Туда, буркнул он и указал в противоположную сторону.
Стережецкий молча кивнул и, махнув своим людям, погнал коня в город. Кобылка с тоской взглянула на мощных жеребцов, но те уже везли наездников прочь. Спустя пару мгновений стук копыт растворился в тишине, и всё смолкло.
Лишь тогда Дариор прерывисто выдохнул.
Пронесло! пробормотал Банвиль. Он был весь сгорбленный, а лицо приобрело синеватый оттенок.
С дороги послышался голос возницы:
Можете выходить! Они уехали.
Путники опасливо выбрались из своего укрытия и подошли к саням. В обе стороны, куда вел тракт, всё по-прежнему оставалось тихим и неизменным. Враги исчезли.
Ну, спасибо тебе, друг! с искренней благодарностью воскликнул Мортен и что есть сил сжал в ладони руку возницы. Без тебя мы бы пропали! Если ты знаешь, что такое истинная признательность француза, то поймёшь, чтó мы сейчас чувствуем! Ты поступил благородно ты рисковал своей жизнью ради нас! Сказать, что я благодарен, значит не сказать ничего! Спасибо! Огромное тебе спасибо!
Мужичок внимательно выслушал порывистую речь комиссара, подумал и спросил:
Ась?
Мой друг говорит, что мы безмерно вам благодарны, перевел Дариор, без вас мы пропали бы.
Возница заметно смутился и, изобразив на лице беззаботность, пренебрежительно отмахнулся.
Чего уж там? Почему не помочь? Я же вижу: вы люди хорошие. Эти разбойники вас бы вмиг изрешетили. Кому это надо?
Переводить Дариор не стал, а просто спросил:
Мы можем в ответ вам чем-нибудь помочь?
Мужичок на миг задумался, потом кивнул:
Да. Соберите мешки те, что упали, и киньте обратно в сани. Силы-то у меня уже не те. В сани-то грузили молодцы наши, разгружать будут лавочники. А тута мне одному не справиться.
В один миг путники управились с мешками и снова повернулись к безропотно ожидавшему вознице.
Ну, мы пойдём, дяденька. Дальше вам ехать с нами опасно. К тому же отсюда мы и сами доберемся. Сколько вам заплатить?
Чего уж там? снова отмахнулся мужичок. Мешки покидали и ладно. Поездочка-то не самая приятная вышла! За такую и платить-то грех. Прощавайте!
Он махнул рукой, дёрнул поводья и свистнул лошади. Та тоскливо обернулась и понуро поплелась вперёд в сторону города.
И что нам теперь делать? спросил Банвиль. Судя по тембру голоса, он ещё не отделался от испуга.
Ответ у Дариора уже был готов.
Не попадаться на глаза, избегать людных мест. Нам нужно идти на Хитровку. Анастасия Николаевна сказала, что «Серых» видели там. С помощью «Серых» попробуем отыскать монархистов. На данный момент это единственная зацепка. Идём.
И он повёл своих спутников вдоль линии приземистых амбаров и бараков по направлению к городу.
Со временем всё чаще встречались жилые обитаемые дома, кое-где стали попадаться сани, а в одном дворике предстал самый настоящий автомобиль. Путники старались держаться вдали от дороги, однако улицы начали появляться всюду и избегать их было невозможно. Мортен снова жаловался на лютый голод, вспоминая корзину с провизией, оставленную в поезде. Даже мороз перестал быть для него главным врагом. Голод постепенно занимал лидирующее место. Кое-где попадались пивные, но их вид был настолько малопривлекательным, а местность вокруг до того злачной, что Дариор не решался вести туда парижскую публику. Однако он понимал: если не найдёт провизии, то его команда вскоре поднимет бунт.
Но сегодня звезда удачи, похоже, улыбалась путникам. Дариор заприметил на краю рабочего квартала самый настоящий трактир. Бессвязное пение, как во всех предыдущих притонах, из него не лилось. Кривая жёлто-зелёная вывеска так и манила внутрь: «Еда, тепло, уют только у Трофимова».
О! Le Restaurant! восторженно воскликнул Мортен и нетерпеливо бросился в дверь питейного заведения. Лейтенант не отставал от своего начальника. Дариор прекрасно понимал, что рестораном эту хибару едва ли назовёшь, однако покорно пошёл вслед за спутниками. Но, войдя в дверь помещения, он мгновенно наткнулся на спину остолбеневшего Мортена.
Что это? Что за притон? прошептал комиссар осипшим от удивления голосом.
Дариор деликатно отодвинул Мортена и огляделся. Главный и, надо сказать, единственный зал трактира оказался весьма немалого размера. Во все стороны, куда только хватало глаз, расходились грубые сосновые столы и скамейки, вокруг которых собралось наипестрейшее общество. Было здесь человек пятьдесят. Трезвых, подвыпивших, тихих, буйных самых разных. За стойкой пыжился трактирщик и, разумеется, протирал стаканы.
Что удивительно помещение было весьма затхлым и прокуренным, свет еле горел, с кухни шёл угарный запах лука и щей, но в заведении были официанты! Раньше бы сказалиполовые. В этом трактире их имелось, похоже, целых два. Но надо отдать им должное: они действовали умело летали с подносами так, словно у Тестова или в «Эрмитаже». В общем, что тут скажешь? Заведение без изысков, однако для русского колорита весьма и весьма приемлемое. Но остолбеневшие французы, похоже, не разделяли мнения историка.
Да уж, это не «Ледуайен»! пробормотал Банвиль.
Дариор лишь саркастически усмехнулся и поспешил занять ближайший стол.
К нему сию же минуту (вот это обслуживание!) подскочил официант в когда-то белой рубахе:
Чего изволите?
Прежде, чем историк успел ответить, на скамью уселся Мортен и с видом знатока принялся заказывать:
Утиное конфи, затем, спустя пятнадцать минут, подавайте Фуа гра, но только не холодное, поджаренное! А то знаю я вас! Комиссар строго пригрозил пальцем. Можно ещё Буден, сыр Ну и, пожалуй, Château Lagrange или Château Margaux, что там у вас есть? Думаю, одной бутылки хватит. Хотя нет, чего уж там несите две!
Разумеется, изысканная французская речь поставила трактирного «ваську» в тупик. Впрочем, даже если бы Мортен изъяснялся на русском языке, официант всё равно бы ни слова не понял. Он лишь изумлённо вылупил остекленевшие глаза и молча ими хлопал.
Принесите что-нибудь обычное, примирительно пояснил Дариор, то, что все заказывают.
Исполним-с, кивнул официант и, бросив ещё один остолбенелый взгляд на комиссара, бойко зашагал прочь.
Мортен и лейтенант расселись напротив Дариора и стали придирчиво оглядывать помещение. Дариор же больше внимания уделил публике. Здесь, как уже говорилось выше, народ набрался самый наипестрейший. За одним из боковых столов резались в карты, вокруг плотным кольцом смыкалась орущая и бранящаяся шобла. В углах тихо восседали здоровенные бугаи видимо, громилы. В их задачу входило заприметить подвыпившего богатенького гуляку и уже на улице, в тёмном уголке, огреть его чем-нибудь и ограбить. Бесхитростная работёнка, зато прибыльная. Было двое-трое балалаечников доморощенных музыкантов. До Трояновского и Зарубина им, конечно, далекоони знали всего по три-четыре песни, зато играли их каждый раз по-новому, отчего создавалось впечатление, что в их арсенале не один десяток мелодий! Были откровенные забияки. С помощью русского красноречия эти виртуозы матерной словесности провоцировали богатых пьянчуг на драку и в суматохе мордобоя тырили у них бумажник или часы. Гуляки же, в свою очередь, мигом трезвели и бежали домой за подмогой. Там, во дворах, их и нагоняли громилы и обирали до нитки. Получался этакий круговорот преступности в районе: те помогают этим, эти тем. Так и живут.
В общем, ничего не изменилось. Каким был русский простонародный трактир до революции, таким и остался. Разве что стал беднее и грязнее. Теперь сюда иногда забегали суровые люди в кожаных куртках с быстрыми глазами. Эти вели себя прилично и строго зыркали вокруг, пытаясь вглядеться в каждое лицо. От них-то громилы по углам и жались не было им теперь такого раздолья, как при царском режиме! Сначала чекисты, потом милиция, ГПУ, народные добровольцы кого только не развелось!
Проанализировав состав посетителей кабака, Дариор расстегнул походный чемодан и вытащил отличную трость из железного дерева бережёного Бог бережёт. Так спокойнее.
Но всё же основу публики, разумеется, составляли непросыхающие пьяницы. Этих здесь было полно. Куда ни глянешь везде они. Вот, например, у правой стены зала их набралось десятка полтора, не меньше. Этакий пролетарский кружок по интересам. Правда, сейчас в кружке, похоже, царил тихий час утомлённые пролетарии штабелями лежали на столах, а под ними на полу вповалку располагался второй ряд. Оттуда доносились храп и бессвязное бормотание. Ненароком взглянув на комиссара, Дариор заметил, что тот с явным интересом наблюдает за этой «кучей малой».
Дариор улыбнулся.
Хотите туда, комиссар? Винца возжелали?
Мортен раздосадованно обернулся и встретил насмешливый взгляд историка.
Идите к чёрту, Дариор! беззлобно хмыкнул комиссар.
А Банвиль закончил свои наблюдения и, кажется, в целом остался шокирован, но доволен. Опираясь именно на экспрессивные эмоции, он и попытался высказаться:
Не скрою: увиденное здесь меня сильно удивило. Вряд ли где-то во Франции можно найти такое заведение. Ну, а с другой стороны, не в этом ли заключается колорит русского быта?
Плевал я на колорит! вульгарно ответил Мортен. Главное, чтобы кормили пристойно. В конце концов, мы не в Париже, а на задворках мира. Не будем забывать этого. Да и во Франции я видал всякое. В портовых-то кабаках
Эти пересуды коробили душу историка, настроившегося на патриотические чувства. Да, государство развалено, но едва ли его можно назвать задворками мира.
Послушайте, начал было Дариор, да так и замер, устремив взор на только что вошедшего в трактир человека.
Тот вошёл не как все, а картинно, с коронным шиком, будто прославленный актёр на сцену. Вначале с грохотом распахнулись двери, словно кто-то пнул их ногой, а уже затем в проёме появилась непомерно высокая, здоровенная фигура. Обитатели кабака дружно обернулись. Со всех сторон понеслось приветливое:
Здорово, Червонец!
Пустой сегодня? Улов есть?
Молодчина, что пришёл, Червонец! Подсаживайся.
Однако Червонец, напоминавший размером американского гризли, даже не подумал отвечать на приветствия. Он отошёл в угол зала и принялся с подозрением глазеть по сторонам. Сначала Дариор решил, что это громила, который высматривает новую жертву, как раз подходили все приметы: огромный рост, молодецкая сила, вызывающая походка. Однако гость вёл себя более чем странно. Ни на ком взглядом долго не задерживался, мимолётно прошерстил зал внимательными круглыми глазами, чему-то ухмыльнулся и замер, устремив взор в одну точку. С первых мгновений историка заинтересовал наряд господина или, как теперь принято называть, товарища Червонца. Истоптанный ногами картуз и замызганные лаковые сапоги не удивили Дариора. Но шуба, в которую было завёрнуто громадное тело верзилы, заслуживала особого описания. Её носили явно не меньше пяти-шести лет, однако даже теперь было видно, что в своё время шуба покупалась за изрядную сумму.
Однако внимание историка привлекла отнюдь не дороговизна сего одеяния. Гораздо больше интереса вызывал его окрас от высокого ворота до подола шуба была сплошь покрыта ярко-красной кирпичной крошкой. Создавалось впечатление, что её владелец валялся на стройке. Но самого Червонца, похоже, совсем не смущало это обстоятельство. Более того, он всем своим видом показывал, что без разбору отделает любого, кто осмелится сказать ему хоть слово. Пару раз мимо Червонца пробегали суетливые воришки-карманники и тут же получали от него чувствительную оплеуху за нарушение личного пространства.
Тут уже и Мортен обратил внимание на интересного верзилу.
Что значит Червонец? Это имя? спросил он, перегнувшись через стол.
Ответил Банвиль:
Да нет, комиссар. Звучит как фамилия.
Дариор ухмыльнулся. Было забавно наблюдать, как французы рассуждают о закоренелых русских традициях.
Это кличка. Прозвище, сказал историк. Не имя и не фамилия.
Прозвище? скривился Мортен. Это что, уголовник?
Дариор пожал плечами.
Может быть. Наверняка добрая половина обитателей этого кабака либо бывшие арестанты, освобождённые советской властью, либо беглые каторжники что, согласитесь, ещё хуже.
Мортен и Банвиль недоверчиво переглянулись.
Тогда почему же их не ловят? спросил второй. Разве могут преступники свободно расхаживать по городу?
А почему нет? парировал Дариор. Беглых бандитов было много и при царе. О чём же говорить теперь, когда в стране бардак, нищета и разруха? Никто не знает, ради чего живёт.
А как же страна свободы и равноправия? возразил Банвиль.
Дариор пренебрежительно отмахнулся:
Банальный лозунг, за которым прячется кучка негодяев, выдающая себя за идеалистов. Но, надо сказать, негодяи эти очень толковые весь народ, всю страну под себя подмяли. Вот что значит найти подход к людям! Царь не смог этого сделать смогли другие.
Банвиль понимающе кивнул.
Ленин?
Не только он. Из Ленина делают новое божество, которому будут молиться во всех кругах общества. Вперёд выходит идеология атеистов. Теперь всё просто: Бога нет, есть Ленин. А чем вам Ленин не Бог? Тоже весьма обаятельная персона.
И что же? спросил комиссар. Люди так просто поверили в это?
Опять-таки красивые слова. В борьбе за власть всегда побеждает тот, кто найдёт подход к народу и впоследствии замкнёт его в стальные оковы. Видите ли, Бог ничего не дал людям. Только голод, войны, нищету и крепостное право
Банвиль, внимательно слушавший историка, поспешил заспорить:
Крепостничество создано царём. Я читал об этом в
А царь помазанник Божий, удовлетворённо кивнул Дариор. Стало быть, и в этом виноват Бог. Теперь подведём итоги. Из всего получается, что Господь нам не друг, более того он всячески осложняет нашу жизнь. В таком случае зачем он вообще нужен? И тут вот совпадение появляется лысый дядька, чуткий к мольбам народа. Рабочим заводы, крестьянам деревни, дворянам по морде! Всё это нравится страждущему русскому народу. Чем Ленин не Бог, если он внимает страданиям людей и стремится ниспослать им избавление? И чем РСФСР не новый рай, где все равны? Утопия!
Перестаньте иронизировать, Дариор! нахмурился Мортен. Ваших людей тоже можно понять: им предложили выбраться из того ада, в котором они пребывали.
А никакого ада не было, отрезал Дариор. Что вы хотите мне доказать? Чем людям не нравилась жизнь при империи? Во все времена бытие будет для нас испытанием, а не праздной прогулкой. Вот помрём тогда и нагуляемся на том свете. Ну, если, конечно, помрём правильно. И я не говорю, что хорошо жилось при царе, я лишь утверждаю, что сейчас жизнь во сто крат хуже.
Банвиль снисходительно взглянул на историка и слегка ухмыльнулся:
Вы трактуете не факты, а свои личные убеждения, основанные на собственных же саркастических умозаключениях. Не спорьте, Дариор: в вашей империи не было равенства.
Стало быть, и свободы тоже, вставил Мортен.
Дариор раздражённо развёл руками:
Как будто сейчас она есть! Если при царе была хоть какая-то стабильность, то теперь её нет! Как были крестьяне нищими так ими и остались, как были недовольны рабочие так недовольны и теперь. При царе было много бедных теперь же бедны все. Но для многих, кстати, это является утешением. Теперь ты не будешь грызть ногти оттого, что у соседа целых три мешка муки, а у тебя всего один. Теперь всё по-честному: муки нет ни у кого. Богатым надавали по шее, бедных вежливо пихнули, а итог один: в стране полное равенство! Всё честь по чести, как и договаривались. Вот только планировалось создать это равенство, сделав всех богатыми, а не нищими. Но получилось наоборот вот незадача!
Вы чрезмерно утрируете, снова заспорил Банвиль. Не думаю, что всё так плохо. Люди ведь как-то живут.
Ну да, согласился Дариор, появился нэп. Кто половчее может заработать целое состояние, которое всё равно потом, наверняка, отберут как излишки для нужд государства. Но тем не менее нэп, конечно, штука хорошая. Жить, видимо, стало и вправду легче. Не берусь судить об этом глубоко, ибо не живу в этой стране. Но если рассуждать логически и верить россказням эмигрантов, то нэп действительно облегчил жизнь.
Двери кабака снова распахнулись, и из мрака вынырнул молодой парнишка в залатанном пальто. Вернее, они вовсе не распахнулись, а слабо и боязливо колыхнулись. Смерив зал зашуганным взглядом, паренёк тихо юркнул к стойке и скромно уселся на край скамейки. Судя по редким волоскам на подбородке и щеках, ему было не больше шестнадцати. «Надо же ребёнок ещё, а туда же! Воистину, кого только не встретишь в московских трактирах!» подумал Дариор со свойственным ему скептицизмом.