Живой - Максим Чертанов 6 стр.


 Ну, не представляй. Вот сейчас давай попробуй. Не думай про нас минут пять, а мы посмотрим.

 Не думай о белой обезьяне,  процитировал Никич.  Кир, можешь не думать о двух белых обезьянах?

Они стояли прямо перед ним, плотные, убедительные, непрозрачныетолько потрогать нельзя,  и ухмылялись самодовольно.

 Значит, так,  сказал Кир.  Сейчас мы будем ставить эксперимент. Мы будем устанавливать максимальное расстояние, на которое вы можете отойти без ущерба.

 Да пока ты нас видишь, мы хоть на километр,  сказал Игорь.

 Ладно. Вот я попробую зайти в парадное, а вы оба тут стойте. Договорились?

 Ты надолго?  тревожно спросил Игорь.

 Нет, на минуту. Ну, считайте, что я поссать пошел. Вам же тоже хочется ссать?

 Уже нетсказал Игорь.  Давно уже нет.

 Счастливцы, блядь,  сказал Кир.  Хорошо быть кисою, хорошо собакою

 Завидуешь?  спросил Никич.

Кир устыдился. Он быстро зашел в ближайший подъезд. В этом доме жил когда-то его приятель со смешной фамилией Колбасин, они потом уехали из города, отца куда-то перевели.

Игорь дернулся было за ним, но остался на месте. Никич стоял спокойно.

На стенах в подъезде были все те же надписи, которые помнил Кир, но прибавились и новые: «ПРЕВЕД ЗЕДАНЧЕГ» и «ВОВА РУЛИТ». Раньше, помнится, было написано, что Вова сосет. Порадуемся за Вову. Он полез в карман за сигаретами и чертыхнулся: карманы в штатской одежде были все не на привычных местах. Во внутреннем кармане куртки лежало письмо Морозовой. Он забыл про это дурацкое письмо и не выбросил его сразу, как приехал, а потом вдруг подумал: вот я не выкинул по дороге письмо, и с матерью все в порядке, а если б выкинул, то мало ли что. И он продолжал таскать его при себе, переложив в другую одежду. Теперь он понимал, что это идиотизм. Самое время было от письма избавиться, спустить в мусоропровод. Но мусоропровод был весь забит какой-то вонючей дрянью. Ладно, потом. Он сосчитал до шестидесяти и вышел. Призраки стояли в тех же позах, разве что Никич прислонил пулемет к стене.

 Ну как, нормально?

 Ничего,  сказал Игорь.  Одиноко только.

 Ты смотри там,  сказал Никич.  Побыстрей кончай.

 Да он и вставить не успеет,  сказал Игорь.  Кир, ты сколько уже без бабы?

Кир был без бабы долго. В последний раз, сейчас я вам скажу, когда же это было-то.

Это было в сентябре прошлого года в Моздоке. Действительно, все вышло позорно быстро. Но он и не старался. В том и дело было, чтобы побыстрей.

 Мужики, ну договорились?  сказал Кир просительно.  Не будете кайф ломать?

 Да ты еще погоди, может, она и не даст тебе.

Никич опять укоризненно посмотрел на Игоря и покрутил рукавицей у виска.

 Нет, но могла она я не знаю меняются же люди?

 Игорь,  сказал Кир спокойно.  Ты же мне друг как бы, да? Но я, блядь, не посмотрю, что друг

 Я даже не посмотрю, что мертвый,  добавил Никич и хихикнул. Кир усмехнулся. Злоба прошла.

 Да ладно, Кир,  сказал Игорь.  Нормально все.

Он неощутимо хлопнул его по плечу. Или все-таки ощутимо? Кир уже привык, что руки Игоря и Никича проходят сквозь него, он не может ни потрогать их, ни врезать, если обидится. Но на этот раз он что-то почувствовал, что-то вроде ветра.

Прикосновение. Привычка, что ли? Или они с каждым днем обретают плоть?

 Мужики,  сказал он.  Вы как будто делаетесь реальней или мне кажется?

 Это ты  начал Игорь, но Никич посмотрел на него вовсе уж зверскими глазами.

 Это ты загнул,  закончил Игорь, потупившись.

 Ладно, иди еще детсад нам покажи,  сказал Никич.

 Ну, как, Сережа?  спросила мать с затаенной гордостью и вытерла распаренные руки о передник.

В центре стола красовался турецкий поднос, купленный Киром в универмаге на главной кораблинской площади. Стол ломился от яств, вспомнилась Киру фраза из сказки. Набор яств был предсказуемый, вечный, его и провожали с ним же. При виде соленых помидоров его чуть не вывернуло: он вспомнил начфина среди собственных заготовок, хлюпающего горлом, изумленно выкатившего зенки.

 Нормально,  ответил Никич за Кира.  Я вижу сальце

 Сальце к сальцу тянется,  беззлобно заметил Игорь.

 Класс,  сказал Кир.

 Ты куда ходил-то?  спросила толстая Семина.

Она была уже замужем, но не переменилась ничуть: те же губы сердечком, так же густо намазанные. Мазалась она вообще без меры. Кир когда-то научился целоваться именно благодаря Семиной, хотя не чувствовал к ней ровно ничего. Просто Семина была доступней, мало кому отказывала. Говорили, конечно, что она в Кира влюблена, но мало ли. Семина в кого только не была влюблена, а замуж вышла за Тимофея Ракитина и фамилию взяла его. Ракитин был из второй школы, занимался спортом, тягал штангу, был чемпионом области, полным тупарем. Когда Кир стал ходить с Таней, он про Семину забыл начисто. Таня пришла в их класс только в десятом, тут сразу и началось. Многие хотели гулять с Таней, но гулял с ней Кир, два года гулял.

 Я так, школу смотрел нашу.

 Ты чего, Сереж?  спросила Семина с внезапным ужасом.

 Ну, а чего? Пошел человек школу посмотреть, что такого-то?

 Да ее же снесли,  пролепетала Семина.  Вы что, Клавдия Васильевна, не сказали ему?

Она перевела округлившиеся глаза на мать Кира и захлопала дурацкими накрашенными ресницами.

 Ее ж еще год назад снесли, Кир. После того, как начали школы загораться, ты чего, там не слышал, что ли? Ее признали аварийной, и все. Там теперь гимназия будет, тоже номер четыре.

 Ну вот,  сказал Кир, стараясь улыбнуться.  Я и смотрел.

 Да там же сейчас там огорожено сейчас!

 Семина,  сказал Кир.  Я же тебе русским языком говорю: я смотреть ходил. Не в школу, а посмотреть, как там школа. Ну и увидел, что огорожено. Погулял вокруги домой.

 Нина Васильевна доску из кабинета к себе взяла. На память.

Ниной Васильевной звали директрису, математичку. Она Кира не любила с первого класса, говорилазвереныш растет, убить может. Как в воду глядела.

 Ну ладно,  сказал Кир.  Я покурю.

 Хватит курить-то!  прикрикнула мать.  Обкурился весь!

 Ничего, для аппетита,  отмахнулся Кир.  Не видела ты обкуренных!

Он вышел. Игорь с Никичем еще понюхали воздух и последовали за ним.

 Блядь, мужики,  сказал Кир. Руки его тряслись, он еле прикурил.  Что за хуйня?

 Нормально,  пожал плечами Игорь.

 Чего нормально? Чего нормально?! Это я что, совсем охуел, да? Я вас вижуи то уже пиздец, а если теперь вообще начну видеть все так?

 Кактак?  полюбопытствовал Никич.

 Так! То, чего нету!

 Ну, не так плохо,  сказал Игорь.  Подумаешь. Это бывает, Кир. Ну, стресс, хуе-мое

 Ты же давно тут не был,  с напором сказал Никич.  Ну и психуешь. И видишь, как было

 А если б я туда зашел?  спросил Кир.  Если б я туда вошел и там остался?!

 Не ори.  Игорь дернул его за рукав; Кир почти ничего не почувствовално опять почти. Казалось, что-то такое пролетело мимо рукикак птица крылом задела.

 Чегоне ори?

 Мать услышит, запсихует.

 А я вообще ничего уже не понимаю!  сказал Кир и плюнул.  Вообще ничего! Что я, пьян, что ли, с одной стопки, если мне все мерещится, чего нет?!

 Кир, ну бывает же так,  успокоительно заговорил Никич.  Видишь то, что помнишь. Ты помнишь, что тут была школа, а ее нет. Я тоже в первые дни

Он осекся.

Кир внимательно посмотрел на него.

 Что «тоже»?

 Ну привыкал с трудом.

 Но ты же, прости меня, Никич, ты же

Он не мог подобрать слово.

 Ну да,  спокойно сказал Никич.  Зажмурился. Но знаешь, Кир, домой вернутьсяэто тоже стресс. Особенно если раненый. Может, это как-то нога виновата

Кир на всякий случай ущипнул себя. Призраки не исчезали. Собственная рука была живой, реальной, осязаемойболь, правда, показалась уже не такой сильной, как тогда, в автобусе. Привык, столько нащипавшись-то. Живого места на руке не осталось.

 Ты иди, Кир,  мирно сказал Игорь.  Иди, мы тут постоим, воздухом подышим.

 А вам без меня нормально?

 Ну, когда ты домаконечно, нормально,  сказал Никич.  Ты же рядом. Иди давай, а то, я чувствую, исщипался весь. Прости, что мы за тобой шляемся. Это же не мы придумали.

 А кто?  резко повернулся к нему Кир.

 Это у нас какой день?  спросил Игорь, когда они остались вдвоем.

 Четвертый,  сказал Никич.

 Бля, долго еще. Он начал всасывать.

 Ни хуя он не всасывает. Вот когда начнет, тогда и надо

 Что надо?

 Не знаю. Нам легче было. Все-таки вместе.

 Я уже думаюможет, зря?  сказал Игорь.  Может, так ему тяжелее?

 Ага,  сказал Никич.  А надо было, чтобы он один тут валандался.

 Мать жалко,  сказал Игорь.

 Мне, думаешь, не жалко?

 Бедно они живут. Мы и то лучше жили.

 А богатые, ты знаешь, в Чечню не вербовались,  сказал Никич зло.  И в армию не ходили. В армию ходили бедные, вот как этот. Чтоб воевалось лучше.

 Не говори, блядь,  сказал Игорь.  Я как подумаюдвадцать один год парню. Я хуею, дорогая редакция. Двадцать один годи все

 Да погоди ты, почемувсе? Может, все совсем иначе будет. Может, у него все в шоколаде.

 Да? С чего, интересно?

 А это мы знать не можем,  сказал Никич.  Будущего никто не знает. Я вот, например, за что тут с тобой ошиваюсь?

 А зачем ты тогда во двор гранату кинул? Это тихий двор был.

 Если б я не кинул,  после паузы сказал Никич,  может, ты бы так и не узнал, что он тихий. Ты бы мог уже тогда ласты склеить.

 Ага,  сказал Игорь.  Месяц раньше, месяц позже. Невъебенная разница.

 Невъебенная!  с вызовом сказал Никич.  Мне бы сейчас хоть денек по-человечески

 Да, это верно,  вздохнул Игорь.

 Вот и скажи спасибо,  заметил Никич.

Он, кстати, и теперь не знал, был там кто-нибудь во дворе или нет. Врут, что там получаешь ответы на все вопросы. Там иногда забываешь и те ответы, которые знал. Просто большинство вопросов теряет значение, а это совсем другое дело. Вообще, надо заметить, там довольно немилосердно. Солдату легче в том смысле, что от него и тут почти ничего не зависит, так что он привыкает к внезапным переброскам и к тому, что за него все время решает кто-то другой. Правда, и тут и там рано или поздно наступает момент, где надо что-то решать самому. Здесь это чаще всего кончается переходом тудав случае, если решение правильное или красивое. Тамтоже, наверное, переходом куда-то. Но у Игоря с Никичем пока не было случая это проверить.

Кир жевал, не чувствуя вкуса. Мать очень старалась, это чувствовалось, а вкус был какой-то картонный. Не надо, ох, не надо было убивать начфина. Начфин отнял у него всякую радость от возвращения, и вкус жизни, и чувство, что все теперь будет хорошо. Ногу потерял, человека, хоть и гадского, ни за что шашкой проткнул,  нет, определенно ему перестало везти на войне. Хорошо, что он дома.

Игорь с Никичем ходили вокруг стола и нюхали то из одной, то из другой тарелки. Что-то с ними происходилото ли они, нанюхавшись, становились телесней, то ли гости пьянели, но некоторые уже на них оборачивались, растерянно изучали пустоту за спиной, хватались за уши или волосы, когда Игорь с Никичем задевали их. Призраки этого не замечали. После выпитого они совсем обнаглели и пересказывали Киру все разговоры за столом.

Кир слушал вполуха. Он смотрел на Таню. Таня не села рядом с ним, и он не знал, как это понимать. Впрочем, она вообще не любила садиться на соседний стул в общих застольях. «Как свадьба получается»,  говорила она, улыбаясь виноватой улыбкой, которую Кир не любил. Виноватая-то виноватая, но было в ней сознание правоты. То есть для тебя-то я повинюсь, чтоб тебе легче, но ты пойми, сейчас нельзя. Такое же выражение у нее бывало, когда она не давала. Извини, не хочу. А что я, машина, чтобы вот так сразу, по первому требованию? Иногда она не давала в самый неожиданный момент. Весь вечер гуляли, все нормально. Пришли к ней. И дома никого. И не дает. Виноватая улыбка. Перед армией, в последнюю ночь, так же улыбаясь, сказала: нет. А почему? А потому что вот вернешься, и тогда все будет. Это чтоб наверняка вернулся. Он страшно обиделся тогда: последняя ночь! Но она, значит, как знала. И может, если б все было, то он бы сейчас валялся в том снегу и вернулся бы уже призраком, как эти. А такона его все два с половиной года хранила, только напоследок немножко не уберегла. Так на одну двадцатую примерно. Когда Кир на нее глядел, он понимал, что ногафигня.

Таня не изменилась совершенно, и если она будет с ним, то везде прорвемся. Хорошая, красивая Таня. И дело не в том, что красивая, а в том, что не отсюда. Таня такая, что ни за что не будет драться, никакие блага не станет выгрызать, будет спокойно ждать, пока принесут на блюдечке. И что самое смешное, принесут. Таким всегда приносят. Еще когда она только вошла в класс, было ясно, что вошел человек взрослый, все про себя знающий. Кир никогда у нее ничего не спрашивал про то, кто был первый да когда началось: у них в классе многие в четырнадцать начали, сам он только из какой-то инстинктивной брезгливости терпел до пятнадцати. Но Таня явно все знала, да и какая разницакто и когда первый. Бывают такие, что с рождения все знают. Таня была девушка сильная, в ней не было всей этой гнили, теснившейся вокруг. Стержень был. Он когда с ней был, то себя уважал. Мы ведь любим тех, с кем сами себе нравимся. С ней он нравился себе. Не Семина, с которой любой может. Таняона Удивительно, насколько не меняются такие бабы. Он замечал иногдавот ей сорок, а выглядит лучше двадцатилетней; у них в Кораблине таких мало было, конечно. Но в Рязани он видел. С Таней годы тоже ничего не делали. Хотя какие годыдвадцать один Не дело, чтобы такая сидела в палатке. Мы сделаем так, что она в палатке сидеть не будет. Она у нас будет так сидеть и так ходить, что вы все, бляди, обзавидуетесь, вы все поймете тут, в своем Кораблине, кто у нас тут живет. Странно, в Моздоке он от водки злился, а здесь добрел.

О черт, письмо, письмо Морозовой. Вспомнил про Моздоквсе настроение испортилось. Но Таня, Таня К себе поведет или останется? В палатку не пойду. Не буду в палатке. Пусть остается здесь.

Они ничего друг другу не успели сказать. Мент действительно ее предупредил, она позвонила, мать сказалаприходи. Вот, пришла. Принесла ликер какой-то иностранный. Наверное, из палатки. Свитера этого он на ней не видел, новый свитер. Ну а что такого, что ей, три года старье носить? Не будет такая баба старье носить. Таня, золотая голова.

 Ну?  спросил он Игоря, понимая, что вопрос жестокий, а что делать? Что, только о плохом говорить?  Как тебе?

 Ничего, вкусно.

 Я не про то, Игорь. Я про Таньку.

 Рыжую?

 Сам ты рыжий, блядь. Золотая.

 Ну клевая телка, конечно. Молодец, Кир.

 Как думаешь, срастется все?

 Ну почем я знаю, Кир. Ты ж с ней был, не я.

 Ну, может, интуиция какая особенная. Просекаешь чего-то, чего люди не видят.

 Нет. Это ты брось.

 Ты с кем разговариваешь?  спросил мент, сидевший справа и порядочно уже набравшийся.

 Да глюк у тебя,  сказал Кир.

 А А ты скажи, Серега, вот ты людей убивал?

 Нет, блядь, он исключительно только пальцем в жопе ковырялся,  издевательски сказал Никич.

Мент пристально посмотрел на него, встряхнул головой и снова обратился к Киру.

 А я убивал.  сказал он.  Бля буду, убивал.

 Ага,  сказал Никич,  ногами в дежурке. Я твой пиздец, понял? Я совесть твоя! Я самое ужасное привидение!

 Слушай, кончай,  засмеялся Кир.

 Бля буду!  повторил мент.  Точняк. Я ж зону охранял. На меня попер один. В побег шел. Потом выяснилосьматерый уголовник. Ма-те-рый!  Это слово ему очень нравилось.  Он бежал он знаешь, сколько раз до этого бежал? Это у него был третий побег, не то четвертый! Вру! Вру! Пятый!

 Шешнадцатый,  сказал Никич.  И все в него стреляли, и все попадали. Тоже наш брат призрак был, нет?

 Ух, ух, я малютка привидение!  заухал и Игорь.

 Ну харэ!  взмолился Кир, корчась от смеха.

 Чего ты ржешь? Ты не веришь?!  обиделся мент.  Бля буду!

 Да ты уже,  сказал Никич.

 Я стреляю,  продолжал мент,  а кишки кишки синие!

 У тебя, что ль?  продолжал издеваться Никич.  Это бывает. От страха кишки наружу, блядь. Высрал кишки. И они синие.

Кир корчился, но ржать в голос себе не позволял. Хули, мент. Может обидеться. Начнет палить. Перестреляет тут всех до синих кишок. Кроме того, надо иметь в виду начфина.

Назад Дальше