Чо они в бескозырках? Мороз давит, а они все в бескозырках, недоумевает Сазонов, и в голосе слышится нарастающая тревога. Дело-то не шутейное! Как еще обернется! И вслух: Хоть бы эшелон какой подошел из Пскова.
Не жди эшелона, Михаил Власович. К разъезду в сторону Пскова выведены три платформы с орудиями.
Матросы в ботинках идут твердо. Маузеры по ляжкам, карабины за плечами, лица сумрачные, каменные челюсти стиснуты.
Восемнадцать, успел пересчитать Сазонов. А где же Бушлатная Революция?
При артбригаде, должно, буркнул Ной.
По всей площади костры, а тепла нету. Мороз, мороз!..
У всех матросов на рукавах красные повязки.
Из штаба вышли один за другим офицеры во главе с Дальчевским и двумя генераламиСахаровым и Новокрещиновым, и отошли кучкою на правую сторону крыльца. Ной зло оглянулся на них. Вот она, головка-то заговора! Дальчевский, Мотовилов, генералы, но не они будут кричать до хрипоты глоток, на то есть пара сотен оренбургских казаков и уральских богатых станичников. Ни к чему офицерам и генералам пачкаться, не мы, мол, заводилы, а вот сами казаки пресыщены ненавистью к новой власти, пусть они и решают, дескать, свою судьбу. Им, казакам, махать шашками и стрелять из карабинов.
Оглянувшись на офицеров и задержав взгляд на молчаливых чернобушлатниках с маузерами, Ной горестно подумал: вот тебе и ковчег, Ной Васильевич из рода Ермака Тимофеевича, разберись, сколь тут пар чистых и нечистых и как с ними поступить? Сбросить ли нечистых в геенну огненную или оставить в ковчеге и плыть в неизвестное будущее России? А какое оно будет, будущее? Того рассудить не мог. А ведь надо со всеми как-то ладить, удержать от бунта. Если вспыхнет восстание, то как бы весь ковчег вместе с председателем Ноем не пошел ко дну!
А снизу, из бекешной тьмы, горласто требуют:
Починай митинг, председатель!
Чего волынку тянете!
Ной заметил с высоты крыльца, как в отдалении, за кострами, обтекая площадь, цепью шли солдаты стрелковых батальонов с винтовками и штыки частоколом чернели за их спинами. А на возвышении, на трех пароконных упряжках саней, подъехали пулеметы. Молодец, комиссар!.. Фельдфебель Карнаухов и прапорщик Ларионов с комиссаром Свиридовым шли к крыльцу.
Ной подождал, покуда на крыльцо поднялись Свиридов с председателями батальонных комитетов.
По чьему приказу, комиссар, казаки окружены вооруженными солдатами и пулеметами? Что это значит?! спросил напряженным голосом Дальчевский.
А это значит, полковник, что Советскую власть опрокинуть и порубить в куски не так-то просто!
Казаки собрались на свой митинг, не унимался Дальчевский. И они имеют на это право.
Будет митинг, товарищ комполка, заверил Свиридов. Начинайте, товарищ председатель полкового комитета.
Ной набрал воздуху в грудь и гаркнул:
Тихо! Скажу так, казаки, шатаетесь вы, служивые, промеж двух столбовбелого и красного. И не знаете, на какой столб опереться. Но я скажу вам. На двух столбах есть еще перекладина! И ежли шарахнетесь к восстанию, то смотрите, как бы потом не болтаться на этой перекладине. Это я говорю на время завтрашнее. А по томудумайте, казаки! Каждый пущай всурьез помозгует, допреж того, как решить свою судьбу. Баламутов не слушайтесвоими мозгами ворочайте. Мы теперь как вроде в ковчеге плывем морем. И волны нас бьют, раскачивают, и ветры нас хлещут, а нам надо плыть, чтоб потом под ногами почувствовать не хлябь болотную, а земную твердь, и быть живыми! К тому призываю: быть живыми! Потому думайте, когда будете выступать с этого крыльца!
А снизу сильным голосом:
Не стращай, рыжий, первый будешь болтаться на той перекладине хвостом вниз, как ты есть конь!
В точку сказано!
Ной узнал голос:
Чего там орешь, Терехов? Вылазь сюда. Али боишься?
Эт-то я-то боюсь тебя?! Я т-тебе покажу, рыжий!
Клокоча ненавистью, Кондратий Терехов пробрался на крыльцо, зло глянул на Свиридова с матросами, повернулся лицом к митингу и загорланил:
Станичники! Братья-казаки! Нас окружили пулеметами и серой суконкой, а мы собрались на свой казачий круг! Это все Конь Рыжий, вот он, продажная шкура! Пущай ответит, таку его туда сюда!..
Без матерков! оборвал председатель. Со свиньями матерись!
Не затыкай мне рот! Не сегодня, так завтра вздернем на веревке тебя через ту перекладину, про которую орал сейчас.
На крыльцо взлетел черноусый Санька Круглов в бекеше и белой папахе. Без лишних слов трахнул Терехова в скулу и выкрикнул:
На кого, гад, припас веревку?! Кого вздернешь?!
Схватились за грудкиподкидывают друг друга. Комитетчики еле растащили.
Так будем митинговать и в дальнейшем иль, может, шашками почнем полосовать друг друга?! крикнул Ной.
Пьяных не пущать!
Под дыхало им, стервам!
Тиха-а! Кто еще слово берет?
Вылез казачишка из уральских. Так-то обрисовал гибель большевиков, что самого слеза прошибла. Так и ушел с крыльца-трибуны, сморкаясь в ладони.
Еще один поднялся, из оренбургских:
Казаки! Как можно терпеть Коня Рыжего в председателях? Али вот еще Бушлатную Революцию! По какой такой причине? Какие они нам сродственники? Али комиссару с матросами большевики поручили обрядить нас всех в черные бушлаты, привязать к якорям чугунным, опосля в море потопить, как обсказал Конь Рыжий, што мы будто в ковчеге плывем по морю. Врет Рыжий! Хоть он и хорунжий. Кто нас повенчал с большевиками и Бушлатной Революцией?! Конь Рыжий! Свергнуть его, как насквозь продажного, и отторгнуть от казачества!
Прааавильно! Давно пора! Свергнуть Пущай метется из православного казачьего войска! Доолооой!..
Шум, гвалт, рев. А три пулемета на саняхстволами к митингу. Казаки беспрестанно оглядываютсясила подперла!
К Ною подошел генерал Новокрещинов. Щеки оползнями, руки на перила.
Казаки! Братья! Святые мученики многострадальной России!.. Кто такие большевики? Самозванцы, узурпаторы власти, разбойники! Разве не пишут в свободных газетах про Ленина, что он обвиняется в шпионаже в пользу кайзеровской Германии? Ленин вернулся в Россию в апреле прошлого года. А кто его пропустил в Россию через Германию в то время, когда Германия находится в состоянии войны с Россией?! Кто его там пропустил? Значит, завербовали в шпионы.
К генералу подскочил комиссармаузер в руке:
За такую провокацию, генерал
Погодь, Иван Михеевич, встал между ними Ной. Не хватайся за горячее железо голыми руками. Дай остынуть. Пущай говорит. И к митингу: Тиха-а! Даю еще слово его превосходительству генералу Новокрещинову. Да будут ему еще погоны! Ежели вы подмогнете. Говори, превосходительство!
Новокрещинов сверкнул глазами, и на зубах будто дресву перетерло:
Хам, не офицер, истинно, хам! И повернулся к митингу. Братья-казаки! Видите теперь, каков комиссар?! Пулеметами окружили нас! Он всем готов глотку перервать, кто несет правду и истину о многострадальной России. Позор, позор! Душа вопиет, братья-казаки! Я говорю не как монархист, а как русский патриот и офицер российской армии. Завтра из Пскова подойдут восставшие полки и вся тридцать седьмая дивизия! Из Суйдырядом с вамиженский батальон и офицерская минометная батареяорлы России!.. Неужели вы, казаки, стали хуже женщин-патриоток?! И не сумеете постоять за свое отечество? Еще раз спрашиваю: кто ваш председатель? Изменник казачеству и родине! Пособник большевикам!
Еще раз выручил председателя Санька Круглов:
Утри губы, генерал! Кого изменщиком обзываешь? Полного георгиевского кавалера, который четыре года на позициях пластался, а ты во дворце отсиживался да баб чужих лапал?
Хо-хо-хо-хо! рвануло снизу.
Хамы! Хамы! Генерал отошел за спину полковника Дальчевского.
VIII
На крыльце как бы граница пролегла. Если стать лицом к митингусправа будут генералы с полковником и офицерами, и каждый из них незаметно зажал в руке, опущенной в карман шинели, немилостивое оружиекольт ли, браунинг, а по левую сторонумаузеры в дюжих лапах матросов тускло поблескивают.
Поутихли костры за казачьими спинаминекому подкинуть досок.
На крыльце, в сторонке за столом, штабной писарь в полушубке и перчатках при свете фонаря усердно пишет протокол.
Гудит, ревет митинг. Бросает Ноев ковчег из стороны в сторону в бушующую пучину. То один, то другой казак влезает на крыльцо, и все в одно горло: мы не с большевиками! Свергнуть Коня Рыжего!
С одной стороны полковой комитет подталкивает комиссар с матросами, с другойофицерье из кожи лезет.
Это же не сводный полк, а, извините за выражение, чистый бардак! Судьба решается, а ты, председатель, рот раззявил на побаски большевиков. Позор, позор! Головой ответишь за разложение полка, выкрикивает какой-то офицер.
А голова у хорунжего Лебедя всего-навсего одна-разъединственная
Даю слово комиссару! Тиха-а!
Комиссар помедлил и заорал:
Будем говорить прямо: с кем вы, казаки? С мировой революцией или контрой? Драться нам в лоб или лапа в лапу жить? Если дратьсядавайте! А скажите, какой интерес нам столкнуться лбами? За генерала этого? За чумного?! Слышали, как он назвал себя патриотом России, а как в натурехолуй буржуазии, холуй мировой контры? Куда зовет генерал? В ярмо! Чтоб на шею рабочего класса и крестьянства, а так и солдатам, матросам и казакам посадить жирную буржуазию, которая каждый день рожать будет новую буржуазию. А вы что, кормить их должны, чтоб плодились они на вашу шею?
Го-го-го-го!.. пронеслось по площади.
Генерал, а так и казаки-оренбуржцы призывали к восстанию. Ладно! Восстать, казаки, можно. А вот как потом встать?! Подумали?
Толпа настороженно приутихает.
Генерал сообщил, что восстали полки в Пскове. А где те полки? Почему увязли? Нету восставших полков!
Есть! заорал генерал.
Где представители полков?! потребовал комиссар.
Отвечай, хорунжий! подтолкнул генерал.
Что он сказал? Громче!
Требует, чтоб хорунжий сказал: восстали полки или нет. Пусть сообщит председатель, уступил место комиссар.
Нету восставших полков и не будетне ждите! ответил Ной, тревожно озирая однополчан. Скажу так, казаки: пущай беглый Керенский из своих сотрапезников войско собирает, чтоб идти на Петроград. А мы, сибирцы, оренбуржцы, семипалатинцы, Керенскому и беглым генералам не сотрапезники! А так и немцам не сотрапезники! Генерал пошто из кожи лезет? Власть свою потерять боится. Она им шибко сладкая при царе, власть-то, была. Смыслите? А кто такие в Петрограде, которые в Смольном? Да вот такие же, как эти матросы, от хрестьянства которые, из мастеровых. А чем они от нашего брата отличаются? Почитай что ничем! Дак скажите теперь: кого защищать надо? Буржуазию и свергнутых
Хлопнул выстрелпуля свистнула возле уха председателя, он резко откачнулся:
Поглядите там! Живо! Перелицованный офицер стреляет, должно! Уймите благородия!
Тащите его! Тащите! орали енисейские казаки, сплотившиеся возле крыльца плотной стеною.
На крыльцо, под факела, чтоб морду видеть!
Возня, шум, кого-то волокут, насовывают в спину, в почки, в селезенку, волокут, и как только схваченный офицербез папахи, лысоватый, в шинелюшкев сопровождении трех енисейских казаков поднялся на три приступки крыльца, полковник Дальчевский быстро выстрелил из браунинга в его лысую голову.
Не гоже так, товарищ комполка! рявкнул Ной. Мы бы узнали, из каких интересов поручик Хомутов выстрелил! Кто за его спиной?! Ну, отнесите его на крыльцо. Говори дале, комиссар.
Про женский батальон, товарищи! Это вернобатальон восстал в Суйде. Этот батальон действительно надеялся на восстание дивизии в Пскове, но не получилось так. Теперь у женского батальонабывшего керенского батальона смертидве дороги: одна в натуре к смерти, другая к вам, чтоб вы восстали, позор позором покрыли! Контра использовала удачный моментв Гатчине нет красногвардейских отрядов. Советская власть надеялась на вас, казаки. Надеялась. Но пусть не думает контра, что одним батальоном захватят Петроград и Смольный. Там их встретят, в Петрограде. И если вы потопаете за батальоном в Петроградне ждите речей, другая музыка взыграет сегодня! Подумайте, казаки! Да здравствует мировая революция! Да здравствует вождь мировой революции Ленин! Уррааа!..
Матросы гаркнули «ура», а у казаков будто языки отсохли.
Офицеры шипят, дуются за спиной хорунжего, а он гнет свое:
Кто за восстанье к верной погибелиотходи влево от моей правой руки! Живо! Живо!
Казаки ни туда ни сюда.
Ага, прикипели! Дак что же канитель разводите? А вот что: промеж нас набились офицеры да два генерала! Звали мы их в полк или не звали?
Не звали! К черту!
Верно! подхватил председатель. А теперь спрошу: долго еще будут мутить воду от серой партии? Звали мы серых или не звали? Не звали! Генерал стращал, что восстал бабий батальон и движется к нам. Поглядим ужо на батальонщиц под георгиевским знаменем. Из красных в белых перелицевались, а мы их, братцы, обратно в женское обличье разлицуем.
Енисейские казаки отозвались дружно:
В точку сказано!
Пощупаем ужо!
Почешем бабенок!
А теперь скажу, набирал силы Ной, чтоб не было смуты, разоружим серых и генералов с офицерами! Пущай метутся из полка.
Не без помощи матросов полковой комитет разоружил тут же на крыльце двух генералов и пятерых офицеров. Полковник Дальчевский объявил действия комитета во главе с комиссаром вопиющим безобразием, анархией, и что он об этом поставит в известность Военно-революционный комитет Совнаркома.
Ной ответил:
На фронте, господин полковник, ежели бы эсеры, а также и другие путаники заварили такую кашу, как сегодня, то комитет принял бы другие меры: расстрел на месте. Так мы и делали в прошлом году на позициях.
Дальчевский ничего не ответил, пронзительно сверкнул глазами, щека со шрамом передернулась, и молча удалился.
На крыльце остались с председателем начальник штаба Мотовилов и пятеро командиров. Ной тут же обратился к казакам:
Слушать, казаки и солдаты! Командирыв штаб! Каждому сготовиться к бою; команда пулеметчиковв штаб. Подготовить сани для пулеметов. Все может быть, восставшие подкатят к Гатчине ночью, чтоб перещелкать нас на мирных стойлах. А мира покуда нету!
Сотня казаков под командою члена комитета Крыслова двинулась на соседний разъезд, чтобы в случае чего предупредить о движении эшелонов с восставшими; матросы со взводами стрелковых батальонов готовились к неминуемому завтрашнему бою с мятежниками
IX
Тоска!..
Или век Ною одному вековать? Или век самому с собою мыкаться да аукаться?..
Женою ему стала Яремеева шашечка, куренемказенные казармы и чужие крыши; опороюкарабин фронтовой; думой полынноюпостелюшка-самостелюшка; кручиной неизбывноюканитель военная!..
Тоска. Тоска!..
Не исчерпать ее ведрами, как тину болотную; щемит она сердце и старит душу, и чувствует себя Ной не молодым казакомсогбенным старцем, которому не казачку обнимать, а самого себя впору от хвори спасать.
Тоска!
Сидит Ной на стуле в писарской комнате штаба, а в голове, как на водяной мельнице, вовсю жернова раскручиваютсяне муку́, а му́ку мелют и перемолоть не могут.
Тяжелый и сумрачный после яростного митинга, почувствовал он себя до того одиноким и отчужденным от людской жизни, как будто на свет родился в казачьей амуниции и отродясь у него не было ни семьи, ни красной скамьи, ни божницы с иконушками и лампадками, ни постов, ни разговений, ни праздников, ни буден!..
Который год не сеял, не жал, не молол, не веял: казенные харчи, хоть чертей полощи, все едино радости нет!..
Тоска!..
Обхватив головку эфеса шашки руками, склонившись щекою на собственные кулаки, смотрит он на грязный, затоптанный пол, но видит нечто невообразимо далекое, скребущее душеньку. Будто он не в штабе полка, а у себя дома, на огороде: желтеют широченные шляпы подсолнухов, кругом все цветет и благоухает, сестренки тут жеХаритиньюшка, Лизонька, Дунечка, одна другой меньше, какими он их запомнил в час безрадостного прощания, бегают по огороду, щебечут, как птицы, а издали между гряд идет навстречу Ною родимая матушка, вся в черном, печальном. Отчего она так вырядилась? Оплакивает ли сына Василия и всех сирот, заброшенных в дальние края на позиции, от которых давным-давно ни вестей, ни костей?
Она идет к Ною, а дойти не может. Он ее видит далеко и близко, и опятьдалеко и близко.
Так и минует жизньтелега проедет далеко и близко, но не рядом с тобою!..
Тоска!
Ему бы сынов и дочерей раститьпора давно! Землицу холить, как родную женушку, заботясь о хлебе насущном. Везет, везет по чужой воле тяжеленный воз, и не вырваться ему из этой упряжи!.. Не потому ли он за все свои двадцать восемь лет не изведал ни девичьей, ни случайной женской ласки.