А твоя жена? Она не может тебе помочь?
Кристиана? Да ты ведь ее знаешь Тут председатель, там секретарь, еще где-то казначей Нет, Кристианаженщина, что называется, чрезвычайно занятая.
Эрмантье ощупью отыскал спинку своего кресла и тяжело опустился в него.
Все как прежде, прошептал он. Я делаю деньги. Они их тратят. Мой брат Помнишь Максима?
Этого баловня? Еще бы! Хотя с тех пор прошло немало времени Что с ним сталось? Как его сердце? Помнится, вы очень беспокоились на этот счет.
От него можно ожидать чего угодно. Это ребенок. Сущий ребенок Тебе ни за что не угадать его последнего увлечения Можешь себе представитьджаз. Да-да! Он играет на саксофоне. Сам посуди, хорошо ли это для его здоровья? Кристиана просто вне себя. Еще бы: ее деверьшут гороховый! Что же касается Жильберты, моей падчерицы, то она решила вдруг заняться философией. Готовит какой-то диплом. Само собой, меня в такие вещи не посвящают. Хотя я знаю, что она обручилась с каким-то там архитектором. Проводит каникулы в семействе этого молодого человека, у которого, разумеется, ни гроша за душой. Стало быть, еще одного придется посадить на шею. На это папаша Эрмантье пока годится. И при всем том они желают, чтобы я отдыхал! Им кажется, что завод может работать сам по себе.
Все готово, крикнула Кристиана с лестницы.
Сейчас иду, ответил ей Эрмантье. Нет, старик, побудь еще немного. Пускай теперь они меня подождут.
Я рад, что повидал тебя, сказал Блеш. Жаль только, что ты в таком состоянии. В прошлый раз ты, помнится, был гораздо лучше. Разумеется, речь не о глазах, не о физическом здоровье. Я имею в виду твое настроение.
Что поделаешь! вздохнул Эрмантье. Семейное бремя вообще вещь тяжелая, а уж о моем и говорить нечего. Особенно теперь! Оставайся холостяком, старик! А если все-таки надумаешь жениться, не вздумай брать в жены вдову директора, уж поверь мне. Сколько бы ты ни старался: удвоишь, утроишь капитал, к тебе все равно будут относиться как к мальчику на побегушках Ну а у тебя-то самого как дела? По-прежнему занимаешься журналистикой?
Да. Заехал вот повидаться с матерью и сегодня вечером опять уезжаю в Вену. Профессия утомительная, что и говорить, но я не променял бы ее ни на какую другую.
Даже на мою?
Даже на твою.
Они рассмеялись.
Подумать только, пошутил Эрмантье, кто бы мог предположить, когда мы оба ходили в школу на улице Сержанта Бландана, что ты станешь известным журналистом?
А тыпромышленным магнатом!
Ну уж и магнатом! Не будем пока преувеличивать. Хотя, конечно, чем черт не шутит. А что мне остается, кроме честолюбия?
За окном раздался автомобильный гудок.
Слышишь, заметил Эрмантье, они готовы. А значит, и я должен быть готов.
Кого ты берешь с собой?
Жену, горничную и шофера. Максим подъедет на неделе. А Юбер попытается заскочить на праздник 14 июля.
Вы не скоро доберетесь. Сколько туда? Километров семьсот?
Семьсот пятьдесят. Но Клеман водит хорошо, да и машина послушная. «Бьюик»!.. Кристиана не могла удовольствоваться французским автомобилем. К ночи доберемся.
Тебе будет там скучно.
Нет. Не думаю. Там просторно. Я не буду на все натыкаться, как здесь. Наоборот, мне кажется, там я вздохну свободно. И потом, никакой почты, никаких настырных посетителей. Я даже не знаю, починили ли там телефон!
Мне пора, сказал Блеш. Не хочу, чтобы из-за меня тебе устраивали сцену.
О! Одной сценой больше, одной меньше Ты скоро вернешься? Поужинали бы как-нибудь вдвоем, ну, скажем, в сентябре.
В сентябре не выйдет. Вернее всего, на Рождество. Если только меня не отправят в Абадан или в Ханой!
Везет тебе. Ну, проводи меня А то я, чего доброго, растянусь на лестнице.
Они вышли, не торопясь миновали коридор, начали спускаться по лестнице.
Скажи мне откровенно, снова начал Эрмантье, я не слишком изуродован? Я спрашиваю об этом из-за Кристианы.
Блеш заколебался.
Трудно сказать, старина. Разумеется, это заметно. Но не отталкивающе, нет.
Спасибо. А ничего другого ты не замечаешь?
Что ты имеешь в виду?
Как тебе сказать я точно и сам не знаю ну, помимо глаз и заштопанного лица?
Успокойся, все остальное в полном порядке. Отчего ты об этом спрашиваешь?
Показалось У меня такое ощущение, будто все они избегают меня, будто они боятся меня. Да-да, именно такбоятся. Они избегают меня, словно я заразный, словно, кроме увечья, во мне есть что-то такое, чего они не в силах вынести.
Что ты выдумываешь!
Моя жена, случаем, не подговорила тебя, не научила, что мне отвечать?
Я ее даже не видел.
Они пересекли вестибюль.
Извини меня, Блеш. Тебе я все могу сказать. Видишь ли, хоть я и стараюсь казаться крепким, беззаботным Но сам-то чувствую, что со мной неладно, не только неладно, но гораздо хуже, чем все думают. И знаешь, я очень рад, что ты пришел.
Держись, старина Ришар!
Они крепко пожали друг другу руки. Эрмантье вдруг почувствовал себя несчастным. Он никак не мог отпустить руку друга, которую сжимал.
До свидания. Навещай меня.
Он разжал пальцы и остался один во тьме.
Кристиана, позвал он, Кристиана!
Раздался торопливый стук каблуков.
Наконец-то он ушел. Надо жезаявиться в такой момент! Марселина! Закройте все. Не забудьте счетчики Ришар, держите.
Эрмантье почувствовал, как она сунула ему в руку что-то деревянное.
Это что такое?
Трость.
Еще чего не хватало Я и так дойду.
Однако посреди тротуара он остановился, совершенно потеряв ориентировку. Кристиана взяла его за руку, и он послушно пошел за ней. Машина тронулась. Эрмантье забился в угол. Впереди у него много часов, чтобы пораскинуть мозгами и попробовать разгадать тайну. «Что же у меня еще, кроме незрячих глаз? размышлял он. Чего они боятся?» Тысячи подробностей приходили ему на ум, незначительных, ничтожных и все-таки неоспоримых. Он не выдержал и наклонился к Клеману.
Заедем на улицу Биша, сказал он. Остановите возле дома тридцать два.
Послушайте, Ришар, прошептала Кристиана. У нас нет времени. И потом мне как-то неудобно
Я пойду один. Дорогу я знаю. После того как она потеряла мужа, я несколько раз навещал ее.
Но почему именно сегодня?
Я хочу попрощаться с ней перед отъездом. Я-то ее любил, старую Бланш.
Вопреки его воле в голосе прозвучала обида. Кристиана ничего не ответила. В прежние времена она наверняка нашла бы что возразить. Еще одна подробность. Машина удалялась от центра города. Не слышно было больше трамвайных звонков, и движение, похоже, стало не таким напряженным. Улица Биша была тут, в двух шагах, с ее бистро, где служащие товарной станции распивали аперитивы, с ее ребятишками, играющими на тротуарах в классы. Эрмантье отчетливо представлял ее себе, но видение это было застывшим, словно почтовая открытка. «Бьюик» мягко затормозил и остановился. Эрмантье открыл дверцу.
Месье, коридор прямо перед вами, сказал Клеман.
Я ненадолго, пообещал Эрмантье.
Тротуар был узким, всего в несколько шагов. И все-таки ему пришлось преодолеть приступ головокружения, отчего лоб его покрылся испариной. Он ощутил вдруг такую слабость, что в нерешительности застыл на пороге. Потом, нащупав пальцами камень, медленно пошел вперед, держась за стену. Неприятный момент остался позади. Он провел рукой по почтовым ящикамих оказалось с десятоки с облегчением снова заскользил ладонью по стене. Главноеза что-нибудь держаться, не шарить в пустоте. Ногой он без труда нащупал первую ступеньку. Нет ничего проще, чем подняться по лестнице. Никаких тебе ловушек. На четвертом этаже Эрмантье остановился. Дверь направо. Ключ торчал в замочной скважине, он тотчас узнал легкие шаги старой женщины и приоткрыл дверь.
Эрмантье, прошептал он. Это я, моя добрая Бланш.
Ах, это вы, месье. Если бы я только знала
Могу я войти на минутку?
Оба они были взволнованы и говорили одновременно, наталкиваясь друг на друга в тесной прихожей.
Давайте вашу руку, сказала она наконец и, введя его в комнату, где пахло воском и сыростью, усадила в скрипучее кресло с вытертыми подлокотниками.
Я уезжаю в отпуск, объявил Эрмантье. Теперь мне гораздо лучше. Всякая опасность миновала.
Я очень рада Месье может поверить, что заставил меня поволноваться. Думали, вам уже не оправиться.
Кто думал?
Да все решительно И мадам, и господин Юбер, и господин Максим Все шептались по углам. Пытались делать вид, что все в порядке, да меня не проведешь.
Эрмантье угадал, что она отошла от него, и, услыхав шум, понял, что она тихонько притворила окно. Он достал бумажник, вынул не считая пачку денег.
Добрая моя Бланш, мне не хотелось уезжать не поблагодарив вас за все. Короче, доставьте мне удовольствие и примите этот скромный подарок Ну же! Дайте вашу руку.
Нет, месье Нет, это невозможно.
Почему?
Нет.
Этого мало?
Что вы, месье! Дело не в этом.
Тогда в чем же?.. Дайте же вашу руку. Надеюсь, я не внушаю вам ужас?
Он услыхал прерывистое дыхание старой женщины, и все его сомнения разом проснулись.
Бланш, я чувствую: что-то неладно. Скажите мне откровенно, почему вы не хотите брать денег?
Но потому что я у вас больше не служу.
А если я попрошу вас вернуться?
Нет, месье Я никогда не вернусь.
Вы больше не смогли бы жить рядом со мной?
Нет, месье. Теперь уже нет.
Потому что я слепой?
О! Нет, месье. Этого у меня и в мыслях не было.
В таком случае я не понимаю вас.
Там месье сможет наконец отдохнуть. Говорят, климат Вандеи очень полезен, особенно после болезни
Последние слова она проговорила торопливо и совсем другим тоном, словно обращалась к кому-то третьему. А Эрмантье услыхал у себя за спиной легкое поскрипывание половицы. Кто-то вошел в комнату и слушал их разговор. Верно, соседка. Стало быть, ему ничего не удастся узнать. Он встал.
Когда вернусь, обязательно зайду поболтать с вами. Проводите меня, добрая моя Бланш.
Он положил руку ей на плечо и пошел вслед за нею до самой лестницы.
Будьте осторожны, месье, сказала старая женщина, когда он взялся за перила.
Она закрыла дверь, и Эрмантье услыхал скрежет задвижки. Тогда он нагнулся, прислушиваясь. Кто-то торопливо спускался по лестнице. Но задолго до того, как сам он очутился внизу, шаги эти затерялись в уличном шуме.
Я не ошибся? спросил он, усаживаясь в машину. Кто-то шел впереди меня?
Мужчина? молвила Кристиана.
Не знаю Вы никого не видели?
Последовало молчание.
Месье, должно быть, ослышался, вмешался Клеман. Никто не выходил.
«Бьюик» тронулся в путь.
Наверху старая Бланш, опустив занавеску, прошептала:
Бедный месье! Счастье, что он ничего не знает. Это было бы слишком ужасно!
II
Жарко, еще жарче, чем в прошлом году. В аллее сада Эрмантье снимает очки и подставляет свое изуродованное лицо солнцу. Какая радость ощущать кожей этот сухой ветерок, пропитанный запахом меда и роз. С жужжанием пролетают какие-то насекомые, а иногда осанаверняка осаначинает кружить вокруг его лица, отыскивая место, куда бы сесть. Он идет по аллее спокойно, засунув руки в карманы и изо всех сил стараясь держаться естественно, не горбиться, но и не запрокидывать голову назад. Самое трудное шагать, не думая о том, что шагаешь, двигаться вперед, не опасаясь наткнуться на стену. Вначале его преследовал страх перед стеной: ему все время хотелось вытянуть руки вперед, и от этого что-то сжималось в груди. Всем своим существом он испытывал страх, словно напуганный зверь. Можно сколько угодно твердить себе, что никаких препятствий нет, однако колени, да и все нутро, отказываются повиноваться, обороняются, готовясь отразить болезненный удар. Непрестанно мерещится, будто воздух стал более плотным, словно рядом выросла незримая стена. Эрмантье нередко приходилось останавливаться, чтобы определить свое местонахождение. Я в двадцати шагах от террасы, ясно. Стало быть, на просторе. Ограда еще далеко. Мало-помалу он приноравливался. Шел на слух. Как только гравий переставал скрипеть под ногами, он понимал, что свернул с дороги и угодил в цветник. Ему никак не удавалось идти по прямой линии, он все время забирал влево, точно сбившийся с курса парусник. Любая прогулка по саду становилась изнурительным путешествием.
Теперь ноги его постепенно начинали привыкать к поворотам аллей, если, конечно, следовать одним и тем же маршрутом. Любопытно, как человек проникается жизнью окружающего мира, когда перестает его видеть. Эрмантье постоянно ощущал вокруг себя огромный трудолюбивый сад, залитое солнцем небо и даже облака, приносившие мимолетную прохладу, весьма чувствительную и для лица, и для рук. Будь у него чуткий слух, ему, возможно, удалось бы услышать, как скользят вниз по стене ящерицы в том углу, где, должно быть, уже созревают помидоры. Эрмантье готов был отдать что угодно, только бы выбраться за пределы поместья, очутиться в дюнах у моря, побродить в прибрежных волнах. Но в таком случае пришлось бы обратиться с просьбой к Кристиане, а Эрмантье не желает ни о чем просить. Достаточно того, что за столом с ним нянчатся, как с ребенком. Ничего, обойдется без моря. Ему довольно знать, что оно здесь, рядом, и что его зеленые волны вздымаются разом вдоль всего песчаного пляжа. Если ветер подует с запада, он сможет услыхать их шум, но ветер дует с суши и приносит лишь запах выжженных лугов. Нет, Эрмантье некогда скучать. Времени не хватает. Он так старательно живет, что вечером буквально валится с ног, точно заигравшийся ребенок. Они здесь уже три дня! И эти три дня пронеслись, словно один час. Впервые в жизни у Эрмантье настоящий отпуск. Наконец-то он почувствовал, что у него есть тело. А раньшето почта, то непредвиденные поездки, неотложные дела. И вечно эта неотступная потребность заполнить чем-то свободные минуты: покрасить двери, смазать замки, прополоть огород. Вечная увлеченность работой. «Да он умрет, если ему нечего будет делать», говорила Кристиана. Напротив. Только теперь он и начинает жить.
Временами ему даже приходит довольно странная мысль: «А что, если я ошибся? Если работаэто вовсе не главное?» Он улыбается, думать о таких вещах просто-напросто глупо. Вот уже более двадцати лет он ведет борьбу, и борьба эта стала для него жизненной необходимостью. Ему надо победить конкурентов, заставить уважать свою волю, слышать, наконец, как вслед ему несется шепот: «Эрмантье Тот самый электролампы» Тем не менее он вынужден признать, что эта передышка ему приятна. Он уже не собирается убивать себя, как хотел было сделать тогда, в клинике, после того как Лотье сказал ему: «Мой бедный друг, вам потребуется все ваше мужество» Если бы в тот момент у него под рукой оказалось оружие, пускай даже перочинный ножик
Где-то здесь, слева, должны быть гвоздики. Эрмантье наклоняется, нюхает, протягивает пальцы. Так и есть, вот они, цветы. Он не ошибся. Осторожно он срывает один цветок. Если в эту минуту какой-то прохожий случайно остановится у ограды и увидит его, ему и в голову не придет, что этот человек в темных очках, одетый во все белое, слепой. Подобное предположение, конечно, смешно, потому что мимо ограды никто никогда не ходит, однако Эрмантье доставляет удовольствие делать вид, будто такое и в самом деле может случиться. Ему хочется выглядеть непринужденным в глазах несуществующего прохожего. Он надкусывает стебелек гвоздики и притворяется, будто внимательно разглядывает цветник у своих ног. Еще одно любопытное ощущение: когда сам перестаешь видеть, начинает вдруг казаться, что на тебя кто-то смотрит, и это невыносимо. Эрмантье тут же выходит из себя, говорит себе, что выглядит болваном, недотепойсловом, последним бедолагой. И в этом главная причина того, что он и слышать не желает о трости. «Хорош я буду! Останется только милостыню просить!» Во всяком случае, трюк с гвоздикой ему удался. Он остался доволен. Подумать только: протянул руку и сразу сорвал! Он пожевал горький стебелек. Вообще-то говоря, если хорошенько натренировать память, можно свободно обходиться и без глаз. Беда в том, что с памятью плохо. Особенно у него! Из-за того, что в голове его вечно теснились какие-то планы, цифры, графики, он никогда не обращал внимания на окружающую обстановку. Его интересовали лишь доказательства собственного могущества. А вот лица служащих, например? Он вдруг осознал, что ему стоит немыслимых усилий вызвать их в памяти. Мало того! Даже Кристиану и то он не может ясно представить себе. То ему вспомнится ее лицо, но тогда силуэт приобретает неясные очертания А то вдруг наоборот: он с поразительной точностью видит фигуру женщины с туманным овалом вместо лица