Карабин достал из снега, а связку гранат не стал искатьне до них.
Офицеры подошли к убитым. Первым начал разговор Дальчевский, нарочито громко, чтобы в доме слышно было.
Товарищи! Еще двое убитых! Хорунжий! Хорунжий! орет Дальчевский в окно. Ной Васильевич! Или кто там? Ординарец!
Из дома никто не ответил. Кричи еще, сволочное отродье!
Где они могут быть?
Умелись за комитетчиками! По голосу узнал Мотовилова.
Какого черта, господа! ругнулся третий голос. Генерал, кажись. Не ломайте комедию. Картина налицо. Влипли офицеры. Вопиюще влипли!
Ной видел, как Мотовилов подтянулся по стене к окну, раздался звон стекла, и через некоторое время:
Никого, Мстислав Леопольдович! Смылись.
Какое смылись! зло ответил Дальчевский. Операцию провалили господа офицеры и сами погибли. Рыжая сволочь поднимет казаков.
Незнакомый голос сказал:
Вот к чему приводит непродуманность. Если бы господа офицеры не потащили комиссаршу в ограду, ничего бы подобного не случилось.
Они налетели на нее случайно, Кирилл Иннокентьевич, оправдывался голос Мотовилова. Она же опознала Голубкова.
Оставим, господа, сказал генерал. Надо что-то предпринять. Прежде всего офицеров предупредить. Рыжая сволочь среди казаков имеет авторитет, да еще матросов призовет на помощь.
Комиссар не вернулся из Центробалта, сообщил Мотовилов. А за матросами Конь Рыжий не пойдет. Казакам это не по ноздрям.
Жаль Голубкова, сказал полковник Дальчевский.
Что с ними делать? спросил генерал.
Пусть остаются, ответил Дальчевский. Мертвыене свидетели. Не все еще проиграно, тут темное дело, не сразу распутают. Если займется ЧК, что они могут выудить? Офицеры тащили девку насиловать, нарвались на хорунжего, бросили и потом вернулись, чтобы убрать свидетелясамого хорунжего. Ну, призову к порядку офицеров, чтоб впредь держали себя достойно и не охотились за красотками. Ивсе!
У Голубкова могут быть при себе документы, сказал генерал.
Мотовилов принялся обыскивать убитого, предупредив:
Смотрите в улицу, Сергей Васильевич. Одного не могу понять: кто их перестрелял? Не из окна же, понятно! Попали в засаду. А если это так, кто предупредил Рыжего? И кто был в засаде? Чухонин видел, как хорунжий заставлял окно досками. Иначе бы он не повел офицеров. Засада была где-то здесь.
Документов у Голубкова не былокарманы вывернуты, все встревожились.
Человек в бекеше отошел к углу дома, а Дальчевский, Мотовилов и генерал Новокрещинов подошли к палисаднику.
Отсюда стреляли! сказал Дальчевский. Видите? Лежал один. Рыжий послал ординарца в засаду.
Позвольте, Мстислав Леопольдович, возразил Мотовилов. А кто же убил Дарлай-Назарова на улице? Ординарец не успел бы. Был еще кто-то в ограде. Мне лично весьма подозрительно: почему на два дня задержался в Петрограде хорунжий? Не был же он в военке Смольного! А где? Один ли вернулся? Неизвестно. И почему не с пассажирским поездом? Вот в чем вопрос. Если бы он в семь вечера подъехал с пассажирским, как его поджидали Чухонин с Тереховым, далеко бы не ушел.
У Ноя аж в затылке жарко стало от этих слов Мотовилова. Вот оно как было разработано, а? Лежал бы теперь где-нибудь возле станции, если бы не опоздал к поезду в Петрограде. Везет ему, господи!
Казаки идут! крикнул человек в бекеше от угла дома.
Надо уходить, господа. Кирилл Иннокентьевич, побыстрее! Нас здесь не было.
Это голос Дальчевского
Ной Васильевич не знал, что и предпринять. А что он мог поделать? Ничего! Их здесь не было!.. Ловко умыслил, сволочное отродье! А где свидетели, что они были здесь? Он, хорунжий, прятался за заплотом. Сам себя выставишь на посмешище. А тут еще гранаты не отыскатьроет, роет снег, едва нашел. В кителе и без папахи пробрало холодом, да ничего, отогреется. С той стороны заплот как будто был ниже, или снег там утрамбован ветром, а с этой Ной увяз по пояс, никак не перепрыгнуть. Побежал в оградусобака на цепи взыграла: рвет во всю глотку, чтоб ей задохнуться. Еще незадачакалитка и ворота на замке. Вскочил на завалинку, и по ней через заплот в сторону палисадника.
V
Казаки, казакиодновойсковики енисейские.
Комитетчики тут же.
Санька сбегал в дом за бекешей и папахой хорунжего. Селестина пришла.
Из офицеровникого
Ной обсказал про недавнее событие. Благо, росту был чуток ниже колокольни, видел всех от угла дома. Про поездку в Петроградне зря съездил. Стрелковые полки не восстанут, хотя офицерье и расшатывает их, да вот самим солдатам не нужно восстание: со дня на день ждут, когда будет подписан мир с Германией, чтоб по домам разъехаться. И не пойдут на Смольный, определенно, потому как Советская власть дала им землю, а так и буржуев при большевиках пихнули.
Ежели мы двинемся на Петроград, гудел Ной, горячо будет. Которые полки шатаютсяпоплывут на нас со штыками наперевес, а тут еще красногвардейцывесь Петроград вздыбится. Это уж точно! Моряки Балтики шарахнут из орудий. Имеются таковые. Питерцы, как один, поголовно все подымутся на защиту Советов и революции. Думайте, казаки! Думайте, пока не поздно.
Сказал про плакаты, кто их рисует и кому выгодно раздавить полковой комитетсами с усами, морокуйте!..
Что произошло у домавидите. Есть ли среди убитых казак или солдат? Офицерье взъярилось, чтоб к восстанию шарахнуть полк через сумятицу в головах! Думайте, казаки, думайте! Своим умом живите. Один раз я вас призвал к побоищу с немцами, чтоб вырваться из клещей, и это был наш подвиг за Россию. Сегодня я вас призываю к миру, чтоб держались плечом к плечу, а не слушались баламутов от серой партии. Да и партии у них цельной нету. Есть которые зовут себя правыми, другие левыми, а посерединепустошь! Тут без подсказки ясно, куда они гнут. Но просчитаются благородия!
Казаки орали в сотню глоток, понося заговорщиков-офицеров. Дюжий подхорунжий Афанасий Мамалыгин, из Минусинского округа, вызвался охранять хорунжего Лебедя денно и нощно.
Я не царьчего меня охранять, отмахнулся Ной. Сами себя сберегите. А я в обиду себя не дам и на погибель никого не позову, пока жив-здоров.
Пришли люди из трибунала и уполномоченный ВЧК, назвавшийся Карповым. Попросили разойтись всех по казармам.
Неохотно, шумно казаки мало-помалу разбрелись. Остались комитетчикиСазонов, Павлов, Крыслов, Карнаухов и Ларионов. Селестина отозвала Ноя в сторону, спросила:
Почему вы ничего не сказали про офицеров, которые потом пришли и кричали в окно?
Ной тихо спросил:
Видела их?
Я? запнулась Селестина. Вы ж мне крикнули
То и оно, не видела! И я прятался за заплотом да слушал, про что они гутарили.
Сказать же надо!
Погодь, не поспешай в рай, Селестина Ивановна, не приспело еще. Живые покуда. Кто будет свидетелем, окромя меня, что офицеры были здесь и такой-то вели разговор? Нету свидетелей! Стал быть, навет. На кого сыграет? На их сторону. За руку не схваченыне воры. Вот эти, которых упокоили, схвачены. Да мертвые не дают показания!..
Но я должна сообщить о полковнике Дальчевском. Я его знаю. В девятьсот пятом году в Красноярске
Командовал сотней карателей, досказал Ной, оглядываясь на трибунальщиков. А свидетели где? А может, тот был Иван Иванович, а этотМстислав Леопольдович!
ЧК затребует документы из жандармских архивов.
Откуда?
Из Красноярска.
Господи прости! До Бога далеко, до Красноярска еще дальше. Время ли? Тут момент играет. Ни лишнего слова, ни шагу в кусты. Огонь только разгораетсятушить надо умеючи. Сами могем сгореть. Вот эти казаки, какие прибежали сюда, за мной пойдут. А другие? А два полка в Петрограде? Куда они шатнутся? Офицерье у них верховодит. Запала ждут. То и оно! А что произойдет в Пскове завтра? Известно мне или тебе? Иди с ординарцем, чаю попей. Я тут останусь с трибунальцами и комитетчиками. Тебя сейчас спрашивать не будут.
Ной даже и не заметил, как невзначай перешел в разговоре с Селестиной на «ты», чему и она, впрочем, не удивилась.
Трибунальцы выслушали показания Ноя и Саньки, осмотрели место недавней трагедии, трупы, засаду Саньки, вымеряли шагами расстояние от полисадника до окна и от ворот ограды до убитого Дарлай-Назарова, приказали убрать тела и пошли в дом.
Карпов закурил и поднес Ною портсигар:
Угощайтесь, Ной Васильевич.
Некурящий.
Из Минусинского уезда, слышал? Знаю ваши краяотбывал там ссылку. Вы меня не узнаете?
Ной быстро взглянул в лицо говорящего: коренастый, узколицый, с бородкойвроде не видывал.
Впервой вижу, извиняйте.
А я не забыл, как вы меня привязывали к бревнам салика перед Большим порогом. Забыли про Тоджу и Урянхай?
Господи помилуй! ахнул Ной. Земля-то, она круглая, выходит.
Выходит так. Но сейчас нам надо совместными усилиями удержать полк от восстания, а не салик с бревнами. Это немножко потруднее. На Дону восстали казаки, слышали?
А как в Брест-Литовске? спросил Ной.
Пока ничего определенного. Немцы затягивают переговоры.
Вызвали Дальчевского и Мотовилова. Как же они возмущались преступлением офицеров! Хорунжий молодец, что сумел скараулить преступников.
Подобных офицеров я лично пристрелил бы, как собак! яростно сказал Дальчевский и, обращаясь к Селестине Гриве, склонил голову: Виноват перед вами, товарищ комиссар артбригады!
Я теперь не комиссар, господин полковник, перебила Селестина Грива. Комиссаром назначен товарищ Карпов.
Лицо Дальчевского будто отвердело. Вот так сюрприз! Он, Дальчевский, впервые о том слышит. Как же люди Мотовилова не разведали?
Склонив голову перед Селестиной, Дальчевский еще раз принес свои извинения за то, что в его полку находились такие мерзавцы.
Мне стыдно, поверьте, стыдно!
Селестина покривила вспухшие губы, но смолчала. Наказ Ноя помнит. Ни слова лишнего. Она видела, как Ной уважительно разговаривал с Дальчевским и Мотовиловым, хотя карие глаза его будто дымились от сдерживаемой ярости.
Карпов и трибунальцы ушли вскоре после Дальчевского с Мотовиловым, и с ними Селестина Грива.
Комитетчики еще посидели у председателя, повздыхали, да Ной спровадил их, напомнив: завтрасуббота, 26 января!..
Остались вдвоем.
Ну пятница выдалась, будь она проклята! ругнулся Ной, пошатываясь. Коня и того можно уездить.
Суббота началась, не пятница, поправил Санька, дополнив: Двадцать шестое января!
Двадцать шестое?! вздрогнул Ной, словно Санька стеганул его плетью. Живо спать!
VI
Метель свистит, поет, сыплет снегом, январь щелкает зубами, целует в щеки до розовости, упаси бог, до белизны; хватает за нос, губы твердеют; матросу Ивану Свиридовунеугревно в суконном бушлате, в старых ботинках с подковками, маузер оттянул плечо. Вместе с ним на перроне матросы из отряда, охраняющего станцию Гатчина и доглядывающего за сводным Сибирским полком.
Поодаль от Свиридова, невдалеке от продовольственных складов, бывших помещений станции, засыпаемых снегом сверху и с боков, стоит Ной, в бекеше, под ремнями, при шашке, в белой папахе, а за его спинойконь под седлом.
Матросы под свист метели переговариваются:
Гляди, Иван, Конь Рыжий как вкопанный. Стоит и стоит. Чего он тут пришвартовался?
Как бы этот Конь, братишки, не дал нам сегодня копытами, бурчит Свиридов, пританцовывая на одном месте. Это же не казакичугунные якоря. Буза с ними. Тут может очень просто заваруха произойти. Я никак не мог разузнать, по какой причине на семь вечера назначен митинг. И хорунжий вихляет: казаки, говорит, думают круг собирать. Врет, Рыжий! В Луге бузят минометчики, в Пскове зашевелились эсеры, а в Суйде утром женский батальон станцию захватил, и ревкомовцев перестреляли, сволочи. Вот в чем штука!
Да мы же были там позавчера, сказал один из матросов.
Позавчеране сегодня. Та командирша батальона стервой оказалась. Под большевичку играла, гадина. И вот, пожалуйста, перещелкали ревком и станцию держат.
Да ведь матросский отряд прошел в Суйду! Или они там не разделались с бабами?
Все может быть.
Такого не бывает, комиссар!
Всякое бывает, братишки! Если бы наши разогнали их тамбыло бы сообщение. Кто на телефоне?
Сыровцев.
Идите узнавайте. Один кто-нибудь.
Надо звонить в Смольный!
Зачем? И так ясно. Приказ получен: подготовить полк к бою.
А что полковник?
Полковник кивает на комитет, а комитетчикина штаб. И вот собирают митинг. Так что нам, братишки, надо будет собраться в кулак.
Уложить Коня Рыжего до митингаи, порядок на вахте!
Не один Конь Рыжий в полку. Эсеров надо бы давно вывернуть под пятки. Я говорил Подвойскому: шатается полк, эсеры раскачивают. Вздул меня. Мы, говорит, послали тебя в полк проникать вглубь казачьей массы и разоблачать махинации эсеров. А у этих краснобаев правых и у меньшевиков платформа самая подходящая для казаков! Проникни!
Лбы!
Дубовые!
Чугунные!
Конь Рыжий, кажись, ждет поезда из Пскова, сказал матрос.
Комиссар поглядел на Ноя:
Похоже!
А если подкатят к Гатчине эшелоны с восставшими полками из Пскова и батальонами из Луг и Суйды? сказал длинный сутулый матрос в шапке с опущенными ушами. А нас тут сколько? Девятнадцать. В куски изрубят. И батарейцы не помогутопределенно!
Отдай швартовы и шпарь по шпалам, в Питер, ворчнул комиссар. Подождем. А на митингв бескозырках, для бодрости.
Без ушей останемся!
Вернулся матрос с телефона.
Связи с Суйдой нету.
Та-а-ак. Ясно. Я пойду в стрелковые батальоны, а ты, Рассохин, подымешь всех по боевой тревоге!
Ветер. Ветер с Финского залива. Злющий ветер Балтики. Снег перестал, и сразу взял свои градусы мороз. Четверть шестого, а темно; январь куцехвостый, не деньладонь с обрубленными пальцами.
VII
Хорунжий Лебедь не слышит, как матросы костерят его на все корки, догадывается. Пусть ругают, не суперечит тому, поглаживает генеральского жеребца по крупу. Со спины он бело-белый от снега, и грива белая, и седло, а под брюхом все еще рыжий, горячий орловский выродок; на зубах ядрено пощелкивает железный мундштук наборной уздечки.
Ной действительно ждал хоть какого-нибудь поезда из Пскова. Днем из Петрограда промчался эшелон с матросами и как в воду канул. А что, если за бывшим Георгиевским женским батальоном смерти поднялся в Пскове и весь корпус, как и намечал центр заговора? Тогда ждиподкатят! А поезда нет со стороны Пскова, связи нет!
«Экое, господи прости, беспокойное время!» кряхтит Ной Лебедь и вдруг слышит: ата-та-та-та! Ата-та-та-та! Ата-та-та-та!..
Горнист штаба взыграл!..
Ной поспешно достал часы, глянул: половина шестого вечера!.. Экое, а! Кто же это торопится к смерти?!
Смахнул перчаткой снег с кожаной подушки, ногу в стремя, метнулся в седло, поддал рыжему шенкелей и ускакал.
А вдали в морозной мглистой стыни:
Ата-т-та-та! Ата-т-та-та!
Ревет, ревет медная глотка горниста.
Поспешают казаки к штабу на митинг, поспешают, чубатые.
Штаб размещается в одноэтажном кирпичном доме невдалеке от казарм.
Те, что пришли, взламывают ограду, тащут доски всяк в свою сторону и разжигают костры.
В отсветах языкастого пламени тускло поблескивают стволы карабинов, эфесы шашек, папахи, а из ноздрей казаковпар летучий. Парят разнолампасникис бору да с сосенки, сбродные да сводные, из разных войск.
Председатель со своим комитетом обозревают митинг с высоты резного крыльца.
Сазонов, по обыкновению, постанывает:
Миром бы надо, миром, Ной Васильевич.
Хрен с редькой, миром! бурчит Крыслов, готовый хоть сейчас в седло. Теперь не комитету решать, а всему кругу.
Павлов туда же:
Известно, кругу!
У нас еще два стрелковых батальона, сдержанно напомнил комитетчикам Ной. Окромя того, не запамятуйте, артбригада рядышком. Вы говорите про мир, а на уме восстание держите. А подумали про то, как могут шарахнуть прямой наводкой с тех платформ? На платформах-то орудия, какие еще в прошлом году лупили красновцев. С кораблей снятые.
Не посмеют, сомневается Сазонов. Потому как Советы же. Как же из орудий?
А восстанье супротив кого сготавливают серые и офицерье с ними?
Против большевиков.
Ной оборвал разговор:
Ладно, тут не комитетнаши разговоры кончились. Перед митингом выступать будем.
Гляди, матросы прут!
Ной увидел цепочкою идущих матросов, рассекающих черным палашом серобекешное казачье месиво, подбодрилсясилу почувствовал.