Ты всегда так боролась в шахматах,проговорил он,интересно, это они подарили тебе вкус к сражению?
Ненавижу шахматы.
Ей пришлось заставить себя оставаться неподвижной, когда он приблизился. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, слегка проводя ногтями по ее обнаженной спине. Она чувствовала винный вкус на его языкеэто был портвейн, и металлический привкус танинов, который так сильно напоминал ей кровь, вызывая тошноту.
Я не имел в виду саму игру.
Вэл резко вдохнула и увидела, как его глаза потемнели, а зрачки расширились, поглощая радужку.
Я хочу уйти.
Ты хочешь сопротивляться мне. Почувствуй потребность в этом, на самом деле, потому что, пока ты сопротивляешься, ты невинна. Безупречна. Заблудившийся маленький ягненок на заклание.
Я серьезно. Ты не можешь держать меня здесь. Ты не можешь...Она замолчала, задыхаясь, когда он заполз на кровать.
Не говори мне, что я могу и чего не могу делать.
Я не...
Именно.
Она попятилась и, сделав это, забылась. Боль пронзила ее, расколов надвое, и ее ноги, теперь слабые, как у новорожденного жеребенка, запутались в простынях. Запах роз становился удушающим, когда лепестки были раздавлены их телами.
Он приподнял ее и убрал влажные волосы с ее шеи.
Возможно, ягненок хотел почувствовать укус волчьих зубов.Гэвин провел пальцем по веснушкам на ее шее от уха до плеча, прежде чем позволил своей руке снова опуститься на ее талию.Иногда телу трудно отделить ужас от экстаза. Ощущения так похожи. Контекстэто все.
Вэл уставилась вперед, и кровать заскрипела, когда он наклонился так близко, что его дыхание шевельнуло пряди персикового пуха на ее шее.
Как легко было ягненку потеряться в глазах волка в тот первый раз. Она была не готова. Она испугалась. Ее маленькое сердечко бешено колотилось. Кровь прилила к ее конечностям. Ее дыхание перехватывало... и учащалось.
Он вдохнул, касаясь ее кожи.
Возможно, волк съел бы ее. Я думаю, что в большинстве случаев он бы так и сделал. Да. Но этот ягненок обладает чем-то, что возбуждает его любопытствои заставляет его жаждать чего-то большего, чем плоть или кровь.
Она почувствовала, как его губы коснулись ее пульса.
И вот волк возлег с ягненком.
Она яростно содрогнулась, ненавидя то, как ее живот дернулся, как от ножа, и тепло просочилось в ее чресла, как кровь.
Так не бывает.
Мм, ну, я всегда считал себя довольно... неординарным.Он сделал паузу.У меня для тебя кое-что есть.
Я не хочу этого,автоматически сказала она. Холодная тяжесть легла ей на ключицу.
«Он пытается задушить меня».
Она схватила его за руки, прежде чем Гэвин успел натянуть металлический шнур. Он оттолкнул ее.
Если бы я собирался убить тебя,заметил он,ты бы уже не дышала.
Она попыталась повернуться, чтобы посмотреть, и он наклонил ее голову к зеркалу. Это было ожерелье, тяжелое, вероятно, из жидкого серебра. Тонкие нити металлических звеньев, предназначенных для того, чтобы быть такими же текучими, как масло. Металлоконструкции были прекрасными, изящными и блестящими, с большим тонким кольцом, четко вписанным в узор. Она просунула под него палец, потянув за металл.
Ожерелье казалось не менее собственническим, чем руки, обнимающие ее за талию.
Ты чувствуешь желание бороться,тихо сказал он.У меня тоже есть определенные желания.
Это... это ошейник. Ты думаешь, что можешь владеть мнойкак будто я... какое-то домашнее животное? Ты болен.
Она дернула плечами, нанося удар локтем. Ее рука, все еще цеплявшаяся за ожерелье, дернулась сильнее, когда Вэл приготовилась сорвать кольцо, которое теперь служило замком для какого-то ужасного поводка или цепи в ее воображении.
Гэвин схватил ее за запястье.
Не начинай со мной игры, которые ты не готова проиграть, Вэл. Это быстро перерастет во что-то, что, я уверен, тебе не понравится. Я полагаю, мы говорили об индульгенциях. Хорошо. В вопросе контроля я стою твердо. Я не потерплю твоих попыток оспаривать мою власть, и, если ты будешь упорствовать в этом, мне, возможно, придется причинить тебе боль, чтобы доказать свою точку зрения. Животных убивали и за меньшее в дикой природе.
Его хватка, которая была болезненной, ослабла до давления, которое стало терпимым. Он коснулся ее ожерелья свободной рукой.
Это тонко, со вкусом. Если кто-то достаточно проницателен, чтобы осознать его значение, все, что оно скажет им,это то, что ты моя. А теперь, ты переоденешься во что-нибудь более подходящее для цивилизованной компании, а потом мы вдвоем выпьем по бокалу хорошего вина. Нам нужно многое обсудить.
Нам нечего обсуждать. Я не собираюсь быть твоей игрушкой!
Ты будешь той, кем я тебе скажу,он сурово посмотрел на нее.Я думал, мы достаточно изучили этот урок, но если тебе нужно напомнить, полагаю, мы можем отложить твою смену одежды на несколько часов...
Она отпустила ожерелье, как будто оно загорелось.
Где одежда?
Я принесу.Он соскользнул с матраса с легкостью, которая заставила бы ее возненавидеть его, если бы она уже не пульсировала ненавистью. Вэл наблюдала, как он достал большую сумку, которую она каким-то образом пропустила раньше, во время своего первоначального беглого осмотра комнаты. Если только он не принес ее позже.
И с этой мыслью она убежала в ванную, прихватив с собой простыню.
У нее защипало в глазах. «Слезы»,подумала она, пока не вспомнила о своих линзах. Они были косметическими и не предназначались для длительного ношения. Ее соленые слезы и потекший макияж вызвали раздражение. Вэл вымыла руки и оценила тонированные силиконовые диски. Они годились, по крайней мере, еще на несколько ношений, но она выбросила их в мусорное ведро.
После, намочила кусок ткани и начала приводить себя в порядок. Когда она добралась до бедер, ей пришлось остановиться, потому что комната начала наклоняться и расплываться. Вэл схватилась за кран, вцепившись в фарфор, как моряк в мачту тонущего корабля, и плеснула в лицо холодной водой.
Ужасно холодной. Ледяной. Замораживающей, как и его глаза. Снова и снова, пока ее щеки не утратили смертельную бледность, а ощущение жжения не сменилось приятным онемением.
В сумке лежали дорогие джинсы, шелковая блузка и нижнее бельевсе ее размера.
Вэл не была уверена, что нервировало ее больше: тот факт, что он знал ее самые интимные подробности из первых рук, или возможность того, что он приобрел эти вещи заранее. Она их не видела, это правда, но если бы он не хотел, чтобы их нашли, она бы этого не сделала?
«Это насколько надо быть жестоким, чтобы намеренно и методично планировать такое унижение... Ты хоть слышишь себя сейчас?»
Вэл упала на колени перед унитазом и ее вырвало, но желудок оказался пустым. Она ничего не ела, думала умрет. Вэл разгладила блузку и вытерла лоб. Очевидно, нет. Она мрачно посмотрела в зеркало.
Блузка плотно облегала ее изгибы, с вырезом ниже, чем тот, который она выбрала бы для себя. Но не настолько низко, чтобы быть неприличным, она почти слышала, как он сказал бы это.
Джинсы, напротив, были свободного кроя, что очень эффектно подчеркивало ее стройные ноги. Это был его стиль.
Вэл чувствовала себя более обнаженной, чем была только в простыне. Когда она повернула голову, рассматривая себя под другим углом, то увидела отметины, которые он оставил на ее горле, похожие на алые буквы. Она провела пальцами по ушибленной коже, сжимая ожерелье в кулаке. Она хотела уничтожить эту проклятую штуку, но... нет, она не осмелится.
Гэвин не обернулся, хотя, должно быть, слышал, как открылась дверь ванной. Он полулежал на диванчике, предоставив ей выбор между креслом или письменным столом, так как она не собиралась садиться рядом с ним. Он наблюдал, как она садится, приподняв бровь.
Какой замечательный эффект.
Она резко подняла глаза. Он кивнул на ее блузку.
Я никогда не верил, что рыжие не должны носить красное. Этот особый оттенок алого довольно красив на твоей коже, как кровь на снегу.Он задумчиво провел пальцем по одной щеке.Да,размышлял он,ты выглядишь просто восхитительно, моя дорогая Белоснежка.
Делало ли это его Охотником? Она задавалась вопросом, был ли его выбор слов преднамеренным. Восхитительно. Какое ужасное словосказать, что кто-то выглядит достаточно мило, чтобы взять его против воли. Она сложила руки на груди, затем опустила их, когда поняла, что этот жест приподнял ее грудь, дав ему прекрасный обзор.
Возможно, даже слишком. Я приношу свои извинения за мою жадность. Нужно было быть аккуратнее. В следующий раз я проявлю больше сдержанности.
В следующий раз.
Ее слова падали в тишине, как камни.
Он поймал выражение ее лица за мгновение до того, как она смогла его изменить. Его губы изогнулись в довольной улыбке.
Неужели ты надеялась, что я захочу тебя только один раз? О боже, ты еще наивнее, чем я думал. Почему я должен был пройти через столько неприятностей ради простого свидания? Разве человек ездит на жеребце только один раз, прежде чем обречь его на бойню?Он наполнил хрустальный бокал и протянул ей за ножку.Мне кажется, что нет. Пей свое вино.
Так оно и было. Его «извинения» всего лишь предлог, чтобы пустить в ход этот новый ужас, переворот в шахматной игре, который изменил шансы в пользу одного игрока.
Его.
Ему все равно, причинит ли он ей боль. Он был неспособен на огорчение, и точка. Он ясно дал это понять четыре года назад, и все же она отдала ему свое сердце, чтобы оно снова и снова разбивалось. Почему? Зачем она это сделала?
Ты ублюдок.Она схватила бокал с вином, выплеснула содержимое ему в лицо, а затем позволила бокалу разбиться.К черту твое вино. Пошел ты.
Он вскочил с дивана прежде, чем она успела моргнуть, схватив ее за ворот блузки.
Ты, кажется, не понимаешь. Ты бросила мне вызов, и проиграла.Шелковистая ярость в его голосе заставила ее задрожать еще сильнее.И я намерен заставить тебя заплатить за твое высокомерие. Сейчас мы играем в мою игру по моим правилам, и у меня есть все твои фигуры. Ты, моя дорогая, одинокая пешка без надежды на повышение. Как бы ни были многочисленны твои чары и насколько бы привлекательны они ни были для меня, тыдвижимое имущество.
Вэл покачала головой, словно пытаясь вытряхнуть из себя его слова. Это не было жестом неповиновения, и он, казалось, знал это, но вел себя так, как будто она сопротивлялась, запуская пальцы в ее спутанные волосы и откидывая ее голову назад.
О, да,сказал он,ты ничтои ты даже не понимаешь, что это значит, но ты поймешь.Он прочистил горло.Через три дня я дам тебе ключ к разгадке. Эта подсказка будет представлять, как фигуру, так и игрока. У тебя будет одно предположение. Одно. Угадаешь неправильно, и этот игрок умрет. Медленно, я думаю, и довольно болезненнона тот случай, если смерть не покажется тебе достаточной мотивацией.
Он бросил на нее лукавый взгляд.
Насколько полезна подсказка, будет зависеть от того, насколько я доволен тобой в данный момент.
Ты чудовище.
О, правда? Я чудовище?Он рассмеялся.
Она попыталась отстраниться, но он заключил ее в объятия.
Спроси себя, что человек без коварства может сделать с твоим телом в темноте.Он взглянул на окносолнце поднималось, посылая золотые лучи, пронзающие тень,и добавил:Или при дневном свете. На солнце еще хуже. Заставляет все это казаться намного более... неизбежным.
Вэл втянула в себя воздух. Да...она вспомнила
Я бы с удовольствием посмотрел, как твое тело сияет днем в золотом свете саванны. Или, если ты неравнодушна к классицизму, в мокрой драпировке римлян. Ну, вообще-то, греков. Когда Рим завоевал Грецию, они присвоили себе все, что им приглянулось. В этом я очень похож на своих предков.
Ты сошел с ума.
Рим покорил еще и бриттов. Помнишь тот набросок, моя дорогая? Единственным женщинам, которым разрешалось носить тоги, были куртизанки. История может быть такой информативной... тебе не кажется? Возможно, ты согласишься снова попозировать мне.
Нет.
Она снова попыталась отстраниться. Он поймал ее за руку.
Ах, ах, ахне так быстро. Есть еще одна вещь. Это личная игра, которая должна остаться между нами. Никаких друзей. Никаких любовников. Никакой полиции. Ясно? Я буду очень зол, если ты бросишь мне вызов. Ты бы этого не хотела.
Нет.Она не хотела.
Тогда можешь идти. Мы здесь закончили.Он отпустил ее руку, указывая на жалкую груду черной ткани за дверью ванной.Я полагаю, что твое пальто цело. Смотри, не забудь о нем.Он взглянул на нее через плечо.Ты бы ведь не хотела умереть от холода.
«Я уже умерла от него».
Глава 12Аквилегия
Она стояла в автобусе по дороге домой, хотя он был пуст, вцепившись в поручень дрожащей рукой. Водитель автобуса пару раз посмотрел в ее сторону, но ничего не сказал. Вэл предположила, что если ты достаточно долго водил автобус, то в конце концов учишься видеть только дорогу.
(Неужели ты надеялась, что я захочу тебя только один раз?)
Она бы солгала, если бы сказала, что никогда втайне не задавалась вопросом, на что это будет похоже если сдаться. Подростковые фантазии были капризны, и в четырнадцать, семнадцать лет она была беспомощна перед лицом его откровенной сексуальности. Конечно, она задавалась этим вопросом.
Она поплотнее закуталась в пальто, радуясь, что высокий воротник закрывает большую часть ее шеи.
Когда она шла в свое общежитие с остановки, Вэл казалось, что все знали о ее жесткой походке и ее значении. До сих пор она никогда полностью не понимала концепцию «прогулки позора».
Теперь, да. О, теперь она поняла.
Мэри не было дома. Вэл проверила все, даже ванную. В комнате никого не было. Небольшие радости. Она уронила свои вещи на пол и упала спиной на кровать, приземлившись так, что ее спина первой ударилась о матрас. Осторожно она позволила своим бедрам коснуться кровати, а затем позволила себе разреветься, ревела сопливыми слезами и с красным лицом, которые, казалось, никогда не показывали по телевизору.
Сначала он вырвал у нее сердце. А потом разрушил ее разум. Теперь он сломал ее тело. Ничего больше не принадлежало ей, больше нет. Все это принадлежало ему.
Сквозь туман, в который превратилось ее зрение, она могла различить, как меняются светящиеся цифры на ее часах. Она зажмурила глаза, вытирая их достаточно, чтобы увидеть, что автобус, на котором ей нужно было добраться до учебы, скоро прибудет. Учеба.
Она представила, как выбирается из дома. У нее не будет времени принять душ. Его запах будет оставаться на ее коже весь день, как зуд, который она не сможет выцарапать. Она увидела себя в стерильном классе, в неудобном кресле под дешевыми флуоресцентными лампами, которые мигали так быстро, что у нее подергивались глаза. Она представила, как притворяется, что все в порядке, в то время как внутри все, чего она хотела,это разорвать себя на куски.
Она больше не могла разделять эти две жизни. Это разделение убьет ее.
«Но, может быть, это то, чего он хочет».
Она вспомнила, что он сказал о том, что предпочел бы видеть ее уничтоженной, а не свободной.
Он не оставил ей выбора.
Только его.
Она стянула с себя (его) блузку и расстегнула свой (его) лифчик. Подняла с пола футболку большого размера. Хлопок был мягким, как объятие, и ей снова захотелось плакать, потому что она не могла вспомнить, когда в последний раз у нее было такое.
Она скинула свои (его) джинсы и, после первых колебаний, нижнее белье тоже. К ее ужасу, там, где они соприкасались с кожей, было несколько пятен крови, и она выбросила трусы в мусорное ведро под несколькими скомканными заданиями, чтобы ей не пришлось их видеть.
Ей нужно, чтобы мир отключился на несколько часов. Это самое лучшее, что было бы после смерти.
Вэл пошарила возле своей кровати и нашла полупустую бутылку воды. Ей могло быть от нескольких дней до нескольких месяцев. Но ей все равно. Она откупорила бутылек и проглотила две прописанные ей снотворные таблетки. Гэвин не давал ей уснуть.
«Интересно, что бы случилось, если бы я проглотил все таблетки. Одну за другой, точно так же, как считать овец».
Как соблазнительна была эта мысль. Это пугало ее, знание, что она может покончить со всем одним глотком. Ее самообладание утекало сквозь пальцы, как вода. Вэл вздрогнула и отшвырнула бутылек. Колпачок слетел, когда упал на пол. Таблетки рассыпались по коричневому ковру, как белые личинки.
Она чувствовала, как таблетки проникают в ее сознание, делая ее мысли вялыми и тяжелыми. Но они не покинули ее совсем, просто двигались медленно. Вэл легла на спину и стала ждать, когда придет сон. Казалось, она закрыла глаза меньше чем на секунду, но, когда проверила время, прошло по меньшей мере четыре часа.