Ступал он свободно, будто грузне груз, но, пройдя метров десять, как раз перед прибрежными зарослями, остановился.
«Вот, дурак, забыл! Надо найти камень потяжелее и привязать, а тоне потонет».
Он снова бросил покойника на землю, уже влажную и мягкую тут.
Подходящего камня он не нашел: ни на берегу, ни на обочине, и пожертвовал двадцатилитровой канистрой. (Она без дела валялась у него в багажнике еще с тех незапамятных времен, когда заправки не стояли на каждом шагу, как киоски, и не возводились за ночь по мановению длани Царевны Лягушки или Кащея Бессмертного, а очереди к ним тянулись от перекрестка к перекрестку, а бензин стоил, как газированная вода без сиропа). Он заполнил канистру водой и стал искать веревку. Он уже было решился использовать свой брючный ремень, но, к радости своей, отыскал-таки, что искал. Еще раз хорошенько порывшись в просторном багажнике-кладовой, он извлек оттуда спутанный и грязный отрезок капронового шнура сантиметров восьмидесяти. К собственному удивлению, но пропустив его между пальцев, вспомнил вспомнил, как этот клубок оказался там. Дело было прошлым декабрем. На охоте. Он припомнил свой удачный выстрел, и как он и еще двое ребят, «стоявших» на смежных с ним номерах, бежали, проваливаясь по колено в снег, по кровавому следу раненого вепря, уходящего в лес, как, пробежав уж с полкилометра, изрядно взмокнув в тяжелых тулупах, и решив было, что всеушел зверь, они наткнулись на негопавшего от потери крови, что все еще хлестала у него из раны на плече, как они трое, держа ружья на взводе, подошли к мертвому животному вплотную; как потом Пятак стоял на коленях и обматывал вот этим куском капроновой веревки задние ноги, а кто-то из тех двоихпередние, и как все вместе они волокли три центнера парного мяса к машине и хохотали во весь голос, а прибыв на заимку и вытолкнув тушу на снег, там он был утоптанный, плотный, покрытый скользкой коростой, рубили свою добычу на куски, тут же, у машины, разбрызгивая вокруг кровь, мелкие осколочки костей и клочки размозженного мяса. Он вспомнил и подивился аналогии:
Мать меня за душу!
Один конец шнура Пятак привязал к ручке, а второйобвязал вокруг правой лодыжки человека, крепко затянув, и с мрачным юмором сказал:
Теперь не убежишь.
По установившейся между ними традиции, его собеседник не проронил ни слова в ответ.
Он снова взвалил его себе на левое плечо, головоюза спину. Так удобнее, посчитал он. Левой рукой он придерживал его за поясницу, не давая соскользнуть, а правойнаполненную канистру, но она все равно болталась и била Пятака по бедрам. Он стал продираться к воде, проваливаясь в илне в снег, на полную голень.
Когда глубина достигла груди, нести груз на плече стало неудобно. Оно сползло вперед (потому что канистра тянула вниз), и, хотя часть веса была уже потеряна в воде, приходилось удерживать скользкое тело двумя руками под мышками, а это было трудно, голова при этом безвольно болталась из стороны в сторону, норовя упасть ему на грудь. К тому же Пятаку совсем не хотелось прижимать мертвеца к себе, но такполучалось, и впечатление, что они обнимаются и танцуют, было полное. Он попробовал плыть, но тут обратил внимание, что он уже практически на середине, и тогда, уходя на короткий миг под воду с головою, он спружинил обеими ногами от неплотного дна и послал несопротивляющееся тело от себя. По инерции оно проплыло еще несколько метров, разворачиваясь по ходу течения, и, медленно, будто нехотя, погружаясь, через двадцать-тридцать секунд скрылось под водой.
Прием ставок окончен. Контора закрыта. Букмекер умер.
Только сейчас Пятак ощутил освежающую прохладу апрельской воды. Он опять нырнул Но не для того, чтобы посмотреть. Отфыркиваясь, вынырнул и поплыл, мощно работая руками.
Ночь. Темная вода и только плеск в тишине. Покой на планете.
Он плавал минут пятнадцать, потомпросто полежал на спине, поддерживая себя в таком положении легкими движениями кистей, наконец, решилхватит, и двумя взмахами достиг берега, задев-таки рукою дно, ивыбрался.
Обратная дорога заняла на полчаса больше. Он не спешил, вел машину аккуратно, а под утро, подъезжая к городу, стал ощущать легкую сонливость.
«Что нужно мужику? Драка и смерть, женщина, трасса, холодная вода, рассвет и вот скоростакан коньяку и немного сна», думал Пятак, устало поднимаясь по лестнице.
Глава 13. Нина в интерьере: с телефонной трубкой в руке и у зеркала
Телефонный звонок раздался сразу же, как только Светлана вошла в свой рабочий кабинет.
Привет, Светка! Я тебе вчера весь вечер звонила, затараторила Нина. Рассказывай, подруга, по голосу чувствовалось, что она сгорает от нетерпения и любопытства. Тебя «смотрели»?
Нет! выпалила Светлана, не поздоровавшись, и Нина уловила в её голосе нотки радости.
Ты его не нашла? поинтересовалась она с небольшой паузой.
Нашла? Был он там. Да ну его к черту. Я рада, что не открыл мне дверь.
Значит, не получилось, протянула Нина и осторожно заметила. А, вообще-то, Клинкинчеловек обязательный.
К черту Клинкина.
Тебе в любом случае необходима консультация. Я договорюсь снова, предложила Нина.
Нет! Уже не нужна.
Нужна! произнесла Нина настойчиво.
Я отлично себя чувствую. Поняла? Отлично! А ты что подумала?
Нина услышала «нет» и предположила худшее: Светлана, не выдержав неопределенности, провалилась-таки в пропасть депрессии, решила пустить все на самотек, мол, пусть будет, что суждено, и все во власти Божьейи Нина с облегчением вздохнула, не расслышав в словах подруги ни надрыва, ни жалости к себе самой, но тут же сообразила, и подобное отношение в перспективе тоже не сулит ничего хорошего.
Света, отнесись, пожалуйста, серьезно. Тебе необходимо
Все! Хватит! резко бросила Светлана.
Света, будь добра, выслушай. Я же о тебе беспокоюсь.
Не трать себя. Хватит! оборвала её Светлана, выделив интонацией местоимение. Получилось грубо и зло.
Хорошо! Нина тоже разозлилась. Дура!
Нина положила трубку.
Несколько секунд она сидела молча. Внезапно она встрепенулась, повела плечами, вскинула подбородок и, обращаясь куда-то за спину, но не поворачивая головы, а лишь давая понять, что знает, что он, невидимый ею собеседникрядом, присутствует, слышит её, спросила:
Почему ты этого не сделал? Забыл? Испугался? Я же просила тебя.
Нет, я не испугался и не забыл, ответил Клинкин тихо. И конец фразы прозвучал еще тише, чем её начало.
Тогда почему? Напился! в Нинином голосе послышалось нескрываемое раздражение.
Да, напился! Захотел! на этот раз с вызовом, срываясь на фальцет, произнес Клинкин. Мненадо! Необходимо! Сама знаешь! Ну, не встретил я твою подругу. Затои не обманул её. Что, умереть мне теперь? Я болен, болен, последние слова он не выкрикнул, а как-то по-странному прошипел.
Нет, не умирай. Просто уйди. Ты меня тяготишь, выразила Нина свое настроение.
Ухожу, ответил он, едва шевельнув губами.
Раздался негромкий звук затворяемой двери.
Ну, и ладно. Всёк лучшему! произнесла Нина, оставшись одна.
Кресло-вертушка вдруг само по себе повернулось вполоси, и Нина оказалась перед зеркалом-трельяжемпрямоугольное зеркало вполроста и две створки, расположенные к нему под тупым углом, образовывали правильную трапецию. Она наклонилась вперед, вплотную приблизила лицо к гладкой поверхности и внимательно всмотрелась в свое отражение: поры кожи и крошечные комочки пудры в нихгрязный мартовский снег, залежавшийся в оврагах, и песчинки-точечки краски на веках, которыекак на ветке, стоит тряхнуть головою, и они сорвутся, и просыпятся вниз одноцветным конфетти.
Все хорошо, прекрасная маркиза, вдруг фальшиво пропела она и разом, смахнув при этом кучу различных предметов, что стояли-лежали на туалетном столике: коробочки, флакончики, тюбики, пузырьки, сложила, будто тяжелые оконные ставни, зеркала.
«Прекрасная маркиза, всёк лучшему! В нашей самой лучшей стране».
А Светлана успокоилась и, как следствие, начала терять время. Опухоль продолжала увеличиваться. Каждый месяцна треть. Кто был в этом виноват? Она сама? Терехов? Клинкин? Дима? Нина? Пятак? Слуга весны Апрель? Да никто.
Часть 3. Starring
Второй план. Глава 1. Жмурины
Михаил Жмурин в свои пятьдесят три был переполнен разочарованиямипереполнен, как сосуд: до краев. Неловкое движение, наклон, дрожь, что передается прикосновением, и содержимое разольется, и, возможно, оно, освобожденное, окажется совсем не той прозрачной и чистой субстанцией, что витает как ореол над непокрытой головою мученика, а разнесет вокруг себя зловоние и мерзость.
И весть о том, что он смертельно болен, отвлекла его.
* * *
Прошлое: декабрь, 1995.
Дни накатывали один на другой, будто бэтээры на колею. Они были не просты, но монотонны в своем неблагополучии.
Некстати, наступила оттепель. Пошел мокрый снег. Он падал и падал, и его непрерывное кружениебелая липкая паутинасковало и без того небыстрое продвижение дивизии. Но вот грохот мощных орудий разорвал пасмурное безмолвие. Началось наступление! Первый залп раздался двадцать девятого в двадцать два ноль-ноль и потом уже не смолкал в течение двух суток: тридцатого, тридцать первого. Город накрыла пеленапепел и взвесь крошечных песчинок, некогда бывших частью строений, возведенных человеческими руками, а сейчаспылью, и влажная порода, превращенная взрывом в дисперсию, она висела над городом серым ядовитым туманом и, попадая в глаза и дыхательные пути, вызывала конъюнктивиты и приступы кашля.
Тридцать первого декабря федеральные войска вошли в город. Он казался покинутым.
На центральной площади Минутка танковая колонна в составе батальона разделилась по ротам. Ротыпо взводам, и по три, по четыре, по пять машинразъехались в разные стороны, рассекая город радиально и веерообразно, стараясь утвердить свое присутствие во всех его районах.
Танки шли впереди, сзади за ними двигалась мотопехотанебольшими группами по десять, двенадцать бойцов.
Игорь Михайлович Жмурин сидел на месте водителя головного танка, выбирая маршрут, прислушиваясь к голосу своего штурмана и своего закадычного друга, Петьки Гвоздева, и старался не разгоняться, чтобы ребята, следовавшие за ними, могли оставаться под прикрытием их мощной бронисамой мощной в мире, искренне думал он. Ревут, рычат мощные двигатели железных жуков, тревожа остовы убитого города. Мертвого. Пустые домаодни стены.
Игорь притормозил и постарался объехать громоздкую бетонную балку, треснувшую посередине, что так неудобно легла поперек улицы. Заминка! И за ним, за ведомым, выстроилась очередь: второй танк, третий, четвертый, пятыйих вереница, похоже на многочленистое фантастическое насекомое: на гигантскую уродливую гусеницу, топорщащуюся стволами-усиками. И, вывернув вправо, на тротуар, медленно, не спеша, они двинулись дальше. Ведь танкон, как ледокол: сначала буравит этот искусственно созданный липкий туман своею длиннющей пушкой, словно берет пробу, а потомгрудью как на финишную ленточку, и клочья материи отлетают по обе стороны его сильного тела, а пространство впереди раздваивается: часть остается справа, часть слева. Адский грохот, скрежет, искры, что гроздями сыплются из-под стали гусениц, когда они, будто жернова, перемалывают горную породу и вздыбленный асфальт. Машина ползет. Или несется. Как думать! Как считать.
Напряжение изнуряет. Задачавыявить очаги локального сопротивления и подавить огнем, а ребята из мотопехоты зачистят, кажется не выполнимой. Потому что очагов сопротивления нет!
А жилые дома, многоэтажные, полуразрушенные, но, как крепости, как подводные лодки, скрывающие своих? А в каждомзасада?
Да! Но на седьмой, на пятый, даже на третий этаж пятидесятитонный танк не заберется.
И ониползут. Во все стороны от себякомья земли с арбуз и брызги размером с тарелку, только уворачивайся, эй, если живой! Ползут. Без колеи, без дороги, без направления и цели, перемешивая грунт: черный талый снег, мокрую землю, кровь.
Игорь, соизмеряя силу, скоростью и ландшафт, надавил на педаль газаи стопа уперлась в бронированный пол. Мотор взревел как стадо диких животных. Танк, подпрыгнув, рванулся вперед. Руки наводчика на пульте прицела вспотелимокрые, они скользят. Он обтер их об засаленную материю комбинезона. Башня и вместе с нею ствол пушкижерло, из которого следует ожидатьтолько дайте командуизвержения, поплыла. Она рыскает в поисках врага: чуть качнулась вверхпримерилась к верхним этажам, и снова внизчтобы ударить в лоб.
Разведка боем! Противника не видно. Тридцать первое декабрядо нового, тысяча девятьсот девяносто шестого года восемь с половиной часов.
Стальной монстр в неизменно прочной броне, проверенной на удар и выстрел, воздействие взрывов и многотысячную температуру, на выносливость металла и его сопротивлениемашина послушна Игорю. Она в эти минуты его часть. Его органы движения. Его инстинкт самосохранения. А онеё чувства: зрение, осязание, обоняние. Чувство равновесия и боли.
Развилка. Игорь сбросил обороты, и танк стал двигаться по инерции. Но оборотыпочти на нуле. Налево? Направо? Приказ командира? Взять вправо. И левая ручка передачидо упора. Машина стала загребать, и показалось, что движущаяся по тракту крепость накренилась С высоты птичьего полета. Или с восьмого этажа.
За поворотомобычное многоэтажное здание. Жилой дом. Да, когда-то в нем жили. Но стоял он не вдоль улицы, образуя привычную сторону, а прямо посередине, превращая улицу в тупик.
Игорь почти вывернул, но только почти. Танк, перекрыв движение в оба направления, под углом к огибаемому зданиюпоследнему на предыдущем перекрестке, практически замер. Этот угол составляет ровно сорок пять градусов. И не объехать его! Свернуть влево и уйти в отрыв или вправочтобы броситься в погоню? Нет, у машины, следующей за ним, не получится.
Ракета ударила в лоб!
Вторая ракета ударила в последний, пятый танк, когда тот, неспешно, но неуклонно подтягивался к своему взводу. Пехота, по счастью, отставшая от него, от последнего, успела отойти.
Не растерялся «второй». Резко бросив свою машину в сторону, он круто вывернул влево, смел угол противоположного дома, на секунды оказавшись погребенным под мусором: кирпичом, исковерканным металлом «несущих» конструкций и облаком силикатной пыли, которое на фоне тусклого серо-коричневого тумана выделилось вдруг неправдоподобно белым будто взвился белый флаг, а в следующее мгновение вырвалсяотряхиваясь и отфыркиваясь, разбрасывая осколки бетона, как мокрый пёс брызги, прибавляя в скорости до максимальной. Второй танк вырвался! Но помочь? Как помочь? Еще раз взревев, словно огрызаясь, машина ушла прочь с места завязавшегося боя. Нет! Он не удрал. Конечно, нет. Танку требовалось пространство, чтобы развернуться, а на той узкой улочке, как в каньоне, да под огнемневозможно.
Времявперед: минута, полторы, две
Он несся, взяв разбег, недержимо. Снаряд ушел в казенник. Затвор. Стабилизаторы держат прицел. Верхние этажи Пятый? Нет. Выше. Седьмой, восьмой. Залп! Еще, еще, еще. Многоэтажное здание рухнуло, как игрушечное. Теперь в нем не девять этажей, а три, и тезасыпаны тяжелыми балками, перекрытиями, обрушившимися лестничными пролетами и клетками, грудой перекрученной арматуры. Огневая точка подавлена, но три танка из пяти горели И черный едкий дымгарь, яднаполнял собою пустую атмосферу.
Загорелись волосы. Лопнули глазаих влага тут же испарилась. Истлели в нагрудном кармане гимнастерки фотографияна ней лицо смеющейся девчонки в очках, и четыре странички в клеточку, исписанные почерком отличницы-старшеклассницыеё письмо. Затем вспыхнула одежда, промасленная, хорошо горючая. Потом кожа. Кровь закипела и остановилась.
Аутодафе!
Горит, хорошо горит внутри танка тело двадцатилетнего бойца, Игоря Михайловича Жмурина, старшего сына Михаила Жмурина.
Восемь часов до Нового года.
Михаил вместе с дочерью и женой на кухне. Рая и Вероника режут овощи, мешают салаты, а он, провожая Старый год, уже пригубил коньяку.
Что-то болит сегодня сердце.
Второй план. Глава 2. Роман и Ас
1998-й.
Роман проснулся, когда шум журчащей воды прекратился. Видимо, это изменение звукового фона и разбудило его. Вероники рядом не было. Тридцать секунд ему потребовалось на то, чтобы окончательно прийти в себя и разделить сумбур и мешанину из образов и действий, что заполняли его разум, на сновидения и реальность. Последняя показалась прекраснее самых фантастических и смелых снов. Он улыбнулся своим воспоминаниям о прошедшей ночи, перекатился на свободную половину кровати и уткнулся лицом в подушку, хранившую женский запах и женское тепло.