Лежите?.. Ну и лежите! Лежитетакая ваша судьба. При чем тут я-то? Вы лежите, а я малость еще побегаю по земле. Покружусь,
Теперь он хотел убежать от мысли о кладбище, о том, как он лежал там Он хотел куда-нибудь прибежать, к кому-нибудь. Может, рассказать все Может, посмеяться. Выпить бы! А где теперь? Как где? А Верка-буфетчица из чайной? Э-э, там же всегда есть! Там, кстати, можно и переночевать. Спирька свернул в переулок.
Вера сперва заворчала: вотни днем, ни ночью Спирька зажег спичку и осветил свое лицо:
Ты глянь, меня же было не убили, а ты канитель развела.
Вера испугалась. Спирька ихонько засмеялся, довольный.
Да где эт тебя так?! спросила Вера.
В одном месте Славно уделали?
Господи, Спирька!.. Добьют тебя когда-нибудь. Где был-то?
Не скажу. Секрет.
Прошли в Верину комнату. Вера задернула поплотней занавески, зажгла свет. Еще раз оглядела Спирьку Потрогала теплой ладошкой, пахнущей кремом, горячие ссадины на его лице.
Ой! притворно воскликнул Спирька. Опять засмеялся и стал ходить комнате.
Славный это народ, одинокие женщины! Почему-то у них всегда уютно, хорошо. Можно размашисто походить, если не скрипит пол. Можно подумать Можно, меж делом, приласкать хозяйку, погладить по руке Все кстати, все умно. Они вздрагива с непривычки и смотрят ласково, пытливо. Милые. Добрые. Жалко их.
Вера нашла бутылку водки. Сходила даже в погребушку, принесла огурцов. Только вернулась испуганная
Там у тебя что, ружье, что ли? Я запнулась
Ружье. Пусть стоит.
А зачем ружье-то?
Да так.
Спирька ты чего это?
У Веры был хороший муж, хороший мужик, помер в сорок лет. Что приключилось бог его знает. Рак, наверно.
Спирька!..
Аиньки?
Ты что воюешь, что ли, бегаешь?
Воюю, Вотранили. Спирька опять засмеялся. Что-то смешно ему было. Хорошо было.
Вот чудной-то. Может, убил кого?
Нет. После убью. Потом.
Спирька, я боюсь. Может, ты натворил чего тогда и меня как свидетельницу. Ну тя к дьяволу!
Все в порядке, дурочка. Чего ты испугалась? Никого я не убил. Меня чуть убили А мне надо еще придумать, как убить.
Пей и уходи, рассердилась Вера. Уходи, Спирька. Мне только этого еще не хватало.
Спирька посерьезнел.
Успокойся. Неужели я похожий на такогоневиновных подводить. Что ты? Ты же знаешь меня Я б никогда не пришел, если б Брось.
С ружьем по ночам носится
Спирька выпил стакан, закусил огурцом. Вера не стала пить.
Не хочу.
Почему?
Не хочу. Напугал ты меня с этим ружьем. Кто избил-то?
Чужие какие-то. Перестань про это. Не надо. Вспомнился учитель Бледный, в трусах. Спирька передернул плечами, прогоняя неприятную, злую мысль. Радости поубавилось. Ладно, ладно, ладно, торопливо сказал он.Не надо про это, И еще налил полстакана, чтоб не успеть подумать еще про учительницу, чтоб не вспомнить ее. Но она вспомниласьмаленькая, полуголенькая, насмерть перепуганная Все-таки вспомнилась.
Утром Спирька вскочил рано. Оставил ружье у Веры.
Вечером зайду, возьму.
А куда сам?
На работу, куда. Это не болтай про ружье-то.
Ну, пошла всем рассказывать: был ночью Спирька с ружьем
Умница, Избили меня какие-то нездешние На тракте. Я хотел догнать с ружьем, не догнал.
Вера недоверчиво смотрела на Спирьку; впрочем, Спирька и не старался особенното казаться правдивым.
Выпьешь?
Нет. Будь здорова.
Спирька пошел к учителям. Шел кривыми переулками, по задворкамчтоб меньше встретить людей. Все же двух-трех встретил.
Встретил бригадира колхозного, Илью Китайцева. Илья ехидно, понимающе заулыбался издали:
Ого! Ноченька была!
Спирька тоже широко улыбнулся, превозмогая боль, которая прокалывала иглами все лицо. Сказал:
Была, Илюха! Была ноченька. Дай закурить.
Чего эт?
Так Упал. Стыд, позор От стыда даже язык онемел, кончик. Тонкая Илюхина ухмылочка резала лезвием по сердцу. Закурим, что ли?
Закурим, закурим. Здорово упал-то Высоко, наверно. Как же эт ты?
Ну, Илюха,,. бывает-падают. Я вот те счас залепеню, ты тоже упаеешь. Что, нет, думаешь?
Илюха перестал улыбаться.
Чего ты?
А чего ты губы-то свои распустил? Сразу, курва, ехидничать! Не можешь без ехидства слова сказать, Дай дороги!
Нет, в деревне пока не жить. От одного позора на край света сбежишь. Будут вот так улыбаться губошлепы разные Ах, учитель, учитель Вот ведь как научился руками работать! Славно, славно. Хорошо бы тебя ногами к потолку подвесить Нет, на твоих же глазах жену твою драгоценную исцеловать, всю, до болячки, чтоб орала. Жестокие чувства гнали Спирьку вперед, точно кто в спину подталкивал. Он не замечал, что опять он торопится. Но он знал, что сейчас не бросится на учителя, нет, Это будет потом спокойно. Страшно. Это потом.
Вспоминая позже этот утренний разговор с учителями, Спирька не испытывал удовлетворения.
Он явился, как если бы рваный черный человек из-за дерева с топором вышагнул Стал на пороге. Учитель был уже одет, побрит как раз с электрической бритвой он и стоял перед зеркалом. Она жужжала около его лица. Учительница, припухшая со сна и от вчерашнего крика, миленькая, беленькая, готовила завтрак. Она тоже замерла с тарелкой в руках.
Одно предупреждение, деловито заговорил Спирька. Что у нас тут случилосьникому ни звука. Старикам сами накажите. Я на время исчезаю с горизонта, Сергей Юрьевич, я тебя, извини, все же уработаю.
Как это уработаю? глупо переспросила Ирина Ивановна,
Я получил аванец я его должен отработать. Не знал Спирька, когда произойдет, но придет он сюда однаждыспокойный, красивый, нарядныйскажет: "Я пришел платить". И что уж это будет за ситуация такая и кто такой будет Спирька, только учитель растеряется, станет жалким. И станет просить: "Спиридон, я был глуп, я прошу прощения""Ну, ну, скажет Спирька вежливо, не надо сразу в штаны класть. Тут же женщина жена ваша, она должна уважать вас"
Какой аванс? все никак не могла понять Ирина Ивановна. У кого взяли?
Он мне будет мстить. Отомстит, пояснил учитель, Хорошо, Спиридон, я принял к сведению. Учитель взял себя в руки, Мы никому ничего не расскажем.
Вот так Будьте здоровы пока. Спирька вышел.
"А куда это я исчезаю-то?"подумал он. Даже остановился. Только теперь четливо дошло вдруг до сознания, что он, оказывается, решил уехать.
"А куда, куда?" Но оказалось, что он и это знает: в город Б-ск, что в полсотне ки метров отсюда. Когда он все это решил, он не знал, но в нем это уже жило. И толлько прирожденная осторожность требовала, чтобы решение еще раз проверилось.
Минуя дом, Спирька пошел в гараж. Там еще пережил веселые глаза шоферов. Злился в душе, нервничал, Взял путевку в рейс подальше и скоро уехал.
Дорогой немного успокоился. Стал думать, Хотел опять породить в своем воображении сладостную картину, какая озарила его, когда он разговаривал утром с учителем: придет он к немувежливый, нарядный Но желанная картина что-то не возникала. Спирька в досаде хотел распалить себя, помочь; ну, нупридет "Здравствуйте!" Нет Не выходит. Противно думать обо всем этом. Его вдруг поразило, и даже отказался так понимать себя: не было настоящей, всепожирающей злобы учителя. Все эти видения; учитель висит головой вниз, или: учитель, бледный, жалкий ползает у него в ногах, это так хотелось Спирьке, чтоб они, эти картины, стали желанными, сладостными. Тогда бы можно, наверно, и успокоиться, и когда-нибудь так и сделать: повесить учителя головой вниз. Ведь надо же желать чего-нибудь лютому врагу! Надо же хоть мысленно видеть его униженным, раздавленным. Надо! Но Спирька даже заерзал на сиденье; он понял, что не находит в себе зла к учителю. Ее бы он догадался подумать и про всю свою жизнь, он тоже понял бы, вспомнил бы, что вообще никогда никому не желал зла. Но он так не подумал, а отчаянно сопротивлялся, вызывал в душе злобу.
"Ну, фраер!.. тряпка, что ж ты? Тебя метелят, как тварь подзаборную, а ты Ну! Ведь как били-то! Смеясь и играя Возили. Топтали. Что же ты? Ведь над тобой смеяться будут. И первый будет смеяться учитель. Что же ты? Ведь. ни одна же баба к себе не допустит такую слякоть". Злости не было.
А как же теперь? На этот вопрос Спирька не знал, как ответить. И потом, в течет дня, он еще пытался понять: "Как теперь?" И не мог.
Вообще, собственнная жизнь вдруг опостылела, показалась чудовищно лишенной смысла. И в этом Спирька все больше утверждался. Временами он даже испытывал к себе мерзость. Такого никогда не было с ним. В душе наступил покой, но какой-то мертвый покой, такой покой, когда заблудившийся человек до конца понимает, что он заблудился, и садится на пенек. Не кричит больше, не ищет тропинку, садится и сидит, и все.
Спирька так и сделал: свернул с дороги в лес, въехал на полянку, заглушил мотор, вылез, огляделся и сел на пенек.
"Вот где стреляться-то, вдруг подумал он спокойно. А то-на кладбище припорол. Здесь хоть красиво",
Красиво было, правда. Только Спирька специально не разглядывал эту красоту, а как-то сразу всю понял ее И сидел. Склонился, сорвал травинку, закусил ее в зубах и стал слушать птиц. Маленькие хозяева лесные посвистывали, попискивали, чирикали где-то в кустах. Пара красавцев дятлов, жуково-черных, с белыми фартучками на груди, вылетели из чащи, облюбовали молодую сосенку, побегали по ней вверх-вниз, помелькали красными хохолками, постучали, ничего не нашли, снялись и низким летом опять скрылись в кустах.
"Тожепарой летают", подумал Спирька. Еще он подумал, что люди завидуют птицам Говорят: "Как птаха небесная". Позавидуешь. Еще Спирька подумал, что, наверно, учитель выбросил те цветы, которые Спирька привез учительнице, наверно, они лежат под окном, завяли Красивые такие цветочки, красные. Спирька усмехнулся, Пижон Спиря Здесь тоже есть цветочки. Вон они: синенькие, беленькие, желтенькие Вон саранка цветет, вон медуница А вон пучка белые шапки подняла вверх. Спирька любил запах пучки. Встал, сорвал тугую горсть мелких белых цветочков, собранных в плотный, большой, как блюдце, круг. Сел опять на пенек, растер в ладонях цветки, погрузил лицо в ладони и стал жадно вдыхать прохладный, сыровато-терпкий, болотный запах небогатого, неяркого местного цветка. Закрыл ладонями лицо и так остался сидеть. Долго сидел неподвижно. Может, думал, Может, плакал
Спирьку нашли через три дня в лесу, на веселой полянке, Он лежал, уткнувшись лицом в землю, вцепившись руками в траву. Ружье лежало рядом. Никак не могли понять, как же он стрелял? Попал в сердце, а лежал лицом вниз Из-под себя как-то изловчился.
Привезли, схоронили.
Народу было много. Многие плакали
Упорный
Все началось с того, что Моня Квасов прочитал в какой-то книжке, что вечный двигательневозможен. По тем-то и тем-то причинампотому хотя бы, что существует трение. Моня Тут, между прочим, надо объяснить, почемуМоня. Его звалиМитька, Дмитрий, но бабка звала егоМитрий, а ласковоМотька, Мотя. А уж дружки переделали в Монютак проще, кроме того, непоседливому Митьке имя это, Моня, как-то больше шло, выделяло его среди других, подчеркивало как раз его непоседливость и строптивый характер.
Прочитал Моня, что вечный двигатель-невозможен Прочитал, что многие и многие пытались все же изобрести такой двигатель Посмотрел внимательно рисунки тех "вечных двигателей", какие-в разные времена-предлагались И задумался. Что трение там, законы механикион все это пропустил, а сразу с головой ушел в изобретение такого "вечного двигателя", какого еще не было. Он почему-то не поверил, что такой двигатель невозможен. Как-то так бывало с ним, что на всякие трезвые мысли от всяких трезвых мыслей он с пренебрежением отмахивался и думал свое: "Да ладно, будут тут мне" И теперь он тоже подумал: "Да ну!.. Что значитневозможен?"
Моне шел двадцать шестой год. Он жил с бабкой, хотя где-то были и родители, мать с отцом, но бабка еще маленького взяла его к себе от родителей (те вечно то расходились, то опять сходились) и вырастила. Моня окончил семилетку в деревне, поучился в сельскохозяйственном техникуме полтора года, не понравилось, бросил, до армии работал в колхозе, отслужил в армии, приобрел там специальность шофера и теперь работал в совхозе шофером. Моня был белобрыс, скуласт, с глубокими маленькими глазами. Большая нижняя челюсть его сильно выдалась вперед, отчего даже и вид у Мони был крайне заносчивый и упрямый. Вот уж что у него было, так это было, если ему влетела в лоб какая-то идея, то ли научиться играть на аккордеоне, то ли, как в прошлом году, отстоять в своем огороде семнадцать соток, не пятнадцать, как положено по закону, а семнадцать, сколько у них с бабкой, почему им и было предложено перенести плетень ближе к дому, то идея эта, какая в него вошла, подчиняла себе всего Моню: больше он ни о чем не мог думать, как о том, чтобы научиться на аккордеоне или не отдать сельсоветским эти несчастные две сотки земли. И своего добивался. Так и тут, с этим двигателем: Моня перестал видеть и понимать все вокруг, весь отдался великой изобретательской задаче. Что бы он ни делалехал на машине, ужинал, смотрел телевизорвсе мысли о двигателе. Он набросал уже около десятка вариантов двигателя, но сам же и браковал их один за одним. Мысль работала судорожно. Моня вскакивал ночами, чертил какое-нибудь очередное колесо В своих догадках он все время топтался вокруг колеса, сразу с колеса начал и продолжал искать новые и новые способыкак заставить колесо постоянно вертеться.
И наконец способ был найден. Вот он: берется колесо, например велосипедное, закрепляется на вертикальной оси. К ободу колесо жестко крепится в наклонном положении (под углом в 45 градусов к плоскости колеса, желобтак, чтоб по желобу свободно мог скользить какой-нибудь груз, допустим, килограммовая гирька). Теперь, если к оси, на которой закреплено колесо, жестко же прикрепить (приварить) железный стерженек так, чтобы свободный конец этого стерженька проходил над желобом, где скользит груз То есть если груз, стремясь вниз по желобу, упрется в этот стерженек, то он же будет его толкать, ну, не толкатьдавить на него будет, на стерженек-то! А стерженек соединен с осью, ось закрутитсязакрутится и колесо. Таким образом, колесо само себя будет крутить.
Моня придумал это ночью Вскочил, начертил колесо, желоб, стерженек, грузик И даже не испытал особой радости, только удивился: чего же они столько времени головы-то ломали! Он походил по горнице в трусах, глубоко гордый и спокойный, сел на подоконник, закурил. В окно дул с улицы жаркий ветер, качались и шумели молодые березки возле штакетника: пахло пылью. Моня мысленно вообразил вдруг огромнейший простор своей родины, России,как бесконечную равнину, и увидел себя на той равнинеидет спокойно по дороге, руки в карманах, поглядывает вокруг И в такой ходьбеничего больше, идет, и все, почудилось Моне некое собственное величие. Вот так пройдет человек по землебез крика, без возгласов, поглядит на все тути уйдет. А потом хватятся: кто был-то! Кто был-то! Кто был Кто был Моня еще походил по горнице Если бы он был не в трусах, а в брюках, то уже теперь сунул бы руки в карманы и так походил быхотелось, Но лень было надевать брюки, не лень, а совестно суетиться. Покой, могучий покой объял душу Мони. Он лег на кровать, но до утра не заснул. Двигатель свой он больше не трогалтам все ясно, а лежал поверх одеяла, смотрел через окно на звезды. Ветер горячий к утру поослаб, было тепло, но не душно. Густое небо стало бледнеть, стало как ситчик голубенький, застиранный И та особенная тишина, рассветная, пугливая, невечная, прилегла под окно. И скоро ее вспугнули, эту тишину, скрипнули недалеко воротца, потом звякнула цепь у колодца, потом с визгом раскрутился колодезный вал Люди начали вставать. Моня все лежал на кровати и смотрел в окно. Ничего вроде не изменилось, но какая желанная, дорогая сделалась жизнь. Ах, черт возьми, как, оказывается, не замечаешь, что все тут прекрасно, просто, бесконечно дорого. Еще полежал Моня с полчаса и тоже поднялся: хоть и рано, но все равно уже теперь не заснуть.
Подсел к столу, просмотрел свой чертежик Странно, что он не волновался и не радовался. Покой все пребывал в душе. Моня закурил, откинулся на спинку стула и стал ковырять спичкой в зубахпросто так, нарочно, чтобы ничтожным этим действием подчеркнуть огромность того, что случилось ночью и что лежало теперь на столе в виде маленьких рисунков. И Моня испытал удовольствие: на столе лежит чертеж вечного двигателя, а он ковыряется в зубах. Вот так вот, дорогие товарищи!.. Вольно вам в жарких перинах трудиться на заре с женами, вольно сопеть и блаженствоватькургузые. Еще и с довольным видом будут ходить потом днем, будут делать какие-нибудь маленькие дела и при этом морщить лобкак если бы они думали. Ой-ля-ля! Даже и думать умеете?! Гляди-ка. Впрочем, что же: выдумали же, например, рукомойник. Ведь это же какую голову надо иметь, чтобы Ах, люди, люди. Моня усмехнулся и пошел к человеческому изобретениюк рукомойникуумываться.