И сейчас, пятнадцать лет спустя, набрав несколько лишних килограммов, он оставался тем же бесстрашным, настойчивым нокаутёром и в жизни, рациональным, не расходующим силы зря, но идущим вперед до конца, до победы. Или до поражения. Не тогда, а теперьтем более, он не слушал и не терпел чужих указаний и советов. Да в них как бы и не было смысла. Потому что он умел и мог только одно: идти вперед. Не уклоняясь. Не отступая. Падал, наткнувшись на встречный. Были силывставал, а уж если не вставал И именно это его качествобыло его «коронкой». Козырной картой. Не левый хук, не апперкот, не молниеносный джебб, упрямство.
Удар ребром ладони в грудь, в область сердца, мог бы проломить ему грудную стенку, и только широкие мощные пласты двух грудных мышц погасили силу этого удара. Но онпотряс. И не только тем, что перехватило дыхание, что сердце, получив встряску, враз забилось в бешеном ритме, а нервы-струны, настроенные искусным настройщиком по камертонам в унисон, заставили задрожать все мышцы его большого организма, но и тем психологическим воздействием, что оказал этот удар, нанесенный молниеносно.
По счастью, удар пришелся по корпусу, и голова осталась свежейи Пятак подумал, что сейчас он выхватит «макаров». Он тут же понял, что «макаров», тот удобно лежал в кобуре под мышкой, бесполезен: онне успеет. Нет, скорость свою он не потерял, онаскорость, утрачена не была. Просто противник был быстрее.
Они оба оценили возможности: каждыйсвои и соперникатоже.
Вывод Пятака был не утешителен: противник превосходил его в искусстве боя! На вид худой, невзрачный. Плохо выбритый. Коряво подстриженный. Пятак вспомнил, как описывал Александр тех Одинаковые! Пятак понял, перед ним один из них.
Но ведь у панчера всегда есть шанс, пробормотал Пятак, подбадривая самого себя. Императив защитный, императив нападения Он сделал выбор.
Следующее движение врага Пятак просто не заметил. Оно словно уместилось в двадцать пятом кадрев том, что дает свой отпечаток, но визуальноне различим! Как бросок гремучей змеи. Как след человека-невидимки. Есть, а кто оставил?. Блеснул нож. Словно человек этот был иллюзионист и выступал со своим трюком долгих десять лет. Ложный выпад, противоестественный законам равновесия: наклон туловища вперед, движение плеч и головывлево, и нырок в противоположную сторонувправо. Шаг вперед, подкрадываясь, и длинный замах ножом Последовательно: плечо, локоть, предплечье, кисть и стальной клинок, и все вразнобой! Ножвзлетел! Предплечье, кисть, ножкак нунчаки, соединенные меж собою цепями Удар! Но на самом деле это был не удар. Острие ножа прошло перед лицом Пятака всего-то в сантиметре. Рассчитано! Чтобы обескуражить и отвлечь от следующего маневра, который и должен поставить точкустать последним актом неравного боя. На половине неописуемой параболытой, что, безжалостно рассекая воздух, вычерчивало в пространстве острие, не доведя эту воображаемую фигуру до геометрической завершенности, до окружности, смертоносное орудие стало стремительно двигаться в обратную сторонупротивоестественно законам инерции и физиологии, так, будто тот, кто манипулировал им, сломал себе лучезапястный сустав и вывернул свою кисть на сто восемьдесят градусов. Секунда. Нет, полсекунды, и холодное лезвие полоснет по горлу и, пересекая гортань, пищевод, грудинно-сосцевидные мышцы, сонные артерии и вены, обагрится кровью. Четверть секунды!
И Пятак пропустил этот мастерски выполненный прием, рассчитанный на то, чтобы обмануть.
Его противник все сделал правильно, все верно оценил: и скорость, присущую бывшему боксеру, и его силу, и даже тактику, которой тот непременно станет придерживаться, тактике бесхитростного нападения, все, кроме единственного параметрарасстояния. А Пятак по законам классического противоборства поступил неправильно. Не обращая внимания на защиту, он ударил! Прямым. По ходу своего перемещения. Присовокупив к силе рук: бицепсов, трицепсов, дельтовидных мышц и силу широчайших, и силу трапециевидных, и мощь своих обеих ног. Да, Пятакпропустил, но руки у него оказались длиннее сантиметров на пять. А еще сыграло роль то, что он пошел вперед. И то, что он чуть раньше начал свой удар. А скорость он, в общем-то, сохранил неплохую.
Их руки, разогнувшись в суставах, скрестились, как шпаги
Кулак боксера смял чужое лицо, окончательно лишив его выражения.
Но незнакомец остался на ногах. Понимая, что его противник, скорее, в нокдауне, чем в нокауте, Пятак продолжал действовать не раздумываяобеими руками он схватился за кисть, что по-прежнему сжимала рукоятку ножа, и, преодолевая сопротивление судорожно сведенных пальцев, разжал
С начала схватки прошло, наверное, три минуты. Как там Светлана? Не услышала ли, не подошла ли? И нет времени осмотреться. Эти мысли промелькнули в уме далеким фоном, не мешая Пятаку действовать, и, перехватив нож, поудобнее разместив в его широкой ладони, Пятак размахнулся им из-за спины иударил.
Клинок пронзил левый глаз, расплескав стекловидное тело. Через глазницу проник в мозг, непоправимо разрушив его, и врезался в кости орбиты и застрял в них.
А-а, выкрикнул Пятак, выплевывая вместе с этим возгласом свою злость, ненависть, страх, очищая душу от темного, грязного.
Ни предсмертной судороги, ни вскрика, ни последнего мучительного выдоха в ответ. Стальное лезвие разом оборвало нить жизни. Как оказалось, не крепкий металлический трос, а тонкую паутинку.
Человек обмяк и рухнул.
Шанс панчера! А ты верно не знал? уже спокойно и тихо спросил Пятак у мертвого.
От головы лежащего стала растекаться темная лужа. Пятак нагнулся и, стараясь не замараться, взял мертвеца за волосы. Одним рывком он подтащил его поближе к дому и усадил там, прислонив спиной к стене.
Голова мертвого, как только Пятак разжал пальцы, склонилась на бок и упала бы на плечо, но помешала рукоятка ножа. Она уперлась в шершавый бетон, перестав вызывающе, как рычаг игрального автомата, торчать.
Пятак разогнулся и, задержав на секунду дыхание, прислушался. Тишина.
«Уехала? Нет, шум двигателя я бы не пропустил, сказал он себе, она здесь. Неужели она ничего не слышала? Не может быть!»
Оставив бездыханное телопусть теперь разбираются с душою: комукуда, он, не таясь на этот раз, снова обогнул угол поликлиники
Она стояла на том же месте. Будто связанная.
Он пошел по направлению к застывшему силуэту. В тот же миг, приняв телепатический импульс, она повернулась и посмотрела на него.
У него за плечамибездыханное тело, у неёмгла, пустота. Между нимитри шага.
Они пошли навстречу друг другу: онтяжело дыша, раздувая ноздри, чувствовалосьон все еще возбужден дракой, что закончилась смертью, и адреналин, хлынувший ему в кровь после первого пропущенного им удара, еще не растворился в ней полностью, онаслыша его дыхание, вдыхая его испарения, всей своей кожей принимая те волны, что испускало его могучее тело.
Изумление? Исступление? Торжество? Жажда искупления или жажда иного рода? Что можно было прочесть у неё во взгляде в миг, когда она прильнула к нему?
Она опустила свою голову ему на грудь, прижалась щекой, обняла его, и Пятак не сумел заглянуть ей в глаза.
Пятак внезапно ощутил, что весь мокрый. И не заметил, что вспотел, подумал он, ощутив себя на миг пожарником, выбравшимся из пламени, вынесшим из огня податливое тело, которое сейчас откликалось на каждый его вздох, на каждое непроизвольное сокращение его мышц.
Пояс на брюках. Она рвала его куда-то вверх и никак не могла расстегнуть. Длинный металлический штырек не высвобождался, не пускал.
На одну секунду он заколебался, но в этот момент где-то совсем рядом знакомый голос, что принадлежал, без сомнения, Сашке Терехову, и никому другому, весело произнес:
Что же ты? Давай! Не дрейфь!
Отбросив сомнения, Пятак нырнул вниз головою в тот омут, что простирался перед ним и представлялся океаном, а по-настоящемубыл колодцем. Он помог ей, сам расстегнул молнию. И его отвердевшая плоть устремилась ей навстречу.
Они одновременно ощутили наступление оргазма.
Она застонала, и стон этот был похож на рев. Так рычит сука-овчарка, давая своему кобелю: глухо, смертельно.
Полуночный Гражданин? Откуда он появился? Поднялся по склону, укоротив себе путь. Он рассмотрел, чем занимается парочка, и похотливо прошел поближе, и, дойдя до угла дома, в котором, вероятно, проживал, обезопасив себя расстоянием, не оборачиваясь, громко бросил себе за спину, будто плюнул:
Блядь.
Ни она, ни он не расслышали. Да и вообще, они не заметили его.
И во второй раз оргазм перетряхнул её тело. Но на этот раз вместо стона она, едва размыкая губы, набрякшие поцелуями, шепотом произнесла:
Спасибо, спасибо, благодарю тебя, дорогой, благодарю.
Будто пила, делая трудные, болезненные глотки.
Прошло двадцать минут. Возбуждениепрошло, напряжениеотпустило.
Она отстранилась от него. Легкая улыбка играла у неё на губах.
Я найду тебя, полувопросительно, полуутвердительно отрубил Пятак.
Да.
Персефонамоя богиня подземного царства, сказал он ей, переведя взгляд за пределы слабого света, кивая в сторону, туда, где по-прежнему царила полночь.
Да. Ятакая, улыбнулась она.
И это были единственные фразы, которыми они обменялись, за исключением всех тех слов, что вырвались в бреду.
И она уехала.
Пятак вернулся к трупу. И остановился перед ним. И стал смотреть на него сверхувниз. Он не старался разглядеть его, а только размышлял о том, что с ним делать, как поступить: «Оставить здесь? Нет!»
Он решил втащить мертвого в его же «жигуленок», затеммашину поджечь и столкнуть с обрыва.
«И нарушить покой сонного города фейерверком и красками?»
Он тут же отбросил этот план.
«Эх, делать нечего. Придется совершить вояж», принял Пятак решение.
Он присел на корточки и принялся покойника раздевать, попутно тщательно обыскивая его одежду. Рубашка, лишь слегка измаранная кровью. Брюки. Трусы. Носки. В правом кармане брюкключи от машины на брелоке. Он переложил их в свой, а вот на то, во что убитый был обут, обратил вниманиекоричневые кожаные полуботинки без шнурков на продолговатом невысоком каблуке, легкие, по сезону. Дорогие, пришел он к выводу по тем неуловимым признакам обуви, что описатьнельзя, но по которым сразу узнаешь: марка.
Пожалуй, именно эта деталь не совпадала с тем серым, сизым, вопиюще-незаметным обликом, что декларировал при жизни ныне-умерший человек.
Притворщик, усмехнулся Пятак и зачем-то погрозил мертвецу пальцем.
Он сел в «шестерку». Ключв замок зажигания. Машина завелась с первого оборота. Он перевел ручку передач в положение задней скорости и, не оборачиваясь, а лишь раз-два посмотрев в зеркало, все однони черта не видно, сдал назад, освободив тем выезд со двора.
Он не оставил ключ на месте, но и не забрал себе, он просто бросил его на пол, за сиденье водителя, вылез и направился к собственному автомобилю. Тот был припаркован все там же, у последнего подъезда этого злополучного дома: наполовину жилогонаполовину нет.
«Вектру» он тоже подогнал задом. Так удобнее свалить труп в багажник, рассудил он, но прежде, чем сделать это, Пятак достал из бардачка электрический фонарик и еще раз внимательно осмотрел тело. Лицо залито кровью, и освещенное маломощным и узконаправленным световым пучком казалось неестественно бледным и желтым. Торчащий из глазницы нож придавал ему карнавальное выражение.
Пятак взял труп за кисть правой руки и посмотрел на суставыэти разбитые костяшки, покрытые грубыми мозолями, наглядно свидетельствовалижизнь умерший человек проводил не за столом: операционным ли, обеденным ли, карточным ли, письменным ли.
И опять Пятак удовлетворенно хмыкнул.
Он продолжал осматривать тело, сантиметр за сантиметром, и вот, кажется, обнаружил то, что искалшрамы, рубцы. Их было несколько. В правой подвздошной области имелся косой послеоперационный рубец. Аппендэктомия, легко догадался Пятак, этоничего, этобывает, чтоеще. На латеральной поверхности плеча грубый неправильной формы рубецсловно множество мелких червячков, проникнув под кожу, устремились к единому центру и переплелись там в неразделяемый клубок. Видно, рана была рваной, да и лечили её неаккуратно, оценил Пятак. А вот эта отметочка, нашел он еще один знак, не случайная. Указательным пальцев он пощекотал у мертвого человека под мышкой. Но тотне рассмеялся.
Последний шрам, что так понравился Пятаку, был длиною сантиметра три, а шириноюне шире одного. Он был ровный, врачебный, давно побледневший. А вот поперечно-расположенных полосок, что обычно появляются после того, как удаляются лигатурыте шелковые или капроновые нити, которыми собственно и шьют, не было вовсе. И Пятак почувствовал, что есть-таки нечто необычное в этой врачебной отметине. Но вот чтотак и не сообразил.
«Впрочем, самое необычноеэто место, где расположен этот рубец», решил он и перестал думать о том неясном впечатлении, что тоже тронуло, но не задело глубоко.
Все ясно, товарищ, произнес Пятак вполголоса, закончив осмотр. Он снова обращался к своему молчаливому собеседникутот опять не ответил.
Подхватив труп под мышки, он легко закинул обмякшее тело в багажник и, бросив туда же скомканную одежду, хлопнул крышкой:
Поехали, товарищ.
* * *
А утром Яркое апрельское солнце, неистово пронзающее своими лучами воздух, высвечивая в нем мельчайшую пыль: мириады крошечных частиц вещества, незаметных, неосязаемых, но существующих, играло в отражениях и бликах. Теплый свежий ветерок, заправленный ароматом сиренион впитал его где-то за городом да по паркам и садам, усердно метил теперь им свою территорию. Они ли, солнце и запах, по отдельности или вместе, вдруг подействовали на неё? Или ночь прогнала злость, овладевшую ею у запертой двери, и, заодно, стерла, свела на нет темное пятно страха в её душе? Но, так или иначе, настроение у Светланы вдруг переменилось. А, наверно, все-таки не вдруг. Обласканная весенним теплом после промозглой, но не холоднойа такая еще хужезимы, музыкой, что лилась из магнитолы её машины и удивительным образом совпадала в те минуты с ритмом её собственных ноттой мелодией, что рождалась у неё в голове в урагане её желаний: невысказанных, спрятанных, изменчивых, сокровенных, в бешеном вихре её устремлений, исходивших из женского началаона почувствовала себя лучше! Да просто хорошо и легко! Она с абсолютной, со стопроцентной уверенностью в том, что не ошибается, подумала: «Да что это я? Я же отлично себя чувствую. Что заставляет меня метаться по больницам и врачам, что? Яздорова! И Дима так считает, а при всех его недостатках, он не дурак. И Саша! Нет, я не верю, что я заболела той смертельной болезнью. Не верю!»
Глава 12. Ночное путешествие Пятака
Распахнув дверь собственной квартиры, Пятак посмотрел на часыполовина десятого утра.
Вернулся, мать твою! А ведь отмахал добрых километров шестьсот. Не меньше! устало пробормотал он себе под нос.
Пятак провел за рулем всю ночь. Решив избавиться от мертвого тела, он выбрал место подальшемалозаселенные просторы Калмыкии подходили для этой цели как нельзя лучше. (Степная Республика граничила с Волгогорской областью на юго-востоке). Туда он и мотался. Свернув с основной трассы, соединяющей Волгогорск и Элисту, проселочной дорогой, напоминающей тропинку для велосипеда, он добрался до Чира, маленькой неглубокой речушки. И хотя её главная излучина протекала неподалеку от трассы, местечко, где остановился Пятак, было глухое. Илистый берег не позволял заниматься здесь рыболовством, а разросшиеся сверх всякой меры камыш и тростник надежно укрывали протоку от взглядов «редко проезжающих мимо».
Было четыре часа утра. Рассветнежный предвестник утра и хорошей погодыедва занимался.
Пятак разделся догола, открыл багажник и вытащил оттуда тело. Он ощутил, как регидны стали его члены, и понял, что трупное окоченение, несмотря на то, что было тепло, градусов, наверное, двадцать, уже охватило его, и почувствовал легкую брезгливость. Чувство было легким, сиюминутным, преходящим, и Пятак с ним справился. Подхватив труп, он без видимого напряжения забросил его себе на плечо.
Килограммов семьдесят пять, прикинул он вес, сделав первый шаг. Так я и думал. Средневес! И куда ты пёр против полутяжа. Тот, кто тяжелее, тот и выигрывает. Всегда. Ставки: десять к одному, сказал он негромко.
Его собеседник опять промолчал.
Признаваться в том, что четыре часа назад сам он едва избежал гибели, что его безымянный противник был быстрее, искуснее и сильнее его, и он просто-напросто не достал Пятака, ошибившись на миллиметры и на то время, что даже неизмеримо по обычным привычным параметрам из-за своего неукротимого стремления к бесконечно малому, и что вкупе это составило не факт, а фарт, он не хотел.