«Как хорошо! До смерти хорошо!» пронеслось в голове.
Он почувствовал новый прилив крови к своему пенису. Да, желание. Но не только физическое, властно требующее механического удовлетворения, но и другое, исходящее из высокоорганизованного цивилизованного сознания человека современного: желание увидеть, прикоснуться, заглянуть в глазастало овладевать им, распространяясь по его телу со скоростью штормовой волны.
Он встал и, не стесняясь своей наготы, прошел в соседнюю комнату.
Вероника, позвал он вполголоса.
Я здесь, отозвалась она.
Дверь в ванную была не заперта, и он вошел. Он увидел её силуэт, и его зарождающаяся эрекция моментально приобрела объем. Отведя полупрозрачную пленку-штору, он потянулся к ней рукой Тик-так, тик-так, тик-так. Мгновения. Они врезаются в друг друга, как автомобили в дождь и гололеди неважно, кто виноват, тот ли, который притормозил, или мчащийся вслед. Белое облако лавины неслось прямо на него, заслонив все остальное. Что происходит? Где он? Защипало в носу, зарезало в глазах, сдавило грудь, перестало хватать воздуха, он почувствовал, как неимоверной тяжести груз потащил его на дно мутной реки. Неуверенно повернувшись, он сделал шаг назад и снова очутился в ванной комнате, переполненной влажным паром. Здесь, сейчас, в настоящем. Он огляделся. Взор уткнулся в зеркало. Его отражение? Да, егоэто он. И все в порядке. Нагое тело пропорционально и здорово. Лицо? Обычное лицо, не искаженное злобой, не передернутое отвращением, не застывшее в ужасе. Значит, все в порядке? А Вероника?
Вероника, позвал он в полный голос. Но в этот раз ему никто не ответил.
Шаг вперед. А вот и полупрозрачная шторка. Он снова отдернул её И сновадежа вю. И сновапелена! Мутная, липкая, густая, обволакивающая, прожигающая кожу, будто кислота, переполненная запахом паленых перьев и звуком. Звуком, которого не было раньше. Он ничего не видит. Но звук, что внезапно и врасплох настиг его, он узнал. То был двухтактный стук его собственного сердца.
Он остался стоять на месте. Он напряженно пытался сообразить, что же случилось, почему вдруг он оказался словно замурованный в склеп, и куда пропала Вероникаведь она только что была здесь, рядом, разговаривала с ним. Так почему же он не видит и не слышит её, а?
Он вспомнил, как вчера днем, благополучно сдав последний экзамен, он заехал за Вероникой домой, дабы торжественно и официально просить её руки у её родителей, и как Михаил и Рая, хотя они и показались ему бесконечно печальными, ответили ему хором «да», а Рая еще и перекрестила его, и как весело хохотала в это время сама Вероника, наблюдая за ритуалом, и как они приехали сюда, в квартиру, что Роман снял неделю назад, потому что они с Вероникой решили начать жить вместе, сразу же после окончания сессии, и как началась их первая ночь любви
Он набрал в грудь побольше воздуха и задержал дыхание, словно для того, чтобы прополоскать плевральные полости, омыть их чистым кислородом, ивыдохнул. И отдернул занавеску.
На этот раз он поднялся на поверхность. Он преодолел мертвую зону, когда нечем дышать и кажется, что легкие вот-вот и разорвутся, преодолел и увидел, как она лежит перекинув через край чугунной ванны ноги, так, что они свешивались, будто ей захотелось ими поболтать. Круглые гладкие коленидве слепящие фары на фоне черного кафеля стен. Голова, грудь, живот, рукигде-то там, за ними.
Роман нагнулсячерез её бедра, таз, животи заглянул ей в лицо.
По странной прихоти мгновенная смерть мало изменила её черты. Она почти не тронула их, не лишила привлекательности, не исказила гиппократовой гримасой. Лишь кожа побурела и натянулась. Но он все равно подумал: «Нет, это не Вероника. Но где же Вероника? Онаисчезла. Верони-ка-а А это кто? Не помню».
Роман вышел из ванной комнаты. Он еще раз прошелся по квартире: кухня, зал, спальня, прихожая. По пути подхватил с пола тренировочные брюки и рубашку и натянул их на себя, в прихожей сунул босые ноги в легкие разболтанные сандали, открыл дверь
Ни ключа, ни денег, ни документов.
За спиной автоматически защелкнулся замок.
Резиновые подметки заглушили звук шагов. Четвертый этаж, третий, второй, первый. В подъезде позади него полная тишина. Он толкнул тяжелую металлическую дверьи солнечный свет резанул по глазам, как бритва по запястью.
Вероника, ау.
* * *
Неведанная сила и цель, о которой он никак не мог вспомнить, вместе подталкивали его вперед. Но городу, погрузившемуся с рассветом нового дня в трудовые будни, вязнувшему в них с каждой проходящей мимо минутой все глубже и глубже, не было до него дела.
Он не шел, бежал. Не быстро и не по-спортивному, не разгибая колен и, в целом, нелепо, подергиваясь, подпрыгивая, нобежал, останавливаясь лишь тогда, когда ему казалось, что кто-то зовет, прорываясь сквозь царившую в нем тишину.
Роман, Роман, Рома.
На свое имя он реагировал! Как собака. Как кошка. Как лошадь. Ему хотелось на него отозваться. Приостанавливаясь, он растерянно озирался, но, не найдя глазами того, кому мог бы принадлежать голос, произнесший только что«Ром-м-ма», тот голос, что прозвучал у него в голове, он снова начинал бег, будто кто-то опять завел его, закрутив против часовой стрелки ключик, что незаметно торчал в боку, до отказа.
Вскоре он понял, что звук зовущего голосагаллюцинация, и что онв существующей реальностиодинок. Это знание пришло в него без принуждения. Оно влилось в его распахнутую душу естественно, как в опорожненный сосуд, заброшенный в океан с острова. Он ощутил это, синхронно мобилизовав все органы чувств, свои и предшествующих поколений тоже, что в виде генетического кода, в виде насечек на спирали ДНК, присутствовали в нем, он ощутил это всей человеческой запрограммированностью на выживание, всей памятью эволюции, спрессованной в глубинных слоях его воспаленного мозга, и тотчас понял, что одиночество, овладевшее им, не сравнимо ни с чем: ни с одиночеством снежного человека или голодного волка; ни с одиночеством Робинзона, еще не повстречавшего Пятницу; ни с одиночеством матроса, запертого в отсеке подводной лодки, легшей на грунт; ни с напряженным одиночеством хирурга, склонившегося над обнаженным телом больного; ни с горьким одиночеством скрипача, потерявшего смычок. Нет, его одиночество было космическим и неизмеримымтаким, с каким не поспоришь, чей круг не разорвешь. Он догадалсяон единственный человек на Земле.
Впрочем, иные виды жизни сосуществовали вместе с ним.
По шоссе проносилисьне частоогромные жуки. Их крылья были спрятаны за спиной и покрыты блестящим разноцветным хитином. Они шуршали своими ножками, которых у них было по четыре, утробно рычали, а иногда что-то пронзительно выкрикивали, будто хотели напугать. Кого? Его, Романа! Они проносились мимо, не останавливаясь. Что ж, вероятно, у них своя жизнь, а у негосвоя. Нет, он не боялся этой неизвестной ему формы жизни, нет, он вообще не боялся никого, вот только ему кажется, он что-то забыл. Да. Но, когда он увидит, он вспомнит. Обязательно! Он уверен! А пока Они испускали лучи из сфер, расположенных впереди. Возможно, это были их глазаон не знал точно, но каждый раз, встречаясь с ними взглядами, он на короткое время терял часть своего зрения. В конце концов, привыкнув к этим вспышкам, этим мигам погружения в тьму, Роман перестал придавать им значения. Положившись на инстинкт, он опустил веки и, не замедляя темп, продолжал бежать в темноте.
Наконец, один из этих «зверей-жучков», из этих пленников скорости, подал ему сигнал, жук произнес А потом еще и подмигнул.
Что? Повтори! Что? крикнул Роман, и сам своих же слов не понял, как не понял в ту минуту и того, что скрип тормозов и автомобильный гудокзвуки, присущие дорогам. Неотъемлемая часть движения упорядоченного.
Он бросился вперед, раскинув руки в крест, в распятие.
* * *
Положив руки на руль, Ас на секунду запрокинул голову назад и зажмурил глаза, и Опухшие веки, расширенные зрачки; две дорожки на грязных щеках, что оставили подсохшие слезы; рот, размазанный по ветровому стеклу, будто отогревает с него инейэта картина вновь пронеслась перед его мысленным взором.
Прошлое: 1998.
Человек, ведший машину, был худ нет, скорее, жилист, потому что с первого взгляда становилось ясно, он силен, ловок и, возможно, даже опасен. Он был среднего роста, у него были светлые прозрачные глаза, но не голубые, но и не блеклые, а, пожалуй, золотистые, широкие, среднерусского типа скулы, прямой, без горбинки или крючка на кончике нос. Волосы он носил не короткие и не длинные, и казалось, что они выгорели. Все в его облике располагало к себе, только вот почему-то не запоминалось. Разве что глаза.
Молча и сосредоточенно он смотрел на дорогу, разматывающую перед ним свое серое однотонное полотно.
Он подумал, уже близко, и тут же произнес эту фразу вслух, словно проверял себя:
Уже близко.
Он взглянул в зеркало заднего обзора, что располагалось в салоне, затем в наружное, в боковое, а потом, не доверяя зеркалам до конца, боясь пропустить что-то важное, то, что возможно находилось в мертвой зоне его обзора, быстро обернулся влево Но не увидел ничего необычного. Дорога. По обочинезаросли высохшего кустарника, которые то здесь, то там резала колея. За ними, за этими ломаными кустами растений неизвестных видов и сортовпустырь, заросший сорняком и низкорослыми деревцами, сбившимися в кучки по двое, по трое. Метрах в двухстаперекресток, от которого он стремительно удалялся.
Эта улицы, а точнее, отрезок её длиной в километр, сторона равнобедренного треугольника, что соединял в своих вершинах два новых микрорайона и больничный комплекс, напоминала загородное шоссе.
Настоящая трасса, подумал он и произнес, четыре минуты.
Третья скорость, теперьчетвертая и сноватретья.
До поворота метров сто, прикинул он на глазок. Он еще раз посмотрел влево и, как и в первый раз, повернул вполуоборот голову. Улица по-прежнему оставалась пустынной.
Машину вел ас. Каждый раз, садясь за руль, ему приходилось сдерживать себя, потому что правила, требующие своего соблюдения, были для него, как железная клетка. Ему нужна была погоня. Да. Погоня! Именно её жаждали его душа и тело. Скрип тормозов, визг раздираемой резины и соприкосновение бамперов, отдающееся глухими ударами не только в голове, но и в сердце. В такие секунды, а в свое время ему довелось их испытать, он чувствовал себя хорошо. Легко. Будто вопреки закону тяготения, терял часть своего весапарил, слившись с металлическим болидом в единую тень, избавившись от своей материальной оболочкитуловища, ног, рук, головы, превратившись в сгусток чистой энергии, в протоплазму. И такое ощущение не имело для него аналогов в повседневной жизни. Об этом ощущении он мечтал. Но не в этот раз. Сегодня он старался быть только осторожным и с этой целью мобилизовал все свое мастерство и хладнокровие. И удача уже грезилась сквозь кратковременность распланированного действия.
Мизинцем левой руки он ударил по рычажку, расположенному под рулевым колесом, опуская его вниз, и сигнал о предстоящем повороте влево затикал и одновременно замигал зелененьким огоньком.
Два эти действия его и отвлекли.
Человеческую фигуру по правому краю дорожной разметки Ас заприметил давно. Человек двигался легкой трусцой, только вот как-то неровно, спотыкаясь, оглядываясь, и немного забирал вправо, на проезжую часть, но затемвыравнивал, продолжая прокладывать себе путь по обочине, усыпанной мелким гравием. На дороге он возник внезапно.
Ас вильнул влево. Он, по сути, продолжал тот же маневрповорот налево, но соприкосновения избежать не сумел.
Тело, подброшенное вверх, опустилось на капот с глухим стуком, но рев двигателя перекрыл этот шмякующий, чмокающий
Лоб, сломанный нос, щека, прильнувшие к ветровому стеклу, вдавленные в него центростремительной силой инерции, струйка крови от виска
Мгновение человек находился на капоте. Автомобиль продолжал разворачиваться. Вектор приложения инерционных сил изменился согласно изменению направления движения и приобрел центробежный характер. Отброшенное в сторону безжизненное тело покатилось по грязному пыльному асфальту.
Ас, действующий в секунды столкновения на полном мышечном автоматизме, его кисти, сжимающие руль, превратились в тиски, успел заметить, как сбитый им человек упал и, кувыркаясь и перекатываясь с боку на бок, пересек пространство проезжей части и скрылся в неровной ленте придорожного кустарника. Он не остановился. Сбросив скорость и перейдя на вторую передачу, он свернул на грунтовую дорогу, и только по прошествии двадцати, тридцати секунд, а, возможно, и целой минуты, принялся анализировать произошедший эпизод и скоро пришел к выводуего вины в этом происшествии нет. Вернее, он виноват в одном: не остановился, не помог.
Полторы минуты, плюс две минуты, чтобы вернуться к парню, он посмотрел на часы, в запасе у меня минут десять.
Поставив машину в гараж, он вернулся к месту происшествия, как и рассчитывал, ровно через три с половиной минуты. На дороге никого не было. Пусто!
«Пустынно даже, меланхолично, невпопад подумал он, туманным одиночеством степных разъездов на рассвете, когда встречныйнепременно задерживает, и приходится ждать, ждать ждать Вот так и сегодня. Но где же он, где?».
Ни на асфальте, ни на утрамбованном грунте обочины, усыпанной гравием, в тех самых кустах, ни за ниминикого! Ни мертвого, ни живого.
«Ну, и слава Богу. Значитничего серьезного», решил Ас и, еще раз бросив взгляд на часы, широким решительным шагом двинулся в том же направлении, откуда несколько минут назад прибыл.
* * *
Прошло два часа. Роман пришел в себя.
Он лежал на животе, уткнувшись лицом в полусогнутый локоть левой руки, и той причиной, что заставила его неосознанно напрячь силы и вернуться из блаженного небытия, был приступ удушьяследствие неудобного положения. В следующий миг он перекатился на спину и, широко открыв рот, сделал несколько вдохов. Несколько минут он так и дышал, часто и даже судорожно, всасывая в себя всё: воздух, выхлопные газы, пыль, мелкую мошкару, что роем вилась над его лицом, норовя забиться в ноздри и под веки, и только почувствовав, что ему не хватает слюны, чтобы смочить подсыхающий язык, он сомкнул губы и попробовал втянуть воздух через нос. Не получилось. Он расслышал булькающий звук, и это была кровь, сочившаяся из переломанного носа. Она медленно стекала по верхней губе и попадала в рот, давая время распробовать её солоноватый вкус, и дальшепо подбородку, и густея, будто прокисая, огибала шею и терялась где-то там, за затылком. А воздух через носовые ходы не проникал. Он снова открыл рот
Теперь Роман попробовал встать. Первая попытка оказалась неудачной. Головокружение и острая боль в правом плече вновь бросили его на землю, заставив задуматься Он сумел констатировать, что небобезоблачное, что светит солнце, а он лежит на землена серой голой земле, давно не знавшей дождя и ивсе! И большен-и-ч-е-г-о. Чистая страница. Tabula raza. Кто он? Как его зовут? Как он попал сюда? Что произошло раньше, вот до этого момента, зло, с ненавистью вырванного из реальности, нет, вспомнить не удавалось. Как он вышел из квартиры, оставив за захлопнувшейся дверью мертвое тело; как бежал, убегая неизвестно от кого; как его собственное бесчувственное тело ударилось об асфальт, ломая кости лица и правую ключицу; как он, придя в себя, полз и успел пересечь асфальтовое полотно, что по удивительному стечению обстоятельств было в тот миг свободнодва светофора с противоположных сторон дороги, уподобляясь игральному автомату, выкидывающему Джек Пот, оба высветились краснымон не вспомнил, и как вновь забился в кусты, инстинктивно прячась, но уже с другой стороны дороги, где и лежал сейчас. И он опять потерял сознание.
Два часа дня. Он снова очнулся.
Оберегая травмированную правую руку, отталкиваясь от поверхности земли одной левой рукой, перенося центр тяжести назад, он сначала сел, потомвстал на корточки, потом, зафиксировав свой взгляд на случайном камне, валявшемся неподалеку, так у него меньше кружилась голова, встал на ногиноги, спина, шея и, чувствуя, что равновесие в вертикальном положении не удержать, он накренился вперед и побежал.
Два пятнадцать. Павел Андреевич Родионов покинул здание больницы.
«Понедельник, размышлял он, день «неоперационный». Что делать хирургу на рабочем месте, если операции на этот день не запланированы? Обход больных? Сорок минут. От силы. Осмотреть больных в перевязочной? Еще столько же. Размножить свой «автограф» по историям болезней? Хм, все равно никто и никогда не станет читатьпусть это займет еще час. Выпить три, четыре, пять чашек кофе А чем же занять еще целых четыре свободных часа? Интересно, как проводят свое рабочее время терапевты? Ведь они-то, в отличие от нас, хирургов, не заняты в операционной и в перевязочной, а число больных для курациито же. У них, и у нас. Да, интересно».