась. Понесло зачем-то через холмы, поскольку так быстрее. А с холмов снег сдуло, сани сталитут-то арапы и налетели.
Какие еще арапы? уточнил Пален. Ему хотелось внести живость в глебовский рассказ.
Такие. Так бабушка Арсеньева говорит. Для нее все, что не бело и сердцу не мило, то все «арап».
Это правда, Лермонтов? Пален повернулся к Юрию.
Правда сказал Лермонтов, мысленно представляя себе среди звезд бабушку.
Елизавета Алексеевна не хотела, чтобы Юрий выходил в отставку. Не сейчас. Что за новость, в самом деле! Как этоон уйдет; а как же Владимиры, Станиславы? Как же красные ленточки на штатском сюртуке? И что за радость именоваться пехотным поручиком в отставкеможно подумать, неудачника Юрия Петровича Лермонтова в роду мало, другой понадобился! Конечно, насчет опасности боевых действий бабушка немало думала сама с собойно неведомым путем всегда знала: Юрочку отмолит, выпросит, незримыми руками Ангелов и Заступницы из любого боя вынесет Покуда Мишель жив-здоров, с Юрием тоже ничего не случится. В это Елизавета Алексеевна верила крепко.
Где-то далеко, под пышно рассыпанными звездами, хрупкий, как кукла, корнет Глебов негромко произносил какие-то слова, и являлись в темноте картины: налетающие горцы, дергающиеся по предательской черной земле сани, а после все исчезало под мешком, наброшенным на голову
Всегда с оружием ездил, а тут и прута в руке не оказалось, чтобы защититься, довершил он.
А сбежал-то ты как? Как сбежал? приставал Левушка.
За меня деньги назначили, так что через месяц попросту явились какие-то другие кунакии выкрали
Странно, что такая история имела успех у петербургских дам, заметил Юрий, не поднимая головы.
Ну, дамам я, возможно, немного по-другому излагал с подробностями
Посмеялись немного.
Левушка Пушкин предложил распить первую бутылку, и пока Пален зубами вытаскивал пробку, привязался к Юрию:
Ты, Маешка, штабной, а вы, штабные, убийственно прожорливы, так что есть план выпустить вас на чеченские поля, вместо саранчи, дабы вы произвели там опустошение.
Где ты слышал такой план? осведомился Юрий.
Казаки говорят
Правда, Лермонтов, вмешался Пален, для чего ты перешел в штаб?
Юрий сморщился:
Очень интересное занятиекомандовать взводом мушкетеров Данзас, конечно, командир хороший, душевный и сердечный, ты, Лев, его, должно быть, лучше моего знаешь
Лев, с набитым ртом, кивнул и принял важный вид.
А! Юрий махнул рукой и, уронив ее, стукнул кулаком по земле. Каждый день одно и то же. Пехотный взвод! Застрелите меня! Из мушкета!
Опять засмеялись.
Пален отложил альбом.
Покуда я вас тут для потомства запечатлеваю, вы все выпьете и сожрете Особенно которые штабные
А меня почему-то стал настораживать наш часовой, задумчиво произнес Левушка.
Лермонтов приподнялся, глянул в сторону дозорного казака.
А что с ним не так?
Какой-то у него тревожный вид.
Ну вот как ты, Лев, отсюда видишькакой у него вид? Стоит себе, чурбан чурбаном, есть-пить не просит. Обычный часовой, жертва судьбы. Налейте мне еще.
Часовой действительно приобрел подозрительную осанку: он чуть наклонился на сторону, вглядываясь в ночную тьму, и выставил руку с ружьем, как бы готовый выстрелить в любое мгновение. Так продержался он еще некоторое время, а затем повалился.
Глебов подскочил от неожиданности: катастрофа с казаком случилась у него на глазах.
Фу-ты, напугался! выдохнул он. И посмотрел на Юрия с комической укоризной.
А, попались! возликовал Юрий. Ну, кто еще испуган?
Он обвел взглядом своих товарищей. Один из денщиков выпучил глаза, другой поспешно зарылся лицом в корзинукак бы выискивая, что там еще затерялось на дне.
Пален засмеялся:
Итак, наш единственный часовой пал.
Упалсказать вернее, поправил Юрий. Каюсь. Плохо укрепил его, каналью.
Из чего состоял покойный? строго осведомился Лев Пушкин.
Докладываю вашему благородию, жалобным тоном откликнулся Юрий. Покойный состоял из двух скрещенных палок, одной старой бурки и одной старой шапки Погоди, я нарисую. Он заслуживает памяти человеческойотменный был храбрец. Пален, дай альбом.
Выхватив альбом, Юрий принялся быстро чертить: в свете костра явился на листе казак с преужасными усами и гигантской бородой; его маленькие глаза были с натугой вытаращены, рот в бороде открыт в форме буквы «О», точно у рыбы. Шапка нахлобучена на брови, плечи вздернуты.
Вот, приблизительно так скромно сказал Юрий, отодвигая альбом.
Отчего в ту ночь все казалось особенно смешным? Никогда, даже во времена «маркиза де Глупиньона», они так не смеялись
* * *
Неужто ничего глупее вы сочинить не сумели? тихо, с хорошо скрываемойи столь же хорошо ощутимойяростью, проговорил князь Васильчиков. Он обращался к Николаю Мартынову.
Тот слушал поначалу молча. Не столько даже слушал, сколько подбирал в уме подходящие выражения, чтобы «достойно ответить». Наконец вскинул голову.
Он знал, сказал Мартынов. Ему все было достоверно известно. И про ружья, и про то, что я находился на этом участке
Вы не должны были выходить в отставку, холодно резал Васильчиков. Своим поступком вы подтвердили все его подозрения, включая наихудшие.
У меня множество оснований было выйти в отставку! Мартынов очень постарался рассердиться, и это у него отчасти получилось. Моя семьямать, сестры во мне нуждаются. Обстоятельства требуют моего присутствия дома А для таких, как Лермонтов, у меня наготове версия шутовская. Этому он охотнее поверит и не станет докапываться до правды.
Васильчиков высоко задрал брови. Весь его вид говорил против «шутовских версий». Князь Александр Илларионович не любил шутов, вообщебыл серьезен и временами глубоко увлекался идеей составить схему общих государственных перемен для обновления и улучшения России в пользу славянской ее составляющей. Он даже начиналперечислял на бумаге несколько пунктов, но потом как-то все забрасывалось. Требовалось время, чтобы набраться опыта. Однако явные дураки раздражали Васильчикова всегда.
Один другого стоит, проговорил он. Какой еще шутовской вариант?
Лермонтову, если спросит, я скажу, что вышел в отставку потому, что мне мундир нашего полка не нравился, сказал Мартынов.
Васильчиков подумал немного.
Да, у Лермонтова это может и пойти, согласился он неожиданно. И глянул на Мартынова с одобрением: не ожидал от дурака подобной сообразительности!
Мартынов покраснел. Ему и приятно было одобрение князя, и чуть досадно: почему это Васильчиков так легко взял над ним верх?
Александр Илларионович сказал:
Но в любом случае Лермонтов должен погибнуть. Он сейчас на самых опасных участкахне может быть, чтобы его не зацепили чеченцы. А вот если этого не случится Тогда уж и не знаю, как нам быть.
«Нам»? Вы разве тоже принимаете участие?
Васильчиков вздохнул почти с сожалением:
Я должен проследить за тем, чтобы во время ревизии, производимой бароном Ганом, в комиссии коего я имею удовольствие состоять, не всплыли лишние обстоятельства. А Лермонтов мало что геройон болтун и может, сам не думая, наговорить ненужных вещей. Учитывая его шашни с Дороховым
Я думал, они враги, неуверенно проговорил Мартынов.
Решение об отставке он принял внезапно, ни с кем не посоветовавшись, и теперь ему казалось, что почва постепенно уходит у него из-под ног. Васильчиков определенно вил из него веревки. Предложение пропустить чеченцев с «отбитыми» у русских ружьями Мартынов получал от одного «серого человека», фамилию которого не знал. Ему обещали безопасность и продвижение по службе. Продвинули до майорачин был получен уже при отставке. Несколько раз такие дела сходили Мартынову с рук. Потом он наткнулся на Дорохова.
Руфин слыл человеком недалеким. Он не должен был догадаться. Лермонтов также не отличался большим умом. Князь Васильчиков все рассчитал по схеме, однако упустил важную вещь, которая в схему не укладывалась: и Руфин, и Юрий обладали звериной интуицией, совершенно животным чутьем на опасность. Не имея возможности что-то доказать или объяснить, они безошибочно поворачивались в ту сторону, где притаилась засада. Даже если эта засада была сделана безупречно. Даже если в том местесогласно всем теориям, картам и выкладкамникогда в жизни не могло быть никакой засады. Они попросту зналии все.
Васильчиков сказал Мартынову:
Оставайтесь пока на Кавказе. Съездите в Пятигорск, подлечитесь. Поухаживайте за какими-нибудь барышнями. Когда понадобится, я скажу вам, что делать.
У него была назначена вторая встречас Беляевым.
«Серый человек» ждал его, обложившись бумагами, очень озабоченный и занятой. Документы для комиссии были подготовлены. Обсуждалась возможная реорганизация края, для молодого Васильчиковаширочайшее поле деятельности, дабы изучить проблему и начать на практике разбираться в составлении схем и графиков. В дальнейшем Васильчиков хотел стать видным деятелем российской внутренней политики, реформатором. Беляев всячески ему в этом содействовал, объяснял и показывал.