Да ладно, иди, сказал Никич. Чего вы там делать будете, там тесно
Мы найдем, сказал Кир. Только чтобы без вас, ладно?
Давай, давай. Игорь неосязаемо подтолкнул его к палатке.
Кто такой Вовка-то? спросил Никич.
Брат двоюродный, соврал Кир.
Внутри действительно было тесно.
И душно, несмотря на ночь. Лето было жаркое, с частыми сухими грозами.
Кир уселся на ящик, Таня села к нему на колени и стала гладить по голове. Он всегда об этом мечтал, все три годачтобы она просто стала гладить его по голове, ничего не говоря. Таня, спросил Кир, кто такой Вовка?
Дурак ты, сказала Таня.
Это факт. А все-таки кто такой Вовка?
Да он помогает мне тут.
Понятно.
Ничего тебе не понятно.
Почему. Все понятно.
Он, если меня кто обидит в асфальт закатает.
Ну, правильно.
А если бы не он, меня бы тут все обижали.
Понятно.
Ничего тебе не понятно, повторила она. Тебя три года не было.
Встань на минутку.
Она встала, он принялся поправлять несчастный протез.
Ой, прости. Я и забыла.
Ничего, натирает только
В дверь бешено застучали.
Сейчас! с досадой крикнула Таня. Идиоты, подумал Кир. Впрочем, если стук слышен и Танеэто наверняка не они. Значит, Вовка. Тогда все хуже. Правда, в тесном пространстве палатки ему было проще, тут преимущество за ним
Тань, скорей! заорал хриплый голос. трубы горят!
Трубы у него горят Она оправила платье и открыла дверь. Чего тебе?
А чего есть?
«Топаз».
Давай. Тань, а может, компанию составишь?
Ну тебя!
Ну Та-а-ань!
Иди давай, негромко сказал Кир.
Понял, ответили снаружи. В следующую секунду Таня вскочила в палатку, захлопнула за собой дверь:
Ну козлы
Она уселась у ног Кира, прямо на пол.
Слушай, Сереж Ведь можно хороший протез, а?
У меня хороший. По лицензии.
Ой, знаю я эти лицензии Давай хороший, а? Деньги есть.
У меня тоже.
Ой, правда, чего это я Ты же там штуку в день получал, да?
Вот это его царапнуло. Про штуку она сказала с уважением. И даже если уважение относилось к нему, а не к штукевсе равно плохо. Нельзя уважать человека за то, что он на войне получает штуку. За войнуможно, за штукунельзя. Впрочем, если бы он не был на войне, тоже бы сейчас, небось, все мерил в штуках. Поэтому он и остался на войне, но никому нельзя было это объяснить.
Таня вернулась к нему на колени и поцеловала в нос, потом в губы, потом снова погладила по голове.
Ничего ты не понимаешь, снова сказала она.
Я пойду, Тань.
Куда?
Домой.
Да посиди! Надо же поговорить, в конце концов!
Я с матерью еще толком не говорил.
А, вздохнула она. Ну, тогда иди.
Это его еще больше обидело. Он думал, она будет его удерживать.
Сереж!
Что? обернулся он с надеждой, которую не сумел спрятать.
Ты думаешь, я из-за ноги?
Да ладно, Тань.
Ты думаешь, у нас все, да?
Да это не я думаю, Тань. Это ты сама думаешь.
Нет, ты что! Кир, если б ты не ушел или если б хоть вовремя пришел Кир, я бы никогда, ни на кого
С чего это она называет меня Киром, подумал Кир, никогда ведь этого не было. Это наше, ротное. Почему Кир?
Почему Кир? спросил он. Меня в роте так звали.
Ну, наверное, ты писал или услышала где-то Не обижайся, Сереж. Тебе не нравится?
Не привык просто. Ладно, я завтра зайду.
Ну давай.
Он спрыгнул на землю. Игорь с Никичем так и стояли около кустов. Эти не предадут, не бросят не могут Вот и все, на кого я могу положиться. Тоска, блядь. Вилы.
Таня высунулась из палатки.
Пока, мальчики! крикнула она.
Кир, Никич и Игорь переглянулись в крайнем изумлении.
Допилась, сказал Никич.
Ничего ты не понял, повторила она и захлопнула дверь.
Ну ладно, сказал Игорь. А с другой стороны, ты проститутку тогда драл? Драл. Со всеми? Со всеми. А чего теперь хочешь?
Ничего не хочу, сказал Кир. Спать хочу.
Нет, рано, не согласился Никич. Пошли бы, погуляли А, Кир?
Домой надо, отрезал Кир. Спать будете у меня.
А где? Там такой пенал вообще Одна кровать
Под ней и будете. Он не выдержал и улыбнулся.
Мать спала перед телевизором, по которому показывали дурацкую ночную тягомотинутолько что закончилось какое-то кино, и теперь его обсуждали два киноведа. Кир никогда не понимал, зачем нужны эти люди: и без кино-то можно обойтись, особенно если оно наше, нудное, про плохую жизнь, которой режиссер вдобавок не знает, а уж без киноведов подавно. Чем тратить бабки на этих людей, можно было их отдать кому угодно, той же Кировой матери, которая все так и горбатилась в своем детсаду, а ей, между прочим, сорок пять, и детей этих она видеть уже не может. Киноведы были толстые, толще Никича.
В современном петербургском кино, долдонил один, установился, если вы заметили, такой стиль такие бесконечные проходы-проезды под музыку отечественных рок-групп, и в центре фильманепременно герой-одиночка: брат, одна из сестер, потом Иван из фильма «Война», и все это выдержано в единой стилистике, растиражированной целой, так сказать, ротой эпигонов Герой возвращается с войны, якобы пережив на ней тяжелый шок, и начинает внедряться в гражданскую жизнь или возвращается на войну, потому что умеет только убивать
Самое печальное, завел другой, откровенно пидорского вида, что все эти мальчики, слово «мальчики» он произнес с особым смаком, совершенно пустые внутри. Они как бы мертвые, они пережили что-то, что начисто их выжгло, причем никогда не уточняетсячто именно. Тем самым постановщик значительно облегчает себе задачу, поскольку изображать внутренний мир героя как бы уже и необязательно Можно сказать, что главным героем всех этих фильмов является мертвый, мертвец, почему, собственно, все они и выдержаны в стилистике одноименной картины Джармуша Все эти затемнения, эта тягучая музыка, психоделические мотивы, странствия, открытые финалы Для изображения таких героев идеально подходят новые главные персонажи российского кинобратья Чадовы, с их каким-то прямо катастрофическим неумением сыграть живого человека
Сам ты мертвец, блядь, сказал Никич.
Живого мертвеца не видел, а говорит, добавил Игорь.
Мать проснулась.
Ой, господи, сказала она. Сереж! Ты здесь?
Здесь, мам.
Ой, что-то мне все такой ужас снился Я все время теперь засыпаю, совсем старая стала.
Да ладно. Я тоже перед телеком часто спал. И в армии на программе «Время» засыпал все время.
А вам показывали?
Ты что. Обязательное мероприятие. Хоть на гражданскую жизнь посмотреть, на девушек
А снилось мне, что какие-то незнакомые люди с тобой приехали, сказала мать.
Материнское сердцевещун, сказал Никич.
Я когда дома был, матери тоже снился, сказал Игорь.
А я не снился. сказал Никич. У моей бессонница. А когда с таблетками засыпает, то тут уж без снов.
Без снов не бывает, сказал Игорь. Это она просто не помнит.
Мам, я спать пойду, сказал Кир. Завтра побуди меня пораньше. Я к ребятам схожу, поговорю насчет работы. А потом мне в Москву надо съездить, к Славке.
К какому еще Славке?! Ты дня дома не пробыл!
Мам, человек меня десять километров на себе тащил! Должен я поблагодарить его, нет?
Шесть, уточнил Игорь.
Ладно, семь, поправил Никич.
И стопочку налей мне, пожалуйста, попросил Кир. На сон грядущий.
Сережа! Ты сопьешься! грозно сказала мать.
Ага. От стопки и сопьюсь. Мам, а утку они всю доели?
Я оставила, гордо сказала мать. Крылья оставила. Будешь крылья?
Ложилась бы, а? Я сам.
От стопки или не от стопки, а заснул он резко, как провалился, едва присел на свою кровать и снял протез, заснул прямо с этой стопкой в руке. Не успели толком и попиздеть. Он не почувствовал, как Игорь с Никичем, матерясь на чем свет, вынимали из его рук хрустальную стопку. Это удалось им с большими трудамине потому, что он так крепко держал ее, а потому, что в их руках она держаться ну никак не хотела, но все ж они как-то управились. И снов никаких он не видел. Не видел, как мать вошла, как стояла над ним, разглядывая, как укрывала одеялом.
На жетон смотрит, сказал Игорь.
Чего?
Они с Никичем лежали на полу, под окошком. Пулемет взгромоздили на подоконник. Там же стояли три стопочкиодна пустая, а две полные, с ломтями хлеба поверху. Игорь с Никичем пытались их нюхатьчто-то никакого эффекта. Водки было жалко, хоть буди Кира и силком в него вливай.
На хера он его не снял?
А-а, жетон, сказал Никич. Надо было снять Блядь, рюмки
В руках у матери были мужские тапочкиновые, ненадеванные. Она нагнулась и поставила их около кровати. Сама она была босиком, чтоб ступать тише. На ногах у нее сильно заметны были вены. Она и вправду все смотрела на смертный жетон Кира. Протез лежал на стуле, она осторожно взяла его в руки и долго разглядывала, шевеля губами. Потом перекрестила Кира и вышла, мягко притворив за собой дверь. Рюмок она, кажется, не заметила.
Идиот он, сказал Игорь. Посадят его теперь.
Не каркай.
Может, Славка чем поможет, у него отец какая-то шишка
Откуда знаешь? Про отца?
Он говорил.
Что ж он Славку-то от армии не отмазал? Шишка! Славка тот еще пиздобол.
Дверь беззвучно открылась снова, мать вошла: теперь она направилась прямо к окну. Никич стал отползать по-пластунски.
Ты чего?
Наступит.
Ну и че? Она ничего не почувствует.
А вдруг?
Игорь отползать не стал, просто отодвинулся малость. Мать прошла возле самого его лица. Она взяла с подоконника стопки. Дверь за ней опять затворилась.
Никич, а че мы за ним все ходим и ходим, а?
Спроси что-нибудь полегче.
Че она про рюмки подумает? Что у Кира крыша съехала?
Подумает, что покойников помянуть решил.
Нет, ты мне объясни, на кой хрен он попрется в эту Москву..
Пускай. Придут-то за ним сюда. А Москва большая, там хрен найдут.
А она?
Мать? Ну, а что мать? Передачки собирать будет. Тоже занятие.
11
Значит, говорите, солдат был с черной сумкой
Следователь в прокуратуре был молодой, рьяный. Это был уже не то третий, не то четвертый человек, который допрашивал Морозову. Она терпеливо отвечала. Ходить по учреждениям, сидеть в коридорах и всюду говорить одно и то же было скучно и тошно, но все ж это было лучше, чем без конца думать о своем. Малыш, он называл менямалыш. Ей казалось, что никто никогда так никого не называл. И правда ли, что в гробу был он? Закрытый гроб, такой безобразный, жуткий, а они называли его красивым словом, как цветок. Она просила, чтобы гроб открыли, а они не открыли. И могилы здесь нет, а раз нет могилызначит У нее не было тогда сил спорить со свекром, да и не хотелось. Так даже лучше, что нет могилы. Она не поехала со свекром на похороны, ее не понимали, осуждали. А она не могла ехать. Сама лежала замертвомесяц лежала. И после не поехала на могилу. Когда ее спрашивали, она говорила, что обязательно съездит, но немного погодя. Она ждала, когда от нее отвяжутся, перестанут спрашивать. Так лучше. Ни гроба, ни могилы. Он не прислал даже письма, это ошибка, ужасная ошибка, он не мог так умереть, без письма, он написал бы ей обязательно.
Черной, да. И на ней посередине красная полоса.
Прямо посередине? Следователь смотрел так, будто ее саму подозревал в чем-то. Может, сбоку?
Нет, твердо отвечала Морозова, посередине.
Сумку-то бросить можно.
Он он хромал, сказала Морозова. С ногой у него что-то.
Она и это уже сто раз говорилапро ногу. Чем они слушают? Кого они поймают, такие работнички? Зачем этот солдат убил начфина? Начфин помог ей быстро получить деньги. Он и раньше помогал, по-соседски. Дочка начфина, Иринка, была хорошая девочка, в музыкальную школу ходила, не ругалась плохими словами, как другие дети. Бабы говорили, начфин наваривает на чужом горе. Ну, наваривает, конечно. Но ей это было теперь все равно. Теперь начфина убили, и он больше не наваривает.
Не надо только думать, будто ей было жаль начфина. Ей было абсолютно все равно. Не то чтобы в ней вместе с любовью была убита и способность жалеть; она могла по-прежнему испытывать жалость к некоторым существам: к ребенку, к старику, к собаке. Ни начфин, ни солдат, который его зачем-то убил, не относились к категории существ, которых она могла жалеть. Начфина она хотя бы давно знала, и как знакомый он занимал место в ее мысляхпримерно стомиллионную долю процента. Солдату в ее мыслях места не было вообще. Она не потому давала показания, что ей хотелось поимки солдата. Она делала это просто так, как автомат: спрашивалиотвечала.
Он был на костылях?
Не видела я костылей. Он сидел.
Почему вы решили, что он хромой?
Так он потом всталну, потом-то. Даже не встал, а вскочил.
Наваривает, наваривает Гадкое какое слово, будто про холодец. Начфин и смертные ей не все отдал, она это понимала. Но ей было все равно. Другие отняли у нее больше.
А теперь, сказал следователь, пройдемте в другой кабинет. Там вы поможете нашему сотруднику составить фоторобот.
12
В плацкартном стоял шум-гам, теснотища и духотищавезли стадо новобранцев, они занимали полвагона. Окна не открывались ни в купе, ни в коридоре, проводница ходила и орала, чтоб не смели открывать. Но окна все равно не открывались, они были забиты наглухо. У Кира была верхняя полка, мать говорила, что надо в кассе просить нижнее место, из-за ноги, но ему не хотелось, и он ничего кассирше не сказалкакое даст, такое и ладно. Сидел на нижней полке, в углу, головой прислонясь к косяку. У окна мощная тетка в красном спортивном костюме разложила на столике свои припасывоблу, вареные яйца, курицу, огурцы с помидорамии ела, отставив пухлый мизинец и то и дело утирая рот салфеткой. Напротив тетки два других попутчика: девушка в толстых очках и мужик с потрепанным портфелем. Оба уперлись в газеты, шуршали страницами. Непонятно было, у кого из них нижняя полка. Кир затруднился бы сказать, красивая ли девушка или уродина, бабы в очках его не привлекали никогда. Девушка тоже не обращала внимания на Кира и его костыль. И мужик не обращал или вид такой делал. А тетка пялилась искоса.
Игорь и Никич забрались на полку Кира, они свесили ноги и болтали ими, задевая головы пассажиров, когда те вставали, чтоб разложить свои вещи или достать что-нибудь. Они только избегали толкать ногами девушку, во всяком случае в лицо.
Душно как, сказал мужик.
Вонизм по всему вагону, сказала тетка, это из-за них окна не велят открывать
Она говорила про новобранцев.
Из-за тебя вонища, сказал ей Никич, воблой вон все провоняла, корова жирная.
Ты ж любил воблу, сказал Игорь.
Не вижу связи, сказал мужик.
Мало ли что я раньше любил, сказал Никич.
Если позволить им открывать окна, сказала тетка, они та-акое устроят
Какое? спросил Кир.
Такое. Сам знаешь какое, молодой человек.
Нет, сказал Кир, не знаю.
Ему тошно было спорить с теткой, да он и сам не знал, что хотел бы ей сказать. Он хорошо помнил, как его самого с таким же стадом везли в таком же поезде и как немногочисленные мирные пассажиры лезли на стенку от производимого ими шума. Теперь он был сам в штатском и чувствовал себя каким-то беззащитным и голым, особенно по сравнению с Никичем и Игорем. Он потянулся за костылем, да передумал. Встал и, хромая, вышел в коридор. Никич с Игорем переглянулись и спрыгнули вниз. Пулемет Никич прихватил с собой.
Оставь ты его, сказал Игорь.
А ну как спиздят?!
Никич приподнял пулемет над сидящей теткой, делая вид, что хочет со всего размаху опустить его ей на голову. Игорь дернул его за рукав, и они вышли вслед за Киром.
Кира они обнаружили в тамбуре, он стоял и курил. Там же стояли четверо новобранцев, тоже смолили.
Дай-ка и мне, сказал Никич.
Вы ж не курите! сказал Кир.
Затягиваешься вкусно, пояснил Никич, завидки берут.
Ты и живой-то не курил, заметил Игорь.
Мало ли чего я живой не делал
Новобранцы гомонили очень громко и не обращали на Кира внимания, он был в штатском и без костыля, и им было плевать, с кем он там болтает. Никич привстал на цыпочки и сдул пылинку с лысой макушки одного новобранца, самого тощего. Тот испуганно обернулся и провел рукой по голове. Игорь захохотал.